Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я просидел за чтением четыре часа кряду. В ней были заключены все чудеса познания. Я забыл про снег, я забыл про разлад между мной и стариной Айдахо. А он притаился на стуле за своей книжкой, и какая-то мягкость и загадочность светились на его лице сквозь ржавую бороду.
– Айдахо, – обращаюсь к нему, – а у тебя что за книга? Айдахо, должно быть, тоже позабыл обо всем на свете и ответил мне спокойно, без злости и раздражения:
– Да вот, – ответил он, – какой-то Омар Ха-Эм[234].
– Омар X. М. А дальше? – не понимаю я.
– Ничего дальше. Просто Омар X. М., – отвечает он.
– Врешь, – говорю я, несколько раздражаясь, что Айдахо думает провести меня. – Какой дурак станет подписывать книжку инициалами. Если он Омар X. М. Снупендук, или Омар X. М. Мак-Свини, или Омар X. М. Джонс, то так и скажи, а не жуй конец фразы, как теленок конец рубахи, вывешенной на просушку.
– Да говорю же тебе, Санди, – говорит Айдахо вкрадчиво, – это книга стихов Омара X. М. Сначала я не очень понял, а теперь вижу, что в них определенно что-то есть. Я бы не променял эту книгу и на пару шерстяных одеял.
– Ну и читай себе на здоровье, – говорю я. – Я предпочитаю беспристрастное изложение фактов, чтобы было над чем поработать мозгу, и как раз такая книжка мне и попалась.
– Твоя книжка, – возражает Айдахо, – статистическая, самая низкопробная из всей литературы. Она отравляет сознание. Нет, мне больше по душе система намеков этого господина Ха. Эм. Он, похоже, что-то вроде агента по продаже вин. Его коронный тост – все нипочем, и он был бы излишне желчен, если бы не разбавлял желчь спиртом. А так даже самая бесстыдная его брань звучит приглашением распить бутылочку. Да, это истинная поэзия, – говорит Айдахо, – и я презираю твою расчетную контору, где пытаются раскроить чувства по фунтам и дюймам. А что до выражения философских идей с помощью искусства, через природу – так мой Ха. Эм. твоему умнику сто очков даст – включая объем груди и среднегодовой процент осадков.
Вот так и шло у нас с Айдахо. Круглые сутки всего-то и радости у нас было, что заниматься нашими книжками. Несомненно, снежная буря принесла нам уйму всяких познаний. Если бы в то время, когда снег начал таять, вы вдруг спросили меня: «Сандерсон Пратт, а сколько стоит покрыть квадратный фут крыши железом двадцать на двадцать восемь, ценою девять долларов пятьдесят центов за ящик?! – я бы ответил вам с быстротой, с какой свет пробегает по ручке лопаты – со скоростью в сто девяносто две тысячи миль в секунду. А многие из вас способны на такое? А разбудите кого угодно среди ночи и потребуйте ответа, сколько костей, не считая зубов, в человеческом скелете, и какой процент голосов требуется в парламенте штата Небраска, чтобы отменить «вето». Скажет он вам? А вы попробуйте, и убедитесь.
А вот что Айдахо нашел в своей книге – ума не приложу. Он только и делал, что нахваливал своего винного агента – стоило ему открыть рот, но для меня это не звучало убедительно.
Этот Омар X. М., как виделось мне из своеобразного изложения его творчества, представленного мне Айдахо, был вроде собачонки, которая смотрит на жизнь как на консервную банку, привязанную к ее хвосту. Набегается, измотается до полусмерти, сядет отдохнуть, высунет язык, посмотрит на банку и скажет: – Ну, что ж, не удалось от нее избавиться – потащим ее в кабак на углу и наполним за мой счет.
Кроме того, он, кажется, был персом, а Персия никогда не производила ничего стоящего, если это не касается турецких ковров и мальтийских кошек.
В ту весну мы с Айдахо напали на богатую жилу Мы взяли за правило все быстренько распродавать и двигаться дальше. Мы сдали нашему подрядчику золота на восемь тысяч долларов каждый, а потом отправились к маленькому городку Роза, что на реке Салмон, чтобы отдохнуть, поесть по-человечески и соскоблить отросшие бороды.
Роза не была приисковым поселком. Она разместилась в долине, и в ней не было места шуму и распутству, словом, напоминала любой городок сельской местности. В Розе была трехмильная трамвайная линия, и мы с Айдахо целую неделю катались в одном вагончике, вылезая только на ночь у отеля «Закат». Будучи начитанными, к тому же путешественниками, мы вскоре стали вхожи в высшее общество городка, и нас приглашали на самые изысканные и бонтонные вечеринки. Вот на одном таком благотворительном вечере-конкурсе на лучшую мелодекламацию и на большее количество съеденных перепелов, устроенном в здании муниципалитета в пользу пожарной команды, мы с Айдахо и познакомились с миссис Д. Ормонд Сэмпсон, королевой общества Розы.
Миссис Сэмпсон была вдовой, а также владетельницей единственного двухэтажного дома во всем городе. Он был выкрашен в желтый цвет, и, откуда бы вы ни смотрели, сразу заметите его, так же ясно, как остатки желтка в постный день в бороде ирландца. Двадцать два человека, помимо нас с Айдахо, заявляли претензии на этот домишко.
Когда из зала были выметены последние ноты и перепелиные кости, начались танцы. Тридцать три кавалера галопом бросились к миссис Сэмпсон с приглашением на танцы. Я отступился от тустепа и добился разрешения сопровождать ее домой. И вот тут уж я показал себя.
По дороге домой она восклицает:
– Какие сегодня чудесные яркие звезды, не правда ли, мистер Пратт?
А я ей:
– Учитывая их возможности, они выглядят довольно мило. Видите вон ту, большую? Она находится на расстоянии шестидесяти шести миль от нас. Свет от нее идет до нас тридцать шесть лет. В восемнадцатифутовый телескоп можно увидеть сорок три миллиона звезд даже тринадцатого порядка, и, если какая-нибудь из них сейчас погаснет, мы будем видеть ее еще тридцать семь тысяч лет.
– Надо же! – восклицает миссис Сэмпсон. – Никогда об этом не знала. Ох, как мне жарко! Я вся вспотела от этих танцев.
– Ну конечно, – отвечаю я, – это несложно предугадать, учитывая, что на вашем теле одновременно работают два миллиона потовых желез. Если бы все ваши потопроводные трубки длиной в четверть дюйма каждая присоединить друг к другу концами, они вытянулись бы на семь миль.
– Царица Небесная! – удивилась миссис Сэмпсон. – Вы так описываете, словно речь идет об оросительном канале. Откуда у вас столько познаний в таких областях?
– Из наблюдений, миссис Сэмпсон, – отвечаю я. – Путешествуя, я не закрываю глаза.
– Мистер Пратт, – говорит она, – меня всегда восхищали образованные люди. Среди тупоголовых идиотов нашего города так мало умных людей, что истинное наслаждение побеседовать с культурным джентльменом. Буду рада видеть вас у себя в гостях в любое угодное вам время.
Вот так я заполучил благосклонность госпожи желтого дома. Я приходил к ней по вторникам и пятницам и рассказывал о чудесах вселенной, открытых, классифицированных и воспроизведенных с натуры Херкимером. Айдахо и другие донжуаны города улучали любую минутку в прочие дни недели, им оставшиеся.
Я даже не подозревал, что Айдахо пытается воздействовать на миссис Сэмпсон приемчиками ухаживания старикашки X. М., пока однажды утром не вздумал принести ей корзинку диких слив. Я встретил миссис Сэмпсон в переулке, ведущем к ее дому; ее глаза недобро сверкали, а на глаза была угрожающе надвинута шляпка.
– Мистер Пратт, – начала она, – насколько понимаю, этот мистер Грин ваш давний друг.
– Вот уже девять лет, – подтверждаю я.
– Порвите с ним! – выпаливает она. – Он не джентльмен!
– Постойте, сударыня, – возражаю я, – он обыкновенный житель гор, которому присуще хамство и обычные недостатки расточителя и лгуна, но никогда, даже при самых критических обстоятельствах, мне не приходилось обвинять его в не-джентльменстве. Вполне возможно, что своим мануфактурным снаряжением, наглостью и всем своим видом он противен глазу, но по своему нутру, сударыня, он так же не склонен к подлости, как и к тучности. И после девяти лет, проведенных в обществе этого человека, мне, миссис Сэмпсон, – я задохнулся от волнения, – у меня бы язык не повернулся порицать его, и я не позволю порицать его другим.
– Это очень похвально с вашей стороны, мистер Пратт, – говорит миссис Сэмпсон, – так вступаться за своего друга, но это не опровергает факта, что он сделал мне предложение достаточно оскорбительное, чтобы возмутить скромность всякой женщины.
– Да быть того не может! – говорю я. – Чтобы старина Айдахо… Да скорей я на такое сподоблюсь. За ним водится лишь один грех, и в том повинна метель. Однажды снег задержал нас в горах, и мой друг попал под влияние вульгарных и недостойных стихов, которые, должно быть, и развратили его манеры.
– Именно, – подтверждает миссис Сэмпсон. – Со дня нашего знакомства он без конца декламирует мне совершенно бесстыдные стихи какой-то Рубай Атт – так он называет автора, и, судя по ее стихам, она та еще штучка.
– У, это старина Айдахо напал на новую книгу, – говорю я, – автор той, что у него была, пишет под nom de plume[235] X. М.