Читать интересную книгу Свидетели Цусимы - Джон Вествуд

Теперь люди ждали удобного момента, чтобы спуститься в кочегарку и помочь восстановлению больного котла. Все водонепроницаемые отсеки кроме машинного отделения и кочегарок были затоплены (у нас было восемь пробоин в подводной части). Эсминец осел на один-два фута и приобрел все более выраженный крен на правый борт. Вскоре командир приказал надеть спасательные жилеты.

Когда было сбито орудие № 5, а для № 4 оставалось несколько снарядов, наш командир, учитывая наши потери в людях, стал опасаться, что японцы могут пойти на абордаж и захватить корабли.

Тогда через лейтенанта Паскина он передал мне приказ открыть кингстоны, пока мы движемся в направлении цусимского берега; сам остров Цусима был виден в восьми милях расстояния.

Мы с машинным кондуктором Петровым и квартирмейстерами Кагушевым и Штенниковым выломали проточные трубы конденсатора, а потом я открыл кингстоны в машине и кормовом котельном отделении. Я приказал поддерживать носовому котельному отделению пар, чтобы мы могли дотянуть до берега и хотя бы оставаться на ходу, пока не кончится бой. Когда вода стала подниматься, я отпустил машинную команду и доложил командиру, что дестройеру скоро конец. «Громкий» оседал все ниже и ниже, медленно двигаясь к берегу и продолжая стрелять из единственной пушки.

Противник не решился взять нас на абордаж. Он приблизился на 400 ярдов и, стоя позади нас, засыпал нас снарядами. Именно сейчас мы несли самые большие потери. Лейтенант Паскин был тяжело ранен снарядом, разорвавшимся на полуюте. Противник сбил кормовой флаг, и мичман Потемкин, управляющий огнем нашего последнего орудия, приказал поднять стеньговый флаг на мачту, дабы японцы не подумали, что мы сдаемся. Это было сделано сигнальщиком Скородумовым.

Боясь, как бы сигнальная книга не попала в руки врага, мы с сигнальщиком направились в штурманскую рубку; там все книги уже были выброшены за борт, сигнальщик в моем присутствии бросил в воду и тетрадь, принадлежавшую судовому боту, привязав к ней кусок угля. В этот момент я потерял сознание, контуженный разрывом снаряда.

Командир, стоявший на мостике, ожидал подходящего момента. Когда «Громкий» осел в воду настолько, что оставалось только один-два фута свободного борта, он дал команду: «Спасайся каждый сам!». В это время, придя в себя, я заметил, что эсминец наш сильно кренился, но все еще двигался вперед, а часть команды, уже была в воде, в спасательных поясах; люди хватались за полуразбитый вельбот. Другие вопреки приказу оставались на корабле, но по одному или парой прыгали через борт.

С мостика меня окликнул командир: он просил меня прыгать за борт, ведь эсминец в любой момент может пойти на дно, а японцы с 300 ярдов осыпают нас смертоносным дождем снарядов. Командир Керн показал на спасательный пояс, который был на нем, и сказал, что он последним оставит судно. В этот момент в мостик попал снаряд. Командир и мичман Шелашников были убиты на месте, а я был сбит в воду покачнувшейся первой трубой. Очутившись в воде, я хотел дотянуться до корабля, но волны для меня оказались слишком большими. Японские эсминцы немедленно прекратили огонь, и каждый из них спустил шконку, чтобы помочь русским, цеплявшимся в воде за вельбот. Доплыв до вельбота, я приказал всем легко раненным плыть за мной, помогая друг другу, к японскому дестроеру и оставить вельбот для тяжело раненных.

К нам подошли японские шлюпки, но я не дал им спасать людей, я упросил японцев подойти к еле видимому теперь уже «Громкому», который все равно уже тонул и не мог быть взят как приз. Японцы подошли к эсминцу и сняли тяжело раненного лейтенанта Паскина, раненого мичмана Потемкина и смертельно раненного фельдшера Боровикова.

Почти тотчас же «Громкий» накренился на правый борт и пошел ко дну, с Андреевским флагом, развевавшимся на фок-мачте.

Нас подобрал дестроер «Сирануи» и высадил в городе Кети на острове Цусима, а затем все, кроме тяжело раненных, были отправлены в Японию. На этом эсминце нам не разрешали спускаться вниз, но все равно мы узнали, что у них было трое убитых и семеро раненых. Эсминец имел несколько надводных дыр и две подводные пробоины. На правой машине был выведен из строя один цилиндр вследствие осколков, попавших в его золотниковый механизм. По-видимому, весь этот урон был нанесен нашими 47-мм пушками. Мостик был защищен пеньковым тросом. Торпед в торпедных трубах не было».

Из этого боя русского эсминца с аналогичными японскими следует одна интересная деталь: «Громкий» в ходе боя держал такую же скорость, как и его японские преследователи, хотя в соответствующих справочниках ему приписывали скорость всего 26 узлов против 30 узлов у японцев.

Эффективность огня «Громкого» засвидетельствована японским официальным отчетом: «Противник сражался мужественно. Когда нашим огнем сбивался его флаг, он немедленно водружался на место. Позднее он искусно запустил торпеду, которой наш «Сирануи» смог избежать лишь с большим трудом. Снаряды его хорошо целились: «Сирануи» получил 20 попаданий. Правая машина и рулевое управление дестроера были выведены из строя, поэтому он лишился управления. Дестроер попал в тяжелое положение, будучи вынужден вести бой, кружась на одном месте. На «Сирануи» вражеским огнем четыре раза сбивался флаг.

В то время как «Громкий» отбивался от своих преследователей, последний из кораблей береговой обороны, входивших во 2-ю эскадру, был обнаружен японскими броненосными крейсерами. Это был «Адмирал Ушаков», который ночью как-то отбился от остальных кораблей и шел теперь самостоятельно на Владивосток. В 5 часов дня японские крейсера догнали его и просигналили: «Ваш флаг-офицер сдался. Предлагаем сдаться и вам».

Но не такие люди были офицеры «Ушакова», что­бы принять подобное предложение, и команда их была хорошо выучена. В 5.10 они открыли огонь.  Однако, имея преимущество в скорости, японцы поддерживали дальность, с которой могли совладать только 10-дюймовые орудия «Ушакова». После 30 минут неравного боя русский командир приказал открыть клапана затопления. Японцы продолжали расстреливать броненосец, и в 5.48 корабль затонул.

Команда «Ушакова» была настолько дисциплинированна и покинула судно так организованно, что после нескольких часов пребывания в воде выжили и были спасены 339 человек из полного списка 440.

Из русских крейсеров «Светлана» перестала существовать после встречи с двумя вражескими крейсерами 15 мая. Старый «Дмитрий Донской» оказал неожиданно сильное сопротивление двум крейсерам и четырем эсминцам, но потом все-таки вынужден был открыть кингстоны близ острова Мацу. «Изумруд», после того как он оставил Небогатова, долго преследовался двумя японскими крейсерами, и, как раз, когда японцы прекратили погоню, крейсер сам сбавил скорость из-за разрыва паровой трубы. Что­бы дойти до Владивостока, «Изумруду» не хватало угля, тогда крейсер направился в бухту Св. Владимира, где ночью 16 мая он и выскочил на камни, якобы из-за повреждения компаса. Здесь «Изумруд» был взорван (кстати, совсем без нужды: командиром владел маниакальный страх, что японцы могут достать его и здесь).

Кроме «Сисоя Великого» и «Владимира Мономаха», старый броненосный крейсер «Адмирал Нахимов» был затоплен своими же ранним утром 15 мая близ Цусимы. Бывший матрос А. Затертый (Новиков-Прибой) описывает последние часы жизни «Нахимова»: «Корма крейсера уже настолько приподнялась, что его винты наполовину обнажились из во­ды и хлопали по ней лопастями, словно гигантскими ладонями. Он стал плохо слушаться руля и мог дать ходу не более трех узлов.

На мостике офицеры доказывали командиру, что при таких условиях «Нахимов» не годен к дальнейшему плаванию и что нужно заботиться только о спасении людей.

Родионов долго не соглашался изменить курс.

— Ну хорошо, — с горечью прошамкал он. — Мы пойдем к корейскому берегу. Там при помощи водолазов справимся с пробоиной, а потом опять двинемся на север. Мы должны быть во Владивостоке.

Люди с нетерпением ждали, когда пройдет эта страшная ночь. Немногие из них могли уснуть. Все чувствовали себя на грани жизни и смерти. Поэтому с такой радостью встретили первые признаки рассвета. А когда показалось солнце, то увидели вершины каких-то гор. Но никто не мог определить, чей был этот берег.

За ночь под напором воды разрушились ветхие продольные переборки, и вода постепенно заполнила собою погреба левого борта. На этот же борт команда перетащила много угля. Крен к утру исправился. Но зато вся носовая часть судна еще больше погрузилась в море. Командир, волнуясь, приказал:

— Держать к берегу!

— Есть, — ответил старший штурман, лейтенант Клочковский.