Читать интересную книгу Кардонийская петля - Вадим Панов

Продолжать спор с Крачиным Адам не захотел, понял правоту эрсийца и потому воспользовался репликой адигена:

– Как забавно.

– Что тебя рассмешило?

– Ваше замечание.

О том, что лысый – сам дер Даген Тур, знаменитый путешественник и брат лингийского дара Антонио Кахлеса, Сантеро шепнул Аксель. Попросил не распространять информацию дальше – это Адаму далось легко – и не особенно докучать знатному гостю, знаменитому не только своими путешествиями, но и скверным нравом. Сантеро держался, сколько мог, но не смог пройти мимо странного замечания.

– Какое именно?

– О том, что заповедь Хоэкунса спасает жизни.

– Хоэкунс в принципе спасает жизни, – миролюбиво ответил Помпилио. – Высокое искусство учит сдерживать гнев и усмирять гордыню.

– Вы сейчас о ком говорите?

– Нам пора, – перебил Адама Аксель. – Аэродром в двух лигах к северу.

– Майор Тильда Чок, Генеральный штаб, – веско произнесла Орнелла, предъявляя предписание начальнику караула. – Вас должны были известить.

– Да, конечно. – Толстый капитан, судя по всему, в караул его списали за избыточный вес, внимательно изучил бумагу, затем – личные документы Орнеллы и Эбби, после чего кивнул на хмурую Киру: – Её бумаги?

Был он дураком по жизни или сегодня не выспался, Григ уточнять не стала, язвить тоже, ответила спокойно:

– Мы конвоируем этого офицера в Линегарт. Документов у неё нет.

И даже смотреть на жирного идиота не стала.

К главной палатке аэродрома Григ и Эбби подъехали на трофейном «Клоро», его ушерские опознавательные знаки были наспех закрашены белой краской, а на корме горделиво торчал флагшток с приотским флагом. Бронетяг скалой навис над брезентовым домиком, но выглядел совсем не угрожающе. Кому может угрожать свой, братский бронетяг, полный весёлых своих? Все ребята улыбаются, слышны шутки, подначки, и только рыжая девка в грязном ушерском мундире мрачна, как зимний Банир. И смотрит на приотцев с такой ненавистью, что даже привычной к выражению чувств Орнелле иногда становится неприятно. Не страшно, а именно неприятно. Орнелла знает, что людей, которые так на тебя смотрят, нужно убивать, но не может этого сделать, и только поэтому ей неприятно.

– Да, да, мне говорили. – Толстяк бросил взгляд на дальний конец поля, где кипела бурная жизнь: четыре бронетяга, шесть автомобилей, в том числе роскошнейший «Синг-Силачик Ураган», и человек пятьдесят разнокалиберных военных, от рядовых до полковников. – Ваши аэропланы готовы, садитесь и улетайте. Только скорее.

– Ждёте кого-то важного?

– Не ваше дело, майор.

– Конечно, не моё, – не удержалась Орнелла. – Только я и отсюда вижу личный штандарт командующего Селтиха.

– Улетайте скорее! – взвизгнул толстяк. – Первый борт прибудет через полчаса, и я не хочу, чтобы вы мешались на поле!

– Сделаем ещё один круг! – крикнул Ере. – Ещё один!

Сидящий впереди пилот поднял вверх большой палец, показывая командующему, что понял приказ, биплан заложил широкую дугу и вновь направился в сторону вдребезги разнесённого Фадикура, смотреть на который самодовольно улыбающийся Селтих мог вечно.

Смотреть и наслаждаться.

Из воды скалятся зазубренные останки паровингов: рваные фюзеляжи, погнутые лопасти, растерзанные плоскости. Торчащее железо кажется взломанными рёбрами Аласора, но Ере отмахивается от дурацкого сравнения, потому что у одного из величайших озёр Приоты не может быть ушерских железных рёбер: из воды торчат остатки рыцарской перчатки, которой враг собирался нанести беспощадный удар по континенту.

Привет ему, тупому врагу. Будет знать, как лезть к приотцам.

Специальные команды вылавливают трупы, но аэроплан улетает от побережья, и внимание Селтиха переключается на улицы разрушенного города – шрамы любой войны – и на выделенные колючей проволокой прямоугольники, которые заполняются пленными. Загоны спешно возводили на подступающих к городу полях сами фадикурцы – отвлекать на это солдат Ере запретил, – и они же торопливо поднимали между загонами пулемётные вышки. Как должен выглядеть концентрационный лагерь, Селтиху объяснили галаниты, точнее, главный военный советник приотской армии, генерал Дирбе Флячик. И он же рассказал, для чего необходимо сразу строить вышки с пулемётами и прожекторами:

«К ночи волосатики придут в себя, успокоятся, почуют силу и попытаются вырваться».

«Не будут они рваться, – отмахнулся Ере. Он ещё не понял всей серьёзности вопроса. – Я объявил, что в течение недели мы передадим пленных ушерцам».

«Вы ведь понимаете, господин командующий, что речь идёт о подготовленных военных? Мы не можем их кормить и охранять, но разве разумно возвращать их во вражеский строй? – Флячик помолчал. – Я полагаю, ушерские пленные поднимут бунт около часа ночи. Нужно распорядиться, чтобы патронов хватило».

А охранять лагеря нужно поручить менсалийцам.

Дирбе Флячик не говорил прямо, но его намёки были прозрачнее ключевой воды, и колючие прямоугольники напомнили Ере о приказе, который он ещё не отдал и не хотел отдавать: поручить охрану пленных менсалийцам и предупредить, чтобы патронов хватило. К счастью, аэроплан быстро миновал поля, и взгляду Селтиха предстала захваченная техника. Бронетяги, паротяги, грузовики, пушки… большая их часть не успела покинуть место дислокации и оставалась на превращённых в гаражи полянах. Бронированные острова на груди Приоты. Ещё вчера – враждебные острова, опасные, а сегодня – наша собственность, которая завтра повернётся против волосатиков. Часть бронетягов и пушек повреждена – таков был приказ парашютистам, но основную массу захватили в целости.

«Силища!»

А ведь есть ещё склады с боеприпасами и снаряжением.

И пленные… Которые, как уверяет Флячик, сегодня устроят бунт. Их должны охранять менсалийцы с пулемётами, и у менсалийцев должно быть вдоволь патронов.

«Дерьмо!»

Ере с удовольствием разрабатывал планы наступления, прикидывал, как быстрее убить больше врагов, требовал от командиров убивать больше врагов, но не хотел поручать охрану менсалийцам. Потому что одно дело бой и совсем другое – «бунт».

«Ни за что!»

Аэроплан пошёл на посадку, и на этот раз Селтих не стал останавливать пилота – насмотрелся. Откинулся на жёсткую спинку неудобного кресла, вцепился в ручки и закрыл глаза, напряжённо дожидаясь, когда шасси биплана коснутся травы. Ере нормально относился к полётам на аэропланах, любил чувствовать, как самолёт плавно или резко уносит его в небо, к облакам, но приземления генерала пугали.