взглядом, пытаясь загнать слезы поглубже внутрь.
Потом Анна Луиза опустилась на корточки и завязала шнурки тому мальчику. На ней было красное платье с глубоким вырезом. Очень стройная, невозможно поверить, что у нее трое детей. Я вернула ей ложку с яйцом, и мне вспомнилось идиотское выражение, которое не имело ничего общего с ситуацией: «вложить свою жизнь в чьи-то руки». Нашу мусорную свалку сровняли с землей, теперь там дома, кто-то просто там живет. «Майкен! — воскликнула Анна Луиза, повернувшись к коляске. — Боже, как же она выросла! Немыслимо красивая девочка».
Потом ей пришлось вернуться к «яичной гонке». «Нам обязательно надо созвониться», — сказала я, и она энергично закивала головой, а я взялась за ручку коляски и покатила ее со школьного двора. Я нашла Элизу у пруда. Сондре стоял на берегу с удочкой. К концу лески прищепкой был прикреплен надувной мяч с рекламой. Когда он потянул леску, Элиза сказала: «Ой, посмотри-ка, что ты поймал!» Майкен восседала в коляске в своем чепчике и выглядела довольной и не по годам мудрой. Сохраняя молчание, она внимательно разглядывала всех вокруг и наблюдала за тем, кто что делал. О Майкен я думала: она справится с любыми трудностями, что бы ни случилось. Все будет хорошо. Мама и папа пригласили тетю Лив и Бента к себе, они приехали накануне. На Бенте были костюм, галстук и сандалии. Помню, я подумала, как хорошо, что Бент так внимателен к тете Лив, какое счастье, что он есть в жизни тети Лив и она больше не нуждается в маме и папе.
На следующее утро Гейр, как обычно, накрывает на стол, и Майкен сначала хочет на завтрак бутерброд с арахисовым маслом, а потом передумывает и требует мюсли с молоком. Гейр наливает кофе Элизе, мне и себе. Вчера вечером Ян Улав отправился спать, пока Гейр обсуждал со своим компаньоном какие-то неприятности в ресторане, что-то не то с электрикой. Когда Гейр повесил трубку, мы с Элизой убирали со стола. Часы показывали половину двенадцатого.
Я слышу, как Ян Улав кряхтит в туалете, по утрам он надолго там запирается. Сколько раз за все годы мы сидели и ждали Яна Улава на завтрак! Но это не тема для обсуждений, никто никогда это не комментирует. Наконец он приходит, кивает на вопрос о том, будет ли он кофе, и быстро оглядывает стол в поисках того, что положить в тарелку. У меня по телу пробегает дрожь: я улавливаю характерный запах, которым пропитывается воздух вокруг Яна Улава после того, как он наконец выходит из ванной, — запах лосьона после бритья, влажных полотенец для рук, зубной пасты и немного его собственного тела. Сырость во всех ее проявлениях.
Элиза замечает, что, по ее мнению, Майкен и Сондре довольно мирно играют вместе.
— Некоторое девчачье влияние для Сондре даже полезно, — говорит она.
— Передай, пожалуйста, ветчину, — обращается Ян Улав к Гейру.
Когда мы ложились в постель вчера вечером, я испытала чувство благодарности к Гейру, которому удалось побороть тревожность, страх и раздражение по отношению к Элизе и Яну Улаву. Гейр прошептал «справились», и мы тихо рассмеялись, а потом лежали рядом в тишине, и это воспоминание еще теплится в моей душе за завтраком.
— А у Майкен бывают дырки на коленках? — спрашивает Элиза. — Я думаю, эта проблема в основном у мальчиков, они меня просто сводят с ума. Мальчики гораздо подвижнее, чем девочки, и менее аккуратные. Я только и делаю, что ставлю заплатки на эти дырки на брюках, как положено домохозяйке.
Ян Улав просит Элизу передать ему омлет.
— У Майкен то же самое, — говорю я. — Я ставлю такие заплатки, которые приклеиваются утюгом.
Элиза оживляется.
— А они у тебя крепко держатся? — спрашивает она. — У меня вечно отваливаются во время стирки.
Я отвечаю, что у меня они обычно держатся.
— Ты должна объяснить мне, как ты это делаешь, — говорит она. — Потому что у меня отваливаются всегда.
Майкен выходит из-за стола, она почти ничего не поела. Сондре откладывает в сторону бутерброд и смотрит на Элизу.
— Вот что ты должна мне объяснить, — повторяет Элиза.
— Посиди немного, — обращается Ян Улав к Сондре. — Доешь бутерброд.
У Элизы раскраснелись щеки, она выглядит радостной, и мне приходит в голову, что я ошибалась, когда в течение многих лет улавливала легкий упрек себе во всех Элизиных хлопотах, связанных с семейной жизнью, детьми и домашним хозяйством, во всех разговорах о программах стирки, супах на домашнем бульоне, метках на одежде, ланч-боксах с замками, которые плохо держат. Время от времени она пыталась поднять стандарты домохозяйки — варила спагетти до состояния аль денте, пыталась подогнать льняной костюм Яна Улава, заставляла Стиана заниматься на фортепиано и готовила пиццу с моцареллой. «У него есть музыкальные способности», — говорила она про Стиана, который едва начал говорить, утверждала, что он любит петь. Но лично я не замечала, чтобы у Стиана присутствовала какая-то музыкальность. Он пел не больше других детей, все дети поют. Возможно, в конечном счете для нее было важно делиться со мной любыми пустяками, что давало ей возможность сблизиться со мной, словно она хотела, чтобы и я изменила свое отношение к такой жизни.
Когда мы с Майкен проснулись на следующее утро после вечера с Ивонной, Анна Луиза сидела на веранде в пальто и курила. На столе прямо перед ней стояла миска с овсяными хлопьями и молоком.
Она сварила кофе, я усадила Майкен перед телевизором, взяла чашку с кофе и пошла к Анне Луизе.
— Я не спала всю ночь, — сказала она. — Или спала, но проснулась в пять, потом лежала и ворочалась до шести, потом встала.
Небо уже просветлело, но большая часть сада все еще оставалась в тени. Маленькая яблоня, которая еще недавно пестрела желтыми и оранжевыми листочками, уже облетела.
— Гейр вынашивает планы выращивать овощи прямо здесь, в саду, — сказала я. — Можно возьму у тебя сигарету? По-моему, мои закончились вчера.
Анна Луиза протянула мне свою пачку. Сиденья деревянных стульев блестели от влаги, подушки были убраны.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила я. Анна Луиза грустно улыбнулась и пожала плечами.
— Гейр еще хочет разводить фруктовые деревья, — продолжила я. — Он говорит, мы сможем сами себя обеспечивать.
У Ивонны и Кале еще было тихо и темно.
— Я кое-что должна рассказать тебе, — вдруг сказала Анна Луиза. — Отец Терезиной подружки довольно симпатичный. Высокий, стройный, с благородной сединой.
Она наклонилась над полом и загасила сигарету в кувшине с землей.
— Он разведен, — продолжила