Заметим, что перед нами именно тот случай, когда не конечная цель оправдывала средства: денежные подлоги возникли с самого начала, когда еще разногласия в партии сводились к несущественным тактическим подробностям.
Именно поэтому мы их приводим в первую очередь.
Деньгами большевистского центра ведали только Ленин лично и его жена Крупская. Даже секретарь редакции Зиновьев не допускался к кассе.
Приведенные справки из уголовной хроники имели свое значение для контрразведки во времена давно прошедшие. Ими заканчивалась первая страница регистрационной карточки Ленина. Слишком бледными выглядят теперь эти несколько бессвязных линий, выхваченных из контура Ленина. Их давно покрыли потоки крови и грязи, всем известные.
Тем не менее мы извлекли на свет эту карточку, так как линии приобретают иной смысл, если их связать следующими показаниями тех же современников:
«Ленин субсидировал членов ЦК, чтобы иметь их голоса»[142].
Члены ЦК получали жалованье от Ленина. Неугодные его лишались. Такая неприятность едва не произошла с самим Каменевым, когда он не в меру увлекся неугодными философскими веяниями, но вовремя спохватился, а для сохранения своего платного места вынужден был раскаяться в печати[143].
В 1908 году, перед съездом в Женеве, Зиновьев подтвердил, что польские делегаты поддержат Ленина, так как им заплатят «немного больше»[144].
Мартов пишет: «Только опираясь на эти средства, Ленин мог удерживать диктатуру, оказывая давление на партию силою денег[145].
В упомянутом выше воззвании большевиков группы «Вперед» мы читаем: «Поскольку же большевистскому центру надо было воздействовать на общественное мнение партии, он старался делать это путем денежной зависимости, в которую он ставил как отдельных членов, так и целые организации большевистские, и не только большевистские».
Сила денег! Сила убеждений!
Контрразведка делала свои выводы. Еще на первых ступеньках своей длинной лестницы, по которой спускался Ленин, деньги, деньги, добытые, по словам Плеханова, «воровским способом», деньги поставили его в исключительное по своему значению исходное положение. Они оплачивали его печатные издания и штат партийных работников; они делали его хозяином организации за границей и в России.
Эти же деньги обеспечивали его существование, как бы скромно оно ни было.
Деньги привели к такому положению, при котором, по выражению Мартова, «в оппозиции Ленину большевики не смели идти дальше бунта на коленях».
И как раз обратное значение в те далекие времена сыграла «сила» ленинских убеждений: от него разбежались все и всё сколько-нибудь индивидуальное, сохранившее к себе уважение. Силы убеждений не оказалось, прежде всего, потому, что предпосылки бланкизма, нечаевщины, максимализма, из которых они слагались, решительно не отвечали обстановке: до войны не было в России почвы для их развития.
У Ленина на жаловании остались наименее уважаемые, наиболее неспособные, а подчас и вовсе несомнительные люди. Иначе и быть не могло, если принять во внимание крайнюю нетерпимость Ленина к чужому мнению. Раскаленной железной полосой проходит она через всю его жизнь, во всех ее проявлениях, а отнюдь не только в образовании его политической концепции.
Чтобы судить об интеллектуальном уровне последователей Ленина, припомним, что первым учеником, или во всяком случае одним из первых, как за границей, так и в 1917 году в России, был Каменев. Обладая некоторыми ораторскими способностями, большим багажом чужих идей, Каменев отличался чрезвычайной робостью не только в прямом смысле, но робостью высказывания своих суждений. Предоставленный самому себе, он сдавал позиции, а как политическая сила в Совете Таврического дворца представлял пустое место.
Техническую работу Центра вела жена Ленина — Крупская. Плохой организатор, Ленин нашел в ней несомненные организационные способности. Искать в Крупской чего-либо индивидуального — задача неблагодарная, чтобы не сказать большего. «Женщина хитрая, очень ловкая, бесталанная, ничтожная» — так рисует ее Т. И. Алексинская, помогавшая ей некоторое время, но быстро от нее отшатнувшаяся[146].
Из членов Центра, работавших в России, выдвигался Рыков. Этот ездил к Ленину, получал указания, деньги и мужественно возвращался в Россию — в объятия охранки. В 1917 году за ослушание едва не был исключен из партии. Слабый удельный вес его известен.
Таковы первые ученики первой большевистской аудитории. Быть ее учителем не могло составить славы. Именно в этой аудитории Ленин годами завоевывал авторитет и проявлял свою тиранию.
В 1904 году Троцкий писал так: «Там, где надо было связать, скрутить, накинуть мертвую петлю, там на первом месте выступал Ленин»[147].
Сталин не был из «первых» по развитию; зато выделялся самомнением и аморальностью.
Охранное отделение окружило эту организацию тесным кольцом провокаторов. Имена Малиновского, Шурханова, Черномазова, Романова, Житомирского давно преданы широкой гласности. Я назвал только нескольких из тех, кого полиция ввела в Центр. Множество других, разбросанных по России, обнаружились впоследствии или просто пропали без вести. В одном Петербургском комитете из 7 членов 3 состояли на службе у полиции.
Провокаторы пользовались доверием Ленина наперекор чужим мнениям[148]. Они в корне подрывали его революционную работу, которая имела в основе, как упомянуто выше, заговорщицкий характер. Провокаторы подталкивали Ленина на эксцессы, которые вызывали неизбежные репрессии министерства.
Директор Департамента полиции играл по открытым картам. Шеф жандармов мог поздравить своих подчиненных: социал-демократическая партия была расколота; меньшевики, опасные идеей широкого, открытого движения, оказывались лишенными не только денег, но и большей части организаций на местах. Деньги Ленин тратил через провокаторов; через них же пересылались его брошюры, подавляющая часть которых попадала в Охранное отделение. Там их либо бросали в камин, либо использовали в целях дальнейшего сыска. Те немногие, кои доходили по назначению, составляли ничтожную часть литературы, выпускаемой другими партиями.
Приезжие агенты Ленина сопровождались по пятам агентами полиции. Заговорщицкие организации на местах подвергались повальному разгрому, а члены их ссылались в Сибирь. Последние удары остатки партии получили с началом войны, когда была арестована фракция большевиков Государственной Думы, а в ноябре 1914 года — несколько большевиков, созванных на конференцию в Озерках.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});