Читать интересную книгу Вызов Запада и ответ России - Анатолий Уткин

А что же Запад? Лидер коалиции — Британия победила в войне и сохранила (даже приумножила) имперское пространство. Но не надолго. Она потеряла империю через два поколения. Франция еще могла в 20-е годы считать себя самой мощной военной державой Запада, но уже через полтора десятилетия она уступила первенство Германии. США убедились в солидарности европейцев, общим строем выступивших против пришельцев, когда дело касалось их региона. США удалились в изоляцию вплоть до Пирл-Харбора. И Запад потерял Россию почти до конца века.

* * *

Наивная вера в то, что марксовы законы сами понесут обобществленную экономику вперед, может быть и присутствовала в мышлении вождей русской революции в отдельные моменты 1918–1920 годов, но впоследствии коммунизм в России стал делом политической воли и сугубой рациональности. Большевики начали строить научно-исследовательские институты, покорять атом тогда, когда еще гремела гражданская война и голод уносил миллионы жизней. Большевики строили свою власть на реальном основании — на ущемленной национальной гордости, а не на мифической диалектике. Модернизация стала национальной религией, тем более, что традиционная религия была упразднена.

Препятствий на пути насильственного внедрения этой религии было огромное множество. И дорога, в конечном счете, оказалась «сильнее» воли и воображения социальных реформаторов, но ради исторической истины мы должны видеть смысл гигантского социально-экономического эксперимента 1917–1991 годов. Традиция и стереотипы национального мышления овладели Кремлем, а не он ими, но смысл насильственной модернизации мы должны видеть ясно. До 1988–1991 годов коммунисты хотели осуществить модернизацию самостоятельно (позже произошел переход к идее, что Россия может быть модернизирована в союзе с Западом, а не выступая против него).

Ради достижения этой цели большевики создали мощное, действительно всеобъемлющее государственное устройство, построенное на жесткой коллективной дисциплине. Идя собственным путем они совершили невиданное — бросили вызов Западу, обратили внутреннюю жизнь в своего рода военный лагерь, пошли приступом на все традиции и стереотипы, от календаря до религии. Государство стало инструментом насильственной модернизации, пафос индустриализации буквально заменил религию. Это была общенародная модернизация на битву с собственным характером, с национальными привычками, обычаями, традициями, верой, склонностями — со всем тысячелетним устоем жизни. Победить в такой борьбе можно было лишь в той степени, в какой раненая патриотическая гордость служила оправданием и стимулятором. Поколения, пережившие первую и вторую мировую войны, готовы были к цивилизационному Сталинграду, поколения мирных лет отказались платить цену.

Большевики полагали, что более всего препятствует выходу на уровень Запада религия, а более всего способствует — наука. Десятки тысяч священников стали жертвами красного террора, множество храмов было уничтожено. В то же время открывались храмы новой религии; в страшном 1918 году основывается институт оптики. Красная власть постаралась привлечь на свою сторону ученых, и не безуспешно. Научная политика коммунистического правительства России определялась такими знакомыми с Западом фигурами как Кржижановский, Красин и, конечно же, Ленин. Уже в марте 1918 года Ленин, размышляя о Брест-Литовском мире, заявил, что «необходимо либо овладеть высочайшей технологией, либо нас сокрушат». Лениным социальная революция воспринималась лишь в паре с научным и технологическим процессом: «Необходимо взять всю созданную капитализмом культуру и именно на ней построить социализм… взять всю науку, технологию, все знания и искусства. Без них мы не сможем построить жизнь коммунистического общества». Они довольно отчетливо оценили ситуацию в ествественно-научной сфере: Россия занимала неплохие позиции в химии, но совершенно провалилась в физике, и именно на этом направлении были предприняты целенаправленные усилия. Уже в феврале 1921 года физик Иоффе был направлен в 6-месячную командировку на Запад для закупки литературы. В голодном еще 1922 году принимается решение о создании под Петроградом физико-технического института во главе с Иоффе. Знали ли комиссары того лихого времени, что именно физика, ядерная физика даст России сильнейшее средство охраны своей независимости?

Большевики уже достаточно хорошо понимали ценность урана, обладателю запасов которого академик Вернадский обещал всемогущество «большее, чем у владельца золота, земли или капитала». Поэтому, когда в мае 1918 года обозначилась угроза захвата немцами Петрограда, запасы урана были направлены в глубину страны. В мае 1920 года на химическом заводе в Вятской области, в современном Менделеевске, из урановой руды впервые выделили радий.

«Расщепление» страны остро воспринималось лучшими людьми. Академик Вернадский писал будущему академику Ферсману из Киева, что он «морально не способен участвовать в гражданской войне», следует сделать все возможное, «чтобы вся научная (и культурная) работа в России не прерывалась, а укреплялась». В январе 1922 г. В.И. Вернадский создал Институт радия с целью «овладения атомной энергией». Весь радий в Советской России был объявлен государственной собственностью. Россия отчаянно сражалась за свое место в мировом научном прогрессе.

Обобщая основные тенденции периода, отметим, что интерес к России со стороны как Запада, так и центральных держав усиливался с 1914 года. Первые желали знать степень крепости союзника, от которого зависит само их выживание, вторые желали определить слабые места своего противника. Миллионы германцев оказались на русской территории с августа 1914 года, их опыт знакомства с Россией стал просто грандиозным после января 1918 года, когда Германия и Австро-Венгрия оккупировали треть европейской территории России. До этого германский генеральный штаб создал разветвленную сеть изучения отдельных частей Российской империи, проводя работу по активизации сепаратистских сил — это особенно пригодилось весной 1918 года.

После 1918 года интерес Запада к России обострился еще более по трем основным причинам. Во-первых, мировая война больно ударила по высокомерию Европы, по ее чувству мирового превосходства. Самоубийственный конфликт показал пределы европейской рациональности, вызвал подлинный кризис западной цивилизации. Высокомерию был положен конец, европейские мыслители стали исследовать корни проблемы в родовых цивилизованных чертах. Климат сомнений способствовал возрастанию интереса к «иным мирам». Россия, являлась одним из них, вызвала новый интерес (мы можем судить по «Закату Европы» Шпенглера и прочей «пессимистической» литературе).

Во-вторых, Ленин начал в России грандиозный социальный эксперимент, который, в свете обострения социальных отношений на Западе, приобрел массовый характер. Создание коммунистических партий на Западе образовало новую — невиданную прежде — связку единомышленников России и Запада. Но у русского большевизма была значительно более широкая аудитория. Строительство нового мира вызывало всеобщий интерес, вне зависимости от знака (положительного, отрицательного) этого интереса — Россия реализовывала идеи западного социального учения, идеи Маркса, и это превращение гигантской страны в грандиозное опытное поле обеспечивало всеобщность внимания.

В-третьих, в первые же годы после первой мировой войны произошло уникальное культурно-цивилизационное событие, встреча западной цивилизации с восточноевропейской на западной почве. Россия, собственно, пришла на Запад — три миллиона русских, самых образованных и талантливых, уехали на Запад. Судя по западной реакции, Запад не знал степени зрелости своего восточного соседа, не знал уровня российской цивилизации. По крайней мере, проявила себя оригинальность этой культуры — в Париже, Берлине и Праге отрицать ее своеобразие было невозможно. Запад впервые встретил культуру своеобразную, глубокую, назвать которую, уступающей западной, было трудно. Бунин и Набоков олицетворяли духовную углубленность России в литературе. Сикорский — в технике, Стравинский — в музыке, Струве и Бердяев в философии. Они дали Западу примеры оригинальной культуры и в то же время иной цивилизации. К России пришло запоздалое признание и она стала популярной на Западе в 20-е годы. Впервые «русское» стало означать «столь же софистичное, как и западное». И в то же время оригинальное, своеобразное, несущее «глубокий смысл в особой форме». Если прежде Запад признавал достижения восточнославянской цивилизации в литературе и музыке, то теперь состоялось его знакомство с русской философией, с русской религиозной мыслью. Как ни странно, но именно в эти годы, потерпевшая поражение в мировой войне Россия, лишившаяся своих творческих центров, изменившая творческую атмосферу недавнего «серебряного века», находившаяся в пучине социальной необустроенности и почти первородного хаоса получила признание Запада в том, что ее цивилизация состоялась. Эта цивилизация не уступала в своих высших образцах западным. То, что почти отрицалось за блестящей царской Россией, было признано за куда более серой Россией 20-х годов.