Со стоном Габриэль притиснул ее к себе, как пушинку оторвав от пола. Напор его губ оставался не менее страстным, чем раньше. И все же он целовал ее теперь немного иначе, как изголодавшийся, но допущенный к роскошному пиршеству. На его языке чувствовался привкус бренди, и от этого голова ее шла крутом… Таким же головокружительным был и томивший его голод, и Кесси… наслаждалась необычными ощущениями, ведь все это — из-за нее. Она обняла его и бесстыдно прижалась к нему всем телом.
Ее ночную рубашку постигла та же участь, что чуть ранее и халат. Они не разомкнули губ даже тогда, когда Габриэль донес ее до кровати и уложил на перину. Лишь после этого он нехотя оторвался от нее, чтобы сорвать с себя рубашку. Выпрямившись, он принялся за пуговки своих бриджей.
Хотя смущение и залило Кесси жаркой волной, она все же не смогла заставить себя отвести взгляд в сторону. Каждая расстегнутая пуговица обнажала поросль более темную и курчавую, чем та, что густо покрывала его грудь.
Наконец символ его мужественности вырвался на свободу. Она поймала себя на трусливой мыслишке, что все это время надеялась, молилась, что воображение подшутило над ней… И что память о ночи, когда она лишилась девственности, была окрашена в слишком мрачные тона, и потому многое запомнилось ей в искаженном виде… Иногда на память влияют личные впечатления… и она подводит человека…
Все с ее памятью было в порядке, а размеры его детородного органа были действительно огромны.
Он высвободил ноги и рывком отбросил бриджи в сторону. И повернулся к ней лицом. Что ж, если быть честной, то тело его обладало какой-то дикой, примитивной красотой, а руки и длинные ноги были стройными и мускулистыми — ни капли жира. Она попыталась скрыть обуявший ее страх, но пульс у нее зачастил так, что в глазах невольно промелькнула паника. Хотя она на личном опыте убедилась, что все ее сомнения абсурдны, все же у нее в голове не укладывалось, что таким инструментом не уродуют и истязают, а… занимаются любовью… Нет, это просто невозможно! Вон как он раздулся, словно гордится собой!
Она перевела глаза на более безопасную территорию, сосредоточившись на прекрасных линиях мужского рта, когда он потянулся к ней. Но Габриэль был начеку и уловил судорожный вздох жены.
И проговорил опасно низким и напрягшимся от отчаяния голосом:
— Мы слишком далеко зашли, янки, чтобы отступать. Несомненно, вмешалось провидение, ибо она сумела вполне отчетливо прошептать:
— А я и не собираюсь.
— Тогда в чем дело? Ты боишься меня?
Она помотала головой, но не убедила его. В глазах у нее по-прежнему таился страх.
Он слегка обнял ее за плечи, но не страстно, а словно утешая, успокаивая. И тем буквально потряс Кесси. Его близость вообще странно пьянила. Мускусный запах его возбуждения смешался с ароматом одеколона, которым он пользовался. Рот его оказался в миллиметре от ее; их дыхание смешалось. Худые сильные пальцы нежно убрали с ее пылающих щек пряди шелковистых волос.
— Если не боишься, — мягко спросил он, — то почему трясешься, как птичка, попавшая в силок? Она стискивала и разжимала пальцы, неосознанно разглаживая пушистые волоски у него на груди, затем судорожно вздохнула:
— Потому что я… хотела бы доставить вам удовольствие… Меня страшит не то, что вы… хотите сделать, а… чем…
Она окончательно смутилась и спрятала лицо у него на груди.
Габриэль с облегчением выдохнул и сдержал свой нетерпеливый жезл. Знай она, какую реакцию вызовет своим признанием, наверняка прикусила бы язычок. Габриэль мог бы поклясться, что его пенис достиг предельных размеров, но после ее слов он, словно павлин, еще больше раздулся от важности. И запульсировал так, что каждый удар эхом отдавался в ушах…
Он ласково разгладил маленькую жилочку, трепыхавшуюся на шее Кесси, как сердечко трусливой мышки.
— Тебе больше не будет больно, — шепнул он. — Эта боль бывает лишь в первый раз, Кесси.
Она не поверила ему. Хотя и не стала выражать свои сомнения вслух. Но губы у нее по-прежнему дрожали, а внутренняя борьба отражалась в глазах, как в зеркале. Но она не отодвинулась от него, хотя, как он подозревал, ей очень хотелось этого. И еще в ее глазах отразилась некая решимость болезненно затронувшая его душу. Он моментально понял, что, несмотря на все свои страхи и сомнения, она отдастся ему душой и телом. И в ту же секунду принял решение. Вот только он не очень-то искусен в речах.
Значит, надо убедить ее.
Его импульсивное движение застало ее врасплох. Она охнула. А он стиснул ее пальцы в своей ладони и скользнул ими по своему животу, затем ниже… и еще ниже. Не отпуская ее пальцев, он заставил ее обнять ими свой жезл, наполнив его пульсирующим жаром.
Ее робкое прикосновение воспламенило его до такой степени, что он чуть не оскандалился. Стиснув зубы, он боролся с искушением немедленно довести дело до конца, но случись такое, это шокирует его неопытную женушку до глубины души. И все пойдет насмарку. Потом уже любая мысль о близости будет вызывать у нее лишь омерзение.
Но были среди этих гуманных мотивов и чисто эгоистичные. Он жаждал обладать ею, заполнить ее до краев своим гордо пульсирующим павлином, потому что она принадлежала только ему.
Ему и никому другому.
— Потрогай, — хрипло выдохнул он, — почувствуй, как мое тело жаждет твоего. Но не забывай, что я состою всего лишь из плоти и крови. Вот это и есть моя плоть и кровь. И, как видишь, до краев переполнена желанием.
Эти откровенные слова бросали в жар и потрясали.
— И ты уже доставила мне невыразимую радость, янки. Больше, чем можешь себе представить.
Его глаза пылали лихорадочным блеском, он шептал, словно в бреду:
— Позволь теперь доставить удовольствие тебе.
Он впился в ее губы. Простонав, она обхватила его голову руками и отдалась во власть бушевавших в нем страстей. Ее словно подхватило бурным потоком. И вовсе это не страшно… И сердце сладко обмирает… И касания его больше чем приятны… Рот ее стал более податлив, так что Габриэль совсем потерял голову.
А когда она с охотой включилась в эту восхитительную игру, он вообще содрогнулся от экстаза. Она же воспламенилась от его восторга… и от того, как его пальцы медленно кружат вокруг сосков, мало-помалу сводя ее с ума дразняще-притворной ленью… Они то добирались до самых чувственных местечек, то вообще исчезали, чтобы вновь начать медленное восхождение к острым пикам. Ей захотелось вмешаться в эту игру, заставив его обхватить всю грудь, чтобы она смогла наконец зарыдать от счастья… Ведь растущее и распирающее ее напряжение наверняка разрядится от этого…
Габриэль слегка приподнял голову, чтобы окинуть ее торжествующим взглядом. Кесси была невыразимо прекрасна в эту минуту. Грудь ее была кругла и аппетитна, как спелый плод, соски темнели на кремовой коже темно-розовыми кораллами. Он не удержался и поцеловал их, ликующе рассмеявшись от того, как у нее мгновенно участилось дыхание.