Читать интересную книгу Со спичкой вокруг солнца - Семен Нариньяни

— Ну?

— И все к пяти утра.

— Ну?

— Ты не нукай, а подумай — зачем?

Я подумал и спросил:

— Он что, руководит у вас семинаром?

— Вроде.

— А тема какая?

— Важная. «Каким должен быть руководитель».

Примак говорит и снова улыбается. Я злюсь, о семинаре в газете пишут работники отдела пропаганды, а не отдела фельетонов. Конечно, я тоже могу написать заметку строчек на двадцать — двадцать пять…

И вдруг в моей голове происходит какое-то переключение кнопок. Я перестаю злиться и начинаю думать о заметке в отдел пропаганды. А почему, собственно, заметка? Примак прав, материала тут может хватить на большой очерк. Новые формы пропагандистской работы. Зампредоблисполкома дважды в неделю руководит семинаром. И не в городе, в учрежденческой организации, которая под боком (только бы отбыть партпоручение), а на сельхозвыставке, куда за хорошим опытом съезжаются трудяги со всей области.

И вот я уже вытаскиваю блокнот, делаю заметки к будущему очерку: «Каким должен быть руководитель. Четыре утра. Душ придает бодрость. Трудяги со всей области».

— А где проходит семинар? — спрашиваю Примака,

— На пруду.

— У вас нет подходящего зала для занятий?

— В зале трудно провести показ.

— Какой?

— Наглядный.

— Понимаю. Вот зачем ты просил меня взять фотоаппарат.

Говорю и делаю новые записи в блокноте; «Семинар — на пруду. Показ диапозитивов на свежем воздухе».

— Загорелся? — спрашивает Примак,

— Очень.

— То ли еще будет.

По ту сторону окна сигналит машина.

— Пошли. Он.

Зампред Баранцевич жмет руку Примаку.

— Ну как?

— Порядок, Иван Егорович.

Примак говорит и вталкивает меня на заднее место. Сам садится рядом. Машина трогается. Баранцевич спрашивает:

— Ты с кем?

Я хочу представиться, сказать, кто я, а Примак наступает мне на ногу, подает знак «молчи» и отвечает сам:

— Сын Микола, Иван Егорович.

— Почему не знаю его?

— Он в Москве учится. Вот приехал на лето навестить отца с матерью.

— Это хорошо, что не забывает, — сказал Баранцевич и, не поворачивая головы, протянул мне назад ладонь: — Здравствуй.

— Здравствуйте.

— Папу уважаешь? Любишь?

— Люблю.

— А маму уважаешь? Любишь?

— Люблю.

— Молодец. Правильно. Ты потом ко мне подойди, поучу тебя. Важному. Нужному. У меня свои два студента в Москве учатся. Подойдешь?

— Подойду.

Примак поставил меня в идиотское положение. Назвал своим сыном, сделал студентом. Не разрешил сказать, кто я на самом деле! Почему? А Примак подмигивает, улыбается, точно хочет сказать: «А ты подумай и сам догадаешься почему».

Я думаю, и меня осеняет догадка.

А-а!.. Баранцевич скромный человек. Он не любит, когда печать поднимает шум вокруг его имени. И если он узнает, что я из газеты и собираюсь писать о нем очерк, как знать, может, он и не разрешит мне присутствовать на семинаре.

Вытаскиваю блокнот, чтобы сделать запись, а Примак сует блокнот назад в карман.

«Ай-ай-ай!» — говорят его глаза и косятся на Баранцевича.

И я глазами же отвечаю:

«Понимаю».

И, не вынимая рук из кармана, пишу для памяти в блокноте несколько фраз, обозначая слова только начальными буквами;

«В. В. С. Н. Д. Д. О. С. Л. Ж. К. О. П. Н. О. Н. А. О. Д.».

Что должно было обозначать:

«Внешний вид суров. Но душой добр. Очень скромен, Любит журналистов, когда они пишут не о нем, а о деле».

И еще:

«Л. М. Г. С. Н. П. О. П. М. З. С. П. С. А. Т. П. Л. В. М. Л. В.».

Это значило:

«Любит молодежь. Говорит с ней по-отечески. Принимает меня за сына Примака. Спрашивает. Абзац тире:

— Папу любишь? Маму любишь?»

Писать, не вынимая руки из кармана, трудно. Поэтому я стараюсь быть экономным. Обозначаю слова буквами. Этот способ записи придумал не я, пианист Гольденвейзер. Так он записывал свои разговоры с Толстым. При каждом удобном случае Гольденвейзер уходил в соседнюю комнату и расшифровывал запись. Если расшифровку затянуть, то половину записей потом не прочесть. Забывается.

Я применил опыт Гольденвейзера в своей работе. Вы знаете, когда фельетонист разговаривает с героем будущего фельетона просто так, все идет хорошо. Но достаточно только вытащить карандаш и бумагу, как ваш собеседник сразу делается косноязычным и начинает прощаться.

За два года работы в отделе фельетонов я натренировался писать маленьким карандашиком в маленьком блокноте, не вынимая руки из кармана. Собеседник даже не подозревает, что делает сотрудник газеты, сидя по ту сторону стола. Для маскировки моя левая рука поглаживает подбородок, а правая вносит в блокнот памятные заметы.

Я немного увлекся, рассказывая о технике фельетонной тайнописи, между тем облисполкомовская машина уже подъезжала к пруду. Здесь, собственно, был не один пруд, а несколько. Зеркальный карп разводился на выставке по новейшим рекомендациям науки. В одном пруду плавали мальки. В другом набирали вес годовички, в третьем — двухгодовички, в четвертом… В общем, рыбовод я никакой, поэтому точного назначения остальных прудов не знаю. Да это для моего рассказа и неважно.

Метрах в двадцати от нашей машины вижу женщину со стулом. Стул дубовый. Сиденье мягкое, обтянуто темно-синей кожей.

Шофер тормозит. Примак спрашивает:

— Куда пойдете сегодня?

— К пруду номер три, — говорит Баранцевич.

Выходим из машины. Примак говорит женщине со стулом:

— Тетя Катя, идите к пруду номер три.

Направляемся к пруду № 3 и мы. Баранцевич останавливается. Тетя Катя ставит около него стул и отходит в сторону.

Я, не вынимая руки из кармана, записываю:

«Т. К. С. В. Б. Г. Н. Р. С.». Что значит:

«Тетя Катя смотрит влюбленными благодарными глазами на руководителя семинара».

Руководитель постоял минуту, осмотрелся и сказал:

— Здесь от меня тень на воду падать будет. Э… э! Тетка, пошли дальше.

Тетя Катя отнесла стул метров на сорок правей. А я, не вынимая руки из кармана, записал:

«П. О. Г. В. Р. С. Ж.».

Что означало:

«По-отечески грубоват в разговоре с женщинами».

Новое место, по-видимому, устроило руководителя семинара, и он опустился на стул с темно-синим сиденьем.

Я оглядываюсь вокруг, ищу слушателей. В поле видимости никого. Между тем чувствую, что где-то поблизости притаились люди. Шарю глазами по кустам и деревьям. Вдруг слышу за спиной:

— Э… э! Малый!

Оборачиваюсь, Баранцевич манит меня пальцем. Иду, а сам думаю: «Герой моего будущего очерка человек уважаемый. И все же было бы куда приятней, если бы он предварял свое обращение к людям не обидным междометием «Э… э», а таким словом, как «пожалуйста!». И потом мне двадцать пять. Уж не такой я «малый»! Правда, я не высок ростом, щупловат, белобрыс, и с первого взгляда мне можно дать семнадцать и восемнадцать. Но и у семнадцатилетнего человека есть чувство достоинства, самолюбие».

И хотя выражение «Э… э! Малый!» меня обидело, я тем не менее, не вынимая руки из кармана, делаю очередные заметки к будущему очерку:

«Р. О. К. В. Л. П. О. Г. И. В. Р. С. М.»,

Что означало:

«Ровно относится ко всем людям. По-отечески груб и в разговоре с мужчинами».

Подхожу к Баранцевичу. Он дает мне пластмассовую крышку от мыльницы и говорит:

— Накопай червей. Да смотри, не дохлых. Пожирней.

— Червей?..

Тут к Баранцевичу подходит шофер Тиша. В одной руке у него пустое ведро, в другой — футляр от кларнета.

Новая загадка.

А руководитель семинара открывает футляр и вытаскивает на свет божий не кларнет, а три бамбуковых палки. Свинчивает, и у него в руках оказывается длинное гибкое удилище.

Поворачиваю голову к воде, а там тьма-тьмущая рыбы.

Так вот чем занимается дважды в неделю зампредоблисполкома Баранцевич! Удит рыбку в прудах областной сельхозвыставки. Вот для чего тетя Катя приносит из директорского кабинета к пруду дубовый стул с темно-синей кожаной обивкой.

Теперь я, чуть улыбаясь, подмигиваю Примаку.

— Спасибо за тему. Фельетон должен получиться славный.

Из-за такого фельетона автору не грех накопать червяков. Иду за наживкой и, не вынимая руки из кармана, пишу в блокнот:

«А. Д. П. И. Л. Ж. О. Р. М.».

Что должно было значить:

«Ай да Примак. И ловко же он разыграл меня».

Потом замедляю шаг и задаю себе вопрос!

«А о чем, собственно, будет фельетон?»

И, с минуту подумав, делаю в блокноте запись;

«К. Н. Д. Б. Р.»,

То есть:

«Каким не должен быть руководитель».

Тяпкой, которую дала мне тетя Катя, раскапываю глину, ищу червей, а в двух шагах от меня за деревом, притаившись, стоит человек.

— Вы кто?

— Тсс. Не шуми. Иван Егорович услышит, прогонит.