Читать интересную книгу Экономические провалы - Василий Кокорев

Подъезжаем к Ушакам. Вдруг поезд останавливается. Приходит кондуктор и объявляет, что здесь задержан товарный поезд и нам придется прождать часа два по той причине, что около Тосны съехал с рельсов другой товарный поезд и путь не очищен.

В один голос все спросили, а нет ли там, около Тосны, какого несчастья? И, слава Богу, получили в ответ, что все обстоит благополучно, что никто даже не ушибся.

- Спасибо поезду, съехавшему с рельсов. Выходит-то, что иногда и с рельсов можно съехать кстати.

Все вышли и отправились ко мне в дом, который от железной дороги саженях в ста. Сейчас же попались нам навстречу вольнонаемные крестьяне, ехавшие за песком санях на десяти. Все уселись в эти сани и приехали ко мне. Можете судить, как оживился дом, когда он наполнился гостями из трех вагонов - и какими гостями? Славными, чудными, дорогими!

В доме мы нашли готовым одно только тепло, но как никто никого не ждал, то, разумеется, ничего и не было приготовлено. Сразу поспел тот же вечно неизменный самовар с чаем, пока еще кяхтинским; отыскалась малороссийская горилка, причина грусти 30 великороссийских губерний, что они ее не имеют; своя наливка, настаивание коей сопряжено с особенным письменным делопроизводством; отварные грибы, разрешаемые собирать свободно в тех лесах, где еще нет устроенного хозяйства; хлеб из чистой ржи, явление неизвестное в западных губерниях; первая потребность всякого стола - соль, которую заимствуем мы из Англии, даже для Новгорода и Пскова, и прочее. Давайте все на стол!

Пока ходили по дому, хлопотали о скорой закуске, я наполнялся утешительными мыслями, что Бог сподобил меня каким-то случаем принять у себя, в своей избе, черноморских богатырей. Налив чарку горилки, я сказал:

- Герои-соотчичи! В этом доме, который озаряется теперь вашим присутствием, на этой земле, по которой мы ехали к дому, много перечувствовано, много пролито слез. Вот из этого окна были видны все экстренные поезда с известиями из Крыма. За известия эти трепетала душа всех русских людей. Я хотел бы теперь при виде вас в моем доме сказать, что я сейчас чувствую, но не могу: избыток чувств угнетает мое слово...

Тем и кончилась моя речь, затопленная слезами. Я выпил за здоровье всех чарку хлебной русской горилки, той самой, по которой грустят 30 великороссийских губерний.

При самом выезде нашем из С.-Петербурга в Москву я сразу запомнил имена и отчества всех черноморских офицеров, и эти славные имена остались в моей памяти на всю мою жизнь. Включаю здесь поименование всех морских богатырей, присутствием которых был осчастливлен мой дом:

Николай Яковлевич Астапов; Павел Александрович Акутин; Петр Иванович Арищенко; Николай Алексеевич Бирилев; Михаиле Федорович Белкин; Иван Петрович Балавенец; Михаило Степанович Велихов; Алексей Иванович Беклешов; Николай Михайлович Болтин; Дмитрий Николаевич Брылкин; Петр Родионович Быков; Михайло Иванович Верещагин; Николай Иванович Вульферст; Григорий Дмитриевич Гедеонов; Владимир Дмитриевич Гедеонов; барон Карл Александрович Гейкин; Константин Александрович Гире; Константин Петрович Голенко; Василий Федорович Давыдов; барон Василий Романович Дистерло; Петр Любимович Жерве; Петр Александрович Зузин; Николай Павлович Игнатьев; Николай Иванович Ильин; Петр Иванович Исаевич; Яков Иванович Исаевич; Оскар Карлович Кремер; Павел Михайлович Костырев; Николай Николаевич Кузмин-Короваев; Константин Андреевич Лазарев; князь Павел Петрович Максутов; Ростислав Ростиславович Мордвинов; Иван Григорьевич Попандопуло; Аполлон Иванович Прибытков; Николай Егорович Рябинин; Дмитрий Иванович Свешников; Аркадий Дмитриевич Скарятин; Варфоломей Петрович Соколовнин; Петр Иванович Степанов; Сергей Алексеевич Тверитинов; маркиз Иван Александрович де Траверсе; князь Эспер Алексеевич Ухтомский; Осип Осипович Федорович; Николай Ксенофонтович Христофоров; Петр Афанасьевич Чебышов; Александр Степанович Шумов; Николай Федорович Юрьев.

Кстати здесь скажу, что нас выехало из Питера более, но некоторые из черноморцев по своим служебным делам должны были ранее общего отъезда оставить Москву, а именно:

Павел Александрович Перелешин; Федор Сергеевич Керн; Павел Яковлевич Шкот; Николай Павлович Манухин; Василий Иванович Бурхановский; Семен Иванович Наумович.

Здесь, в Ушаках, под влиянием особой радости пришла мне мысль написать статью о возвращении черноморских офицеров с московских празднеств. Мысль эту я тогда же сообщил всем господам офицерам, присовокупляя, что я помню все разговоры, которые даже ночью тревожили меня и навевали особые мечты. Все желали, чтоб я рассказал. "Нет, господа, рассказать теперь не могу, надо написать. А план статьи могу передать, потому что он верен с событиями, которые все твердо лежат в голове".

В Ушаках встретил нас сосед мой по имению, Н.В. Шеншин. Все офицеры с радостью поздоровались с ним, все с, благодарностью вспомнили его заботливые посещения севастопольских госпиталей, где он являлся по званию флигель-адъютанта. Многие напоминали ему те минуты, в которые они виделись с ним там, где закаливался русский дух, на севастопольских бойницах. Добрый сосед помогал мне хозяйничать. Мы поехали на ферму, я показал дорогим гостям скотный двор, заведенный с целью образовать породу рогатого скота. Оттуда отправились в трактир, чтобы быть ближе к рельсам. Между тем в трактире изготовили кое-что наскоро для закуски.

После закуски захотели, по укоренившейся у всех привычке, закурить сигары и папиросы. Понадобились зажигательные спички: где их взять? Бандероль рубль с тысячи, а тысяча спичек стоят всего пятак. Значит, пятак никак не выносит рублевого налога - и оттого спичечных фабрик нет и бандеролей никто не берет. Как же закурить законным образом папироску? Старые способы добывания огня исчезли, а новые затруднены и вытеснены этим рублем. Вдруг раздались голоса: "Человек, огня, огня!" Явилось несколько людей, и все со спичками в карманах. Добыли огня и закурили.

- Да откуда же спички? Ведь в лавках не продают. За это под суд упекут, и такие беды будут, что и подумать страшно.

Кто-то ответил: покупаем из-под полы в сумерки.

— А знаете ли что? Если обложить тысячу спичек вместо рубля тремя копейками, тогда бы завелись фабрики, стали бы продавать спички открыто во всех лавках, не дожидаясь сумерек; а этот трехкопеечный сбор составил бы в 10 лет столько, что на него можно бы

построить железную дорогу, например из Москвы к Западной Двине, так чтобы Рига с морем была как бы под Москвою, да и в Белоруссии голод навсегда бы исчезнул.

— А как же у нас говорят, что нет капиталов и что за этим останавливается построение железных дорог?

— Да ведь это говорят те, которые не знают нас, а мы их не ведаем. Капиталы в народе все равно что рыба в воде: ловятся тогда только, когда сети хороши, да кочеры нет.

Приближалось время отъезда: оканчивался завтрак, докуривались сигары, допивался чай, прекращалась беседа. Среди минутной тишины я предложил тост за всеми любимого и уважаемого генерала Хрулева. Невозможно описать, с каким восторгом был всегда принимаем этот тост всеми морскими офицерами. Многие стали рассказывать с жаром случаи беспримерной храбрости и распорядительности С. А. Хрулева. Умилительно было слышать привязанность морских богатырей к Степану Александровичу, привязанность сердечную, основанную на личном удостоверении в его находчивости, предусмотрительности, храбрости и уменьи привязать к себе всех.

Потом еще тост: "Господа! Мы находимся на земле Новгородской, имеющей поместье князя Васильчикова; а в поместье этом крестьяне управляются по-старинному - мирским сходом, и живут тепло, сытно и весело! Выпьем здесь заздравный бокал за здоровье князя!"

Грянуло "ура"! И потом начались рассказы о храбрости и душевной теплоте князя Виктора Илларионовича.

Опять новый тост:

"Почтим славное присутствие духа и ничем не устрашаемую стойкость ума, всегда готового смотреть в очи смерти и изобретать в своей голове в то же время новые меры для обороны..."

Все общество воскликнуло: "Здоровье Тотлебена!! Не дали договорить это славное имя словами, а единодушно подсказали общим движением сердца.

Затем отрадно вспоминали о действиях Шеншина в госпиталях и выпили за его здоровье.

Но пришли сказать: пора ехать. Явилась охота вымолвить что-нибудь при расставании.

"Господа! Нет, господа - невыразительно, - вот так: "Черноморцы, севастопольцы, всероссийцы! Позвольте сказать вам несколько слов, последних уже на нашем пути. Не ждите от них никакой связи: скажу то, что оторвется от сердца: близко расставанье. Выпьем этот последний бокал! Чего пожелать? Да обновится русский человек новою привязанностью к России и всему русскому!"

В кружке пировавших загремели громкие повторения: да обновится... да обновится... да обновится... русский человек!

"Да явится он, дома и во всей Европе, самобытен и самостоятелен! Да ознаменуется новый период русской жизни, период севастопольский, проявлением смиренномудрия, создающего истинную, непризрачную силу! Да воссияет свет русского смысла в начальствующих и начальствуемых, везде и во всем, и да избавит он нас от всякого спотыкания, неизбежного во тьме бессознательного чужелюбия!"