Читать интересную книгу Долгое дело - Станислав Родионов

И еще был эпизодик... В столовой он попросил у раздатчицы неподжаренный шницель. Из-за гастрита. Каждый что-нибудь просил: гарнир, компот пожиже, не лить красной подливки... "Пожалуйста, неподжаристый". Раздатчица нервно мотнула громадным белым тюрбаном и пустила тарелку по столу с реактивной скоростью – он поймал. Шницель был не поджаренный, а слегка обжаренный и сырой внутри.

Рябинин не совсем понимал, как эти вроде бы пустячные случаи объединились в его сознании идеей борьбы. Но они, три частных случая, объединились именно ею.

И промелькнуло, исчезая...

...Частностями возмущаются те, кто не понял общей закономерности...

Промелькнуло, но не исчезло – он поймал мысль, как за крыло: частностями возмущаются те, кто не понял общей закономерности. Поэтому философы так спокойны. Вот он и хочет понять эту общую закономерность, чтобы не возмущаться частностями.

Звонок телефона, которого он нервно ждал, вдруг скатился с него отстраненно.

– Да...

– Васин. Можете приезжать.

– Спасибо, еду.

Рябинин не вскинулся, не заторопился и не ощутил обычной в таких случаях изжоги, потому что был поглощен неотступной мыслью. Он спокойно уложил папки в портфель, надел плащ и пошел к метро...

Видимо, его поведение чем-то отличалось. Грубостью? Пожалуй, он был вежливее других. Например Базаловой. Может быть, тоном, который важнее слов? Но тон у него всегда наполовину ниже общепринятого, его всегда плохо слышат. Официальностью? "Машеньку, ты чудесно выглядишь". Но ведь Машенька в канцелярии, женщина в конторе и раздатчица в столовой были на официальной работе... Почему же они не приняли его официального поведения? "Машенька, ты чудесно выглядишь". Да ведь и старушки ворковали "доченька-доченька", да ведь просительный тон был и у обедавших...

И тогда он усмехнулся той усмешкой, которая так же далека от смеха, как хохот клоуна от искренней радости.

Рябинин вышел из метро и сел в троллейбус. Осень, поздняя осень... Наделись пальто, мелькнула теплая шапка, и под колесами троллейбуса расплескалась стылая вода, похожая на жидкий лед.

Простое решение простого явления – надо было просить. А он требовал вежливо, но требовал. Он считал, что на официальной работе человек должен вступать в официальные отношения. Эти же три женщины старались подменить официальные отношения личными. Личные-то им выгоднее, потому что тут они становились благодетельницами, делающими вам одолжение не по обязанности, а по доброте душевной. Но в личные отношения Рябинин вступал не с каждым. А борьба?

Он пошел к выходу, обойдя горделивую девушку в дубленке, не утерпевшую, не дождавшуюся морозов...

А борьба за эти официальные отношения. За право не быть просителем. За возможность не унижаться. Но тогда...

Рябинин выскочил из троллейбуса, окунув ботинки в стылую воду, похожую на жидкий лед.

Но тогда получение справки и покупка колбасы – борьба? Тогда отстаивание, казалось бы, личных интересов становится борьбой за государственные. Борьба за себя есть борьба за всех... Отстаивание своей самобытности, утверждение себя может быть борьбой совсем не за себя... А не мельчит ли он это литое слово – "борьба"? Или он запутался?

Рябинин стал у входа в городскую прокуратуру, переводя дух. Не шел, не бежал, а дух переводит. Неужели от потока мыслей? За что он сейчас начнет бороться – за идею, за себя, за Калязину?

Он перевел дух, открыл дверь и вошел в прокуратуру, отстраняя все беспокойства и страхи. На кой черт. Он ищет смысл жизни – значит, он философ, а философы спокойны...

Зональный прокурор Васин молча протянул руку за бумагой и сразу начал читать. Видимо, он пробежал глазами только длинную заглавную строчку: "Постановление о продлении срока следствия..."

– Разгадали, как она вызвала ожог?

– Нет.

– А пожар?

– Нет.

– А кислое молоко?

– Нет.

– А часы остановила?

– Нет.

– Короче, сплошные нули.

– Мы знаем, как она лечила быков, и предполагаем, как двигала спичку и шахматы.

– А Беспалов говорит, что вы незаменимый работник...

И промелькнуло, исчезая...

...Незаменимым работником стать нетрудно... Трудно стать личностью...

Рябинин не ответил, – ведь что-то в ответ промелькнуло. Зональный прокурор принялся читать постановление о продлении срока следствия. Иногда он ладонью туго потирал крепкую шею, словно на нее кто-то давил или собирался сесть. Через полминуты, через прочитанные полстранички, он поднял на Рябинина свои умные глаза:

– Вы сами-то этой телепатии не поддались?

– Мне симпатичны люди, верящие в мир таинственного.

– Чем же?

– Они тоскуют по загадочному, романтике...

– Выходит, вам и Калязина симпатична?

– Нет, она тоскует не по романтике.

– И в телекинез верите?

– Дело не в вере, а в способности воспринимать новое.

– Ну, а в дух верите? – спросил Васин, затаенно радуясь своей иронии.

– В человеческий.

– Значит, вы не считаете, что со смертью тела психическая жизнь кончается?

– А чего тут хорошего...

– И куда, по-вашему, девается наша духовная субстанция, когда останавливается мозг?

– А куда девается электричество, когда останавливается динамо-машина?

– Оказывается, вы не стоите на материалистических позициях...

– Я-то стою, но Калязина меня пошатывает.

– Теперь ясно, почему волокитится дело.

– Но в бога я не верю. – Рябинин передернул плечами, выруливая на материалистические позиции.

– Вам что, холодно?

– Да, у вас зябко.

И промелькнуло, исчезая...

...В мире зябко... Из-за дураков...

Васин смотрел на него непереносимо-умными глазами, застеленными неподдельным беспокойством.

Рябинин отвел взгляд. На кой черт. Ведь, кажется, знает, что два типа людей – мещане и карьеристы – споров не терпят. Первым эти споры нарушают милый их сердцу покой. Вторых они раздражают своей бессмысленностью: нижестоящему приказывают, вышестоящему подчиняются. Поэтому на кой черт. Да еще стал юморить. И разве он спорит – он перечит. Скажи сейчас Васин, что бога нет, так ведь поперечный Рябинин станет доказывать обратное.

– Андрей Дмитриевич, дело не волокитится, я могу показать...

Васин облегченно вернулся к чтению, потому что необычный для этого кабинета разговор вывернул его из колеи и он не знал, как быть дальше: принять ли самому какие-то меры, доложить ли начальнику следственного отдела, или обратить все в шутку. Да ведь следователь и верно шутил – в бога не верит. Еще бы верил.

Рябинина привлек васинский костюм. Где-то он такой видел. Серый, в беленькую, чуть заметную вермишелевую полоску. Он глянул на свой рукав серый, в беленькую, чуть заметную вермишелевую полоску. У них одинаковые костюмы. Да и рубашки вроде бы одинаковые. И галстуки одного оттенка. Они почти ровесники. Кончили один и тот же факультет. Делают одну и ту же работу... Чем же они отличаются? Очками. Рябинин в очках, а прокурор гладко причесан.

– Что вы пишете: "Санитарно-эпидемиологическая станция", "Районный отдел здравоохранения"? "Санэпидстанция", "Райздравотдел"...

Рябинин промолчал: долго объяснять, почему он так пишет.

– У вас не юридический язык. "Похитила бриллиант, заменив его фальшивым". Совершила хищение бриллианта, путем подмены...

Рябинин опять не отозвался. Мелочи, это все мелочи – главный разговор впереди, в кабинете заместителя прокурора города.

– "Калязина позвонила измененным голосом..." Вы пишете письмо знакомому или официальную бумагу?

– А как надо?

– Имея преступный умысел на хищение денег путем мошенничества, будучи способной к изменению голоса, при помощи телефона, используя ротозейство потерпевшего...

– И будучи в трезвом состоянии.

– Это необязательно. Вот если бы она была в нетрезвом...

Васин вернулся к чтению на несколько секунд:

– Ну, уважаемый коллега... Тут литературщина на каждом шагу. "Прикинувшись беременной..."

– Но ведь коротко и ясно.

– А нужно юридически грамотно. Хотя бы так: имея преступный умысел на хищение натуральной шубы из каракуля, имитируя беременность путем помещения под пальто шубы синтетической... Придется переписать, уважаемый юрист первого класса. С такой бумагой к заму я не пойду.

Прокурор отодвинул постановление, как отмел. Рябинин взял его, ошеломленный непредвиденным исходом.

И промелькнуло, исчезая...

...Самые страшные закономерности не страшны, – их можно предвидеть. Страшны случайности, которые падают на голову внезапно, как глыба льда с крыши...

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Нет юридического языка есть юридические термины. Нет юридического языка, а есть язык канцелярский. И вот мне, русскому человеку, другой русский человек рекомендует не пользоваться русским языком. А я-то мечтаю написать художественное обвинительное заключение...