не было сил.
— После встречи с Аней я возвращался домой. Остановился на перекрестке, чтобы подышать. Какой-то мотоциклист подбросил белый конверт в салон машины. Вот и все.
— Запомнил номера? — всполошился Александр Юрьевич. — Нам нужно его вычислить.
— Нет, — сухо ответил Коля. Кто это был, тревожило его меньше всего.
— Ладно, разберемся, — Александр Юрьевич цокнул и перевел тему. — Лучше скажи мне, эта девчонка поведала тебе, как именно Морозов получил компанию?
Николай взбесился. Отец с такой легкостью перевел тему, будто бы обвинение в убийстве матери нисколько не всколыхнуло его. Быть может, для Александра Юрьевича выходка неизвестного и была сущим пустяком. Но не для Коли, который до сих пор не знал правды.
— Я ничего не скажу, пока ты не объяснишь. Я хочу знать, как умерла моя мать, — продолжил давить Николай. Он желал выйти из этого кабинета с выжатой правдой. Даже если истина будет с ложкой дегтя.
— Вот упрямец! — крикнул Александр Юрьевич. — Боюсь, тебе не понравится.
— Уж я сам решу. Взрослый как-никак.
— Я не имею никакого отношения к смерти Веты. Это был несчастный случай. Она просто выпала из окна.
— Выпала или ты ее толкнул?
— Выпала сама! — повысил голос отец. — Я бы не посмел! Мы с ней разговаривали. Она сидела у открытого окна. Ночи в июле жаркие, сам знаешь. Она была неосторожна, качнулась и… Я не успел отреагировать. Это произошло внезапно.
— Тогда почему же вы все скрывали от меня эту правду? Что же в ней такого?
— Я очень сильно люблю твою мать, чтобы вспоминать об этом, — в глазах Александра Юрьевича впервые стояли слезы.
— Мы поэтому переехали в новый дом?
— Да. Теперь ты веришь мне?
Николай не ведал, верить ли отцу. Между ними был такой холод, что хрупкая нить доверия покрылась коркой льда и трещала. Хвататься за эту нить было бессмысленно, но Коля попытался. Он видел слезы горечи в глазах отца. Тот бы не посмел соврать. Не так искусно. Не про Вету.
— Аня ничего не сказала мне, — выпалил Коля, получив ответ на свой вопрос.
Литвинов-старший стер катившуюся по щеке слезу и мгновенно изменил тон. Не надтреснувшим, как минуту назад, а грубым голосом он сказал:
— Я не для этого тебя посылал к ней!
— А я тебе не посыльный! — Николай обогнул отца и направился к выходу. Ему катастрофически необходим был свежий воздух и покой, чтобы события сегодняшнего дня уложились у него в голове. — Из-за тебя я обидел человека, который не стоит этих слез! Хочешь правду — узнай ее сам. У тебя достаточно связей, — он развел руки в стороны.
— Даже здесь ты полная бездарность, — махнув рукой, сказал Литвинов-старший.
— Но я хотя бы человек, и у меня есть чувства.
Прогремел гром. Тучи над Кальварийским кладбищем стали сгущаться, и дождь вот-вот норовил пролиться на землю. Несколько деревьев, возвышающихся над могилой Веты, всколыхнулись. Листья сорвались с ветвей и, словно в танце, закружились в воздухе. Николай от внезапности вздрогнул.
— Как же так вышло, мама? — сиплым голосом спросил Коля. — Зачем же ты так неосторожно сидела у открытого окна? Почему же отец не успел? Если бы ты только была рядом, я был бы счастлив… Тебе бы понравилась Аня, и не случилось бы ссоры ни с ней, ни с отцом. Эх, если бы только…
Рингтон мобильника вытянул Николая из монолога. Коля выудил разбитый телефон из кармана. Он так и не заехал в магазин техники за новым. Хотя поползший паутиной экран волновал его в меньшей степени. Прочистив горло, он принял вызов.
— Слушаю, Сергей Петрович.
— Николай, ты сегодня заглянешь на лед? — спросил Звягинцев. На той стороне послышались скольжения. Тренер был на льду, как обычно это бывает перед тренировкой.
Уловив скрежет коньков, Николай ощутил, как сердце сжалось в болезненном спазме. Тоска по льду, утихшая на короткое время, снова вернулась. Сглотнув подкатывающий к горлу ком, он произнес:
— Я скоро буду.
— Хорошо. Не забудь зайти к Евгении Александровне. Без допуска на лед не выпущу, — бросил Сергей Петрович напоследок и отключился.
***
— Какие люди! Литвинов собственной персоны, — пропел Ильин, когда Николай вышел на площадку. «Лисы» приветственно застучали клюшками и прокричали протяжное «О-о-о».
Сергей Петрович собрал команду вокруг себя и объяснял план тренировки. Тренер обернулся, когда Петя позволил себе вольность, и едва заметно улыбнулся. Он тоже был рад тому, что капитан теперь в строю.
— Опаздывать нехорошо, капитан, — сказал Звягинцев, схватившись за козырек кепки.
— Простите, Сергей Петрович. Евгения Александровна задержала.
Тренер кивнул головой и жестом в виде вытянутой руки пригласил Литвинова на тренировку. Николай, будучи уверенным в стойке на коньках, ступил на лед, но лезвие скользило так, что Колю потянуло назад. Он расставил руки в стороны и наклонился вперед, пытаясь балансировать. Не думал он, что разучится стоять на коньках за такой короткий срок. Возможно, его тело просто отвыкло от физической нагрузки. А, возможно, дело было в его расшатанном эмоциональном состоянии.
Николай раскраснелся: ему было стыдно. Вся команда воззрилась на него с удивлением и легкой насмешкой, будто бы Коля был шутом. И на какой-то миг он ощутил себя не в своей тарелке, словно вернулся на пятнадцать лет назад, когда отец впервые привел его лед. Он старался не смотреть им в глаза и, достигнув равновесия, молча подъехал к Леше. Опустился на правое колено и перевел взор на Сергея Петровича.
— Итак, впереди очень важный матч. Соперники настроены решительно, поэтому прошу от вас максимальной концентрации на тренировочном процессе, — говорил тренер.
— Рад тебя видеть живым и здоровым, — прошептал Миронов. Широкая улыбка застыла на его лице.
— Взаимно, — поглядывая на тренера, ответил Коля. Он смолк, заметив, как хмурится взгляд Сергея Петровича.
— Отставить все разговоры! — буркнул Звягинцев. — Начинаем с разминки.
Звук тренерского свистка заставил «Лисов» подняться с колен и разомкнуть круг. Один за одним по направлению часовой стрелки они закружили по льду. Для команды эта была ничего не значащая разминка, простая обыденность. Но Коля каждое движение ощущал по-другому. Утвердившись на коньках, он скользил по льду так, как никто другой: плавно наращивая темп, словно растягивая удовольствие. От скрежета собственных коньков его накрыло состояние полного умиротворения. Он снова в строю. Он дома.
Кружа по площадке, они разминали кисти и руки, поочередно меняя положение клюшки: забрасывали ее то вперед, то назад, чуть прогибаясь; делали повороты корпусом. К каждому разминочному действию Коля подходил с энтузиазмом, словно оказался на льду впервые. Хотя так и было: в силу долгого отсутствия ему казалось, будто бы он растерял технику. Наверстать упущенное хотелось быстрее.