Читать интересную книгу Юрий Андропов: реформатор или разрушитель? - Олег Хлобустов

Отдел административных органов аппарата ЦК КПСС — это руководство и контроль за деятельностью управлений и отделов военных ведомств, партийных и комсомольских армейских организаций, политотделов военных округов и флотов, ведомств госбезопасности и внутренних дел, органов прокуратуры, Верховного Суда СССР, органов госконтроля, здравоохранения, соцобеспечения.

Суть работы Отдела заключалась в курировании порученных структур.

Кадры Отдела — руководители и ответственные сотрудники: Заведующий Отделом (генерал-полковник), Первый заместитель Заведующего Отделом (генерал-лейтенант), заместитель Заведующего Отделом (генерал-лейтенант), заведующий подотделом, заместитель заведующего подотделом, заведующий сектором (генерал-лейтенант), заместитель заведующего сектором (эта должность была в больших секторах, где число инструкторов более 5, полковник), инструктор отдела (полковник), помощник Заведующего Отдела — заведующий Секретариатом, помощник Заведующего Отделом, секретарь Заведующего Отделом, помощник заведующего Секретариатом. Есть и технический персонал: секретарь сектора, секретарь-машинистка, курьер.

Один из Первых заместителей Заведующего Отделом курировал два военных сектора, другой — все остальные. В секретариате у каждого сектора был свой куратор, который помогал с документооборотом и каждого новичка натаскивал на делопроизводство.

Численность. Планируемая на 24.07.1948 — 80 чел. (из них 59 — ответственных, 21 — технических), далее неполная: 1955 — 87 чел.; 1973–1954; 1979 — 55; 1980-е — 60; после 1988–1967 (в т. ч. и техперсонал).

В центре работы: 1. Знание дел и хода исполнения решений ЦК КПСС на порученном участке; 2. Изучение и рекомендации по расстановке кадров номенклатуры ЦК; 3. Участие в подготовке ЦК по вопросам, касающимся порученного участка; 4. Рассмотрение писем и жалоб заявителей, поступавших с порученного участка, и принятия мер по законному удовлетворению. Но общей задачей любого работника ЦК КПСС было недопущение развития негативных тенденций на порученном участке [8. 104–110].

Но даже весь Отдел был не в состоянии проконтролировать всех комитетчиков: на чуть ли не пятисоттысячный коллектив КГБ приходилось 5 (пять!) работников сектора ГБ Отдела аппарата ЦК. Они только и успевали, что выверить анкеты отъезжающих за границу, и их поток был столь велик, что о будущих подонках-перебежчиках и будущих героях писалось только одним стилем — канцеляритом — и в выражениях «Беспредельно предан делу КПСС». Формальный контроль имел и Московский горком партии, но не напрямую над всем КГБ СССР, а только через его партком — точно также, как и над всеми министерствами и ведомствами. На более низком уровне существовали обкомовские и крайкомовские отделы адморганов. Но что они могли? Даже первые секретари, как потом оказалось, не вмешивались в дела местных «органов». Первый секретарь двух обкомов В. В. Бакатин: «Приходил на партийные собрания и от имени партии произносил речь, посвященную бдительности. Вот и весь контроль»; первый секретарь Краснодарского крайкома И. К. Полозкова: «Что же касается права партийного контроля над деятельностью администрации, то он не распространялся над деятельностью советских, военных учреждений и КГБ».

В Советском Союзе правящим классом была бюрократия, или, если говорить в терминах того времени, «номенклатура» — высший слой руководителей КПСС и государственных органов.

Принято говорить, что силовые структуры в СССР состояли из Министерства обороны, МВД и КГБ. Признаться, мы и сами так считали, пока не провели доскональные исследования системы национальной безопасности СССР. Она была куда как многообразнее. (См. [104,111]).

Партия пыталась контролировать КГБ, но в реальности ничего не получалось. Как только партийный чиновник попадал в систему КГБ, чекисты его очень быстро перевербовывали. Их этому учили, и очень неплохо учили. Так и с Андроповым произошло: партия хотела, чтобы Юрий Владимирович контролировал чекистов, а вышло так, что сами чекисты стали его контролировать. Таким образом, в деле контроля над советскими силовыми структурами получалась следующая ситуация: армия контролировалась чекистами настолько, чтобы им не мешать, но все же не настолько, чтобы им помогать. То есть армия была как бы в стороне от политики. КГБ не контролировался никем, а МВД контролировалось партией. Получалось равновесие сил между партией и госбезопасностью. Именно по этой причине КГБ не мог устроить открытый государственный переворот, и приходилось действовать постепенно и очень медленно.

Чекистский год с небольшим, Она же Глава Удачная

Сбрехнул какой-то лиходей.Как будто портит власть людей.О том все умники твердятС тех пор уж много лет подряд.Не замечая (вот напасть!).Что чаще люди портят власть.

Юрий Андропов

Что охраняю, то и имею.

Михаил Жванецкий

«Дорогой Леонид Ильич», вопрос жизни и смерти

Ситуация со здоровьем Л. И. Брежнева должна была устраивать его скрытых врагов. Важно было только верно проработать тактику. «Порочный круг» возник давно: при Сталине Л. И. Брежнев, как и все высшее звено аппарата, работал до утра, спал урывками и, заработав хроническую бессонницу, стал принимать лекарство. Прикрепленный (особо доверенный охранник) Л. И. Брежнева вспоминает о безобразиях со снотворным: «…Я даже не знал, что такое ноксирон, нембутал и прочие препараты. (…) Год шел 1969-й, Брежнев был молодой и сильный, запас здоровья и энергии казался бесконечным, лет на двадцать — не меньше. Но уже тогда, в безоблачную пору, он, как оказалось, повадился пить снотворные сверх меры, уже тогда он губил себя; тогда, в пору молодости и силы, начался отсчет метронома.

Всего через несколько коротких лет весь мир увидел человека-развалину.

О том, что якобы из-за особенностей организма он должен спать не менее девяти часов в сутки, Брежневу сказали давно, кто-то еще из днепропетровских врачей. Так я слышал, по крайней мере, от Рябенко. Леонид Ильич поддался этому внушению, старался неуклонно выполнять предписанное, с тех давних пор, в общем, и началась свистопляска со снотворными.

К тому времени, когда я стал выполнять обязанности заместителя начальника охраны, Брежнев уже безнадежно втянулся в лекарства. Когда организм привыкал к каким-то одним препаратам, он менял одни таблетки на другие. Помню, одного только ноксирона он принимал до восьми таблеток в день. Где-то в середине семидесятых годов американские ученые установили, что препарат этот чрезвычайно вреден из-за своих побочных действий. Врачам стоило героических усилий, чтобы вывести его из рациона Леонида Ильича. Но сколько же он успел выпить этих таблеток — даже очень здоровый организм не выдержал бы такой нагрузки.

Все дело в том, что «лечил» он себя практически бесконтрольно.

Личные врачи Генерального — вначале Родионов, а после того как он в середине семидесятых годов неожиданно скончался, Косарев — выдавали таблетки нам, охране, а уж мы по их предписанию — Леониду Ильичу. Мягкий и податливый Родионов безотказно выдавал шефу значительный запас, и тот упростил дело.

— Передай резерв ребятам, — сказал он доктору, — они выдадут. Чтоб лишний раз тебя не вызывать…

Так мы оказались втянуты в эту круговерть. (…)

Брежнев подходил к соратникам, членам Политбюро: «Ты как спишь? Снотворными пользуешься? Какими? Помогает? Дай попробовать». Никто ему не только не отказывал — старались услужить. Передавали лекарства из рук в руки. (…) Андропов почти всегда передавал безвредные пустышки, по виду очень похожие на настоящие лекарства. Это не являлось спецзаказом, производство их было налажено за рубежом, и мы приобретали. Видимо, идея с пустышками принадлежала Чазову.

Между двух огней оказался первый заместитель начальника КГБ (так в тексте — на самом деле Председателя КГБ — А. Ш.) Цвигун. Он знал, что его шеф дает вместо лекарств пустышки, и сам Андропов предупреждал его об ответственности. Но отказать Генеральному секретарю «в личной просьбе» у него не хватало мужества, Цвигун передавал настоящие сильнодействующие снотворные. Вот как вспоминает об этом Чазов: «Брежнев, считая его своим близким и доверенным человеком, изводил его просьбами об успокаивающих средствах. Цвигун метался, не зная, что делать: и отказать невозможно, и передать эти средства — значит усугубить тяжесть болезни. А тут еще узнавший о ситуации Андропов предупреждает: «Кончай, Семен, эти дела. Все может кончиться очень плохо. Не дай бог, умрет Брежнев даже не от этих лекарств, а просто по времени совпадут два факта. Ты же сам себя проклинать будешь (…)».