Наступила заключительная стадия морального отторжения Лиз от дела, в котором, еще совсем недавно, она была одним из самых активных участников…
И для того, чтобы придать этой стадии завершенный вид, Лиз решила отправиться в дом Вайсмана для того, чтобы, следуя его совету, взять из мастерской Сальвадора написанный им портрет Алисы.
Подъехав к дому Уолтера, Лиз сразу заметила, что за ним хорошо следят. Все дорожки у ворот и перед домом были в идеальной чистоте.
На звонок Лиз вышла хорошо ей знакомая домработница Уолтера, Кэрол.
— Добрый день, госпожа Уитни, — вежливо поприветствовала она Лиз. — Проходите, пожалуйста.
— Мне бы хотелось пройти в мастерскую Сальвадора…
— Да, господин Вайсман еще до отъезда предупредил меня о том, что вы, скорее всего, приедете, чтобы взять картины Сальвадора.
— Картину, только одну картину.
— Как пожелаете, — ответила Кэрол и попросила Лиз следовать за ней.
— Сегодня утром в мастерской была произведена влажная уборка. Если хотите, можете присесть в это кресло.
— Спасибо, Кэрол, — вежливо ответила Лиз. — Но, вы ошибаетесь, я пришла сюда вовсе не с проверкой. У вас нет никакой необходимости в чем либо отчитываться передо мной. Я, всего лишь, хочу посмотреть картины, немного здесь побыть…
— Может быть, вы желаете чашечку чая или кофе?
— Ну, хорошо, — скорее из вежливости, нежели из желания что-то пить ответила Лиз. — Принесите мне чашечку чая.
Через десять минут Кэрол вернулась с подносом, на котором стояло все, необходимое для чаепития: большой чайник, укрытый полотенцем, молоко, сахар, конфеты, печенье.
"Да, уж, — подумала Лиз, — Уолтер, похоже, действительно дал жесткие указания относительно моего визита…"
Предложив Кэрол знаком поставить все принесенное на столик, Лиз удобно устроилась в кресле.
— Может быть вам открыть картины? — участливо спросила Кэрол.
— Нет, нет, я сама, — ответила Лиз.
Когда Кэрол вышла из мастерской, Лиз поднялась с кресла и медленно прошлась вдоль стоявших в ряд картин, аккуратно открывая их одну за другой.
От каждой из них повеяло столь знакомым ей теплом, добротой и душевностью Сальвадора. Глядя на картины, она вспомнила события, связанные с Сальвадором: день её знакомства с ним, выставку, многочисленные встречи…
"Как много он мог бы ещё сделать…" — подумала она.
Вдруг она заметила, что среди стоявших в мастерской картин не было портрета Алисы, который она хотела взять себе на память.
Импульсивно она открыла дверь и вышла в коридор.
— Кэрол! — громко позвала она.
— Да, мэм, — отозвалась Кэрол.
— Здесь нет одной из картин, о которой мы договаривались с Вайсманом.
На секунду Кэрол смутилась, но затем, как будто неожиданно вспомнив, сказала:
— Ах, боже мой, конечно же, я знаю. Вы говорите о портрете вашей дочери Алисы. Господин Вайсман звонил и просил обновить краски на этой картине. Как раз сегодня утром картину нам вернули. Я прикажу Томасу принести её вам прямо сейчас.
— Спасибо, попросите принести её в мастерскую…
Лиз вернулась в мастерскую и вновь занялась прерванным просмотром картин.
В этот момент она подумала, вдруг, что совершила очередную ошибку. Ей показалось, что она поступила неверно, просто так отпустив Вайсмана, не убедив его остаться и продолжить работу, связанную с Сальвадором.
Теперь она решила, что, как только состоится открытие детского городка Джеральда и Джозефа, она всерьёз подумает над тем, чтобы поехать в Африку и там сделать то, что не сделала здесь…
В этот момент внесли картину и поставили на подставку.
— Это просили передать вам, когда вы придете за картиной, — важно сказал Томас, протягивая Лиз какой-то конверт.
— Что это?
— Письмо, адресованное вам…
— Мне? От кого?
— От господина Вайсмана…
— От Вайсмана? Спасибо…
Когда Томас вышел, Лиз вновь опустилась на кресло в растерянности.
"Что за письмо? — подумала она. — Зачем Уолтер решил оставить мне письмо и передать его таким странным образом?"
Лиз распечатала конверт и принялась за чтение письма, в котором было написано следующее: "Дорогая, Лиз!
Если ты читаешь это письмо, значит, все же, ты решилась навестить наш с Сальвадором дом.
Приехав в Африку, я несколько дней серьёзно думал над твоими словами в день нашего отъезда.
И теперь мне искренне стыдно перед тобой за то, что я скрыл от тебя правду о событиях, к которым ты имеешь определенное отношение, правду, которую ты имеешь полное право знать…
Случилось так, что я солгал всем вокруг, предварительно дав обещание строго хранить тайну, которую никто не должен знать, кроме меня, доктора Джонсона и тех людей, которым я давал это обещание.
А правда эта заключается в том, что, я, на самом деле имею другое мнение о продолжении работы, связанной с Сальвадором… И, как ты заметила, Сальвадор — не животное, уже давно далеко не животное. В интеллектуальном смысле слова я даже могу сказать, что Сальвадор — почти человек и, безусловно, заслуживает того, чтобы работа по развитию его интеллекта продолжилась. К его счастью «высокие» специалисты сумели, все же, оценить важность моего открытия для науки в виде разработки прибора и создания такого уникального существа, как Сальвадор. Но рассказать об этом кому-либо открыто я не мог.
Мне было больно видеть, как ты у меня на глазах теряла веру в меня, как в ученого, дорогая Лиз…
Безусловно, первое, что мне захотелось сделать, когда я увидел несчастного Сальвадора в ужасающем состоянии на арене цирка — это немедленно увезти его в Штаты и сделать все необходимое для возвращения ему интеллекта. И к моему великому изумлению мне дали на это разрешение.
И не смотря на то, что его интеллектуальные способности, действительно, намного ниже человеческих, определенная часть перенесенного Сальвадору интеллекта, сохранилась в его мозге, так что мне было с чего продолжить работу по восстановлению его прежней памяти.
Таким образом, после проведения ряда успешных повторных операций, я могу с уверенностью сказать, что Сальвадор, как уникальное создание, и, просто, как личность, не потерян как для науки, так и для всех тех людей, которым он дорог…
Проблема заключается лишь в том, что мне было запрещено продолжать эту работу открыто, так как общество, действительно, не готово ещё к принятию ни Сальвадора, ни каких-либо других существ, близких ему…
И если не принимать во внимание тот горький факт, что мое обещание не разглашать эту тайну, заставило меня невольно расстроить таких дорогих людей, как ты, Лиз, я, все же рад, что вывез Сальвадора из страны, в которой его ждала бы печальная судьба…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});