Читать интересную книгу Утилизация (СИ) - Тараканова Тася

Однажды сдирая бородавку с пальца, я чуть не плакала от боли. Внешне бородавка выглядела как небольшой узелок, на самом деле оказалась настоящей колючкой с множеством острых шипов. Сейчас я выдирала из сердца Лизу, мне было по-настоящему больно, но ради своей безопасности я прощалась с ней. Друг моего врага не может находиться рядом на расстоянии вытянутой руки.

В этом мире не все достойны доверия, но у Лизы по этому поводу свой взгляд на мир. Если ей повезёт, я буду рада, но дело в том, что ей не повезёт. Увы, открытое сердце не выдаёт бонусом счастье. Я тоже когда-то порхала крылышками, веря в порядочность, честность, доброту и любовь.

Слёзы затуманили солёной влагой глаза. Я сидела на стуле, качала Машу, жалела свою несчастную судьбу, дочь с матчеством, Лизу, попавшую в сети, бездомного кота во дворе, сбитого голубя на асфальте. Слёзы омывали щеки, заползали в уголки губ, капали с подбородка, я чувствовала себя голубем, раздавленным колёсами машин.

Машенька захныкала, её пора было кормить. Уложив дочь в переноску, принялась готовить смесь. Алкоголь выветрился, слёзы высохли, оплаканная жалость к себе затихла на донышке души.

Засветился экран телефона, банк прислал уведомление о переводе в один рубль с текстом «надо поговорить». Сюрприз за сюрпризом! То ли смеяться, то ли плакать.

Скряга, потративший с моей карточки не менее пятнадцати тысяч, добрался до меня через банк с истерическим фальшивым воплем. Что я разглядела в ничтожестве ценой в один рубль. Почему это случилось со мной?

Звонок в дверь прошил тело ударом тока. Я никого не ждала.

Глава 26. Прошлое и настоящее

С переноской на животе и бутылочкой в руке я тихо подкралась к двери, прислушалась. Андрей обычно предупреждал, во сколько придёт, появлялся минута в минуту. Смесь еще не остыла до нужной температуры, я бесшумно переворачивала бутылочку, напрягая слух. Соседка? Мама? Кто-то чужой? Если чужой, то быстро уйдёт.

Звонок прогремел прямо над нами, Машенька вздрогнула, заплакала. Моя девочка испугалась, к тому же давно хотела кушать, я и так запаздывала.

— Юля, нам надо поговорить!

Сердце скакнуло в груди, затрясло от звука его голоса. Товарищ порублёвый! С ним нельзя вступать в разговор, он затуманит ум со счёта раз.

— Не верь этому типу, ты никому не нужна кроме меня. Я люблю тебя. У нас есть дочь. Открой мне, спокойно всё обсудим. Мы же семья.

Стальная дверь, которую установила бабушка, насмотревшись ужастиков их телевизора, надёжно защищала меня. Он не прорвётся, если сама не открою.

— Юля, любимая, я тебя не обижу. Ты сама меня спровоцировала. Башка отключилась, как увидел тебя с этим ублюдком.

Лоб покрылся липким потом, закружилась голова, в горле пересохло. Липкая паутина слов, проникала в мозг, парализуя тело. Самое ужасное, что моя рука потянулась к замку. Маша пронзительно заплакала. Что я творю!

Отступая спиной, я тяжело дышала, словно пробежала стометровку. Вцепившись руками в дочь, я повернулась, зашла в кухню, открыла холодную воду, подставив под неё бутылочку.

— Сейчас, сейчас дам покушать.

Машенька кричала, звонок, кажется, разрывал перепонки. Зверь почувствовал, что добыча ускользает. Руки тряслись, когда я закрутила соску, дала малышке бутылочку и обессиленно опустилась на стул. Машенька сквозь обиженные всхлипы сосала смесь, словно считывая мой страх.

Человек за дверью давно рассмотрел под микроскопом все мои слабые места, он умело создавал наведённый транс, погружал в иллюзию, и я выпадала из реальности в безвоздушный холодный космос, в котором с трудом удавалось дышать.

Он имел надо мной огромную мифическую власть, я не могла понять, как она образовалась, и как её разорвать. Машенька морщила носик, глядя на меня заплаканными глазками, как будто знала, что тот человек не пощадит и её, если я отступлю. Звонок стих.

Никто не придет меня спасать.

Что толку бежать от страха? Этот ящер поджидает меня в тёмном лесу, мой ужас для него амброзия, наркотик, позволяющий чувствовать себя живым. Чтобы перестать бояться, надо исследовать страх, исследовать боль. Не бежать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мама рассказывала, что в детстве за провинность собирала в узел мои вещички и отправляла меня на улицу со словами, что я больше не её дочь. Помню, как в отчаянии бродила с этим узелком около дома, а мамуля потом призналась, что наблюдала за мной из окна.

Её воспитание принесло свои плоды. На роль любимого я выбрала точную копию матери (отец слишком рано сбежал от нас), которая через обесценивание, игнорирование, запугивания, лишала меня родительской любви. И детскую травму, потребность в одобрении «послушной девочки» я назвала любовью.

Иногда просыпаясь утром, я натыкалась на его черствые, пронзающие холодом глаза, и всегда пугалась, понимая, что он давно так смотрел. Его гипнотический немигающий взгляд словно высасывал душу, погружал в морок. А после наступало странное опьянение, дикие воспоминания поглощал туман, оставляя отголоски неимоверной жути в душе.

Та девочка, одиноко бродящая под окнами, принимала издевательства за любовь и заботу.

*

Пока оставались запасы еды, я не выходила из дома. Ощущение, что я загнана в ловушку, не проходило. Маша, словно чувствуя моё угнетённое состояние, вела себя крайне беспокойно. Ночью просыпалась, днём капризничала, я не спускала её с рук, меряя комнату ногами вдоль и поперёк. Финансы таяли, работа не работалась, мысли закручивались в одном направлении – в воронку безысходности. Вопли в голове «соберись тряпка» не помогали.

На улице как назло похолодало, серые тучи затянули небо, август напоминал сентябрь мелким дождём и сырой погодой. Берёзы на призыв осени откликнулись первыми, желтыми кляксами поразив зелёную крону. При воспоминании о стылом сентябре и теплом комбинезончике для Маши, которого не было, настроение портилось быстрее, чем молоко, забытое на столе.

На улице моросил дождь, тусклое солнце иногда пробивалось сквозь облака, чуть ослабляя ощущение беспросветного будущего. Андрей не звонил, присоединив свой голос в общий хор тоски. Моя нынешняя свобода была ограничена внешними обстоятельствами. Наверное, если бы Маша не капризничала, я бы не распадалась на атомы, терзаясь горестными мыслями. Надежда на «всё наладится»» была единственным доступным лекарством, проблеском света в унылой реальности.

Нельзя отрицать очевидное — у меня многое наладилось. Дочь со мной, я ушла от гражданского мужа, появилась работа, забрезжили серьёзные отношения, но когда всё более-менее пришло в равновесие, случился срыв — понимание того, что я всегда буду под ударом. Донор спермы не оставит меня в покое, дочь, тот крючок, за который можно дёргать годами.

Через несколько дней позвонила Лиза, я ответила сухо, быстро свернув диалог. Осадок от разговора отравлял душу, горчил на языке прокисшим молоком, которое я заставила себя выпить. Отговорка, что люди приходят и уходят, не помогала.

У меня были друзья в школе, в колледже, образовалась целая творческая группа, где я командовала парадом, но время растащило всех в разные стороны.

Дружба с Лизой шла к завершению, но моя душа сопротивлялась изо всех сил, она не хотела с ней расставаться. Мы с Лизой были на одной волне, в одинаковых жизненных обстоятельствах, могли честно всё рассказать без критики в ответ. Лиза по наивности иногда обостряла ситуацию, она же и сглаживала углы. Возможно, я не права, молча, без объяснений отталкивая её.

Что и говорить, молчать я научилась, спасибо учителям, которые вбили это умение в мою голову. Теперь что, я всю жизнь буду следовать их шаблонам?

Хрен им. Чем так мучиться, лучше всё сказать в глаза. Я набрала Лизу.

— Привет, я освободилась. Поговорим?

— Юля, ты так нервно ответила мне. Всё в порядке?

— В беспорядке. В полном беспорядке. Ты мне нужна, мне нужна твоя поддержка, но не такой ценой.