— Могу я ее увидеть?
— Благослови вас Господь, госпожа, именно этого она и хочет. Она спрашивала о вас много раз.
Я вошла в комнату. Матушка лежала на спине на подушках, волосы в беспорядке, а на лице торжествующая улыбка.
— Мама, — сказала я, становясь на колени у кровати, — ты родила здоровых близнецов. Она кивнула и улыбнулась.
— Теперь тебе нужно отдохнуть, — промолвила я. Она улыбнулась мне, затем выражение ее лица изменилось.
— Дамаск, ты счастлива?
— Да, мама.
Тень промелькнула на ее лице.
— Это все так странно. Я не слышала ни о чем подобном. Твой отец был бы огорчен.
— Мой отец на небесах, мама, — ответила я. — И я уверена, что он вместе со мной радуется моему замужеству.
— Твой отчим беспокоится. Он опасается за тебя.
— Скажи ему, пусть держит свои опасения при себе, мама. — Я видела, что конфликт между нами огорчает ее, поэтому быстро продолжала:
— Теперь ты, должно быть, счастлива, у тебя два малыша. Однако теперь ты не сможешь проводить много времени в саду, тебе придется заботиться о близнецах.
Она улыбнулась. Побеседовать о чем-то приятном — вот что ей было нужно. Если ее что-нибудь беспокоило, она старалась не думать об этом.
Когда я вышла от матушки, Саймон Кейсман ждал меня.
— Я хотел бы немного поговорить с тобой, прежде чем ты уйдешь, Дамаск.
Я пошла вслед за ним в комнату, которая была кабинетом моего отца. Много раз мы беседовали здесь, глядя на лужайку у реки. Я почувствовала острую тоску по былому, и мне захотелось увидеть отца, обсудить с ним свои опасения. Я могла бы даже поговорить с ним о Бруно.
— Я хочу знать, что происходит в Аббатстве, — сказал Саймон Кейсман. — До меня дошли странные слухи.
— Какие слухи? — Я надеялась, что мой голос не выдаст охватившую меня тревогу.
— Слухи о возвращении некоторых монахов. Я осторожно сказала:
— Клемент и Юджин, работавшие на моего отца, получили у нас место.
— Монахи! — произнес он, прищурив глаза, — И другие тоже. Все монахи.
— Земли в Аббатстве обширные, — возразила я. — Есть ферма, которая должна давать прибыль. Если там и есть один или два монаха, то только потому, что они искали работу.
— Надеюсь, — сказал он, — что вы с мужем не совершаете ничего противозаконного.
— Я не понимаю тебя.
— Аббатство Святого Бруно распущено. Было бы неразумно возрождать его, даже человеку, носящему фамилию Кингсмен.
— Многие Аббатства стали поместьями, поскольку король и его министры подарили их. Надеюсь, вы не возражаете против этого?
— Лишь в том случае, если те, кому они были подарены, не нарушают закон.
В этот момент я ощутила твердую уверенность в том, что Саймон предал моего отца и ненавидела его за это.
Я решила помучить его:
— Владельцы таких Аббатств, как наше, конечно, должны полностью использовать возможности своих владений. Я и понятия не имела о том, как велико оно и сколько в нем было всего: ферма, мельница, пруды, полные рыбы. Аббатство очень богатое, и мы хотим получать большие доходы.
Я увидела зависть, светившуюся в его глазах. Его губы скривились.
— Будь осторожна, Дамаск. Боюсь, что в Аббатстве происходит много странного. Ты можешь оказаться в опасности.
— Ты боишься этого! Нет, ты надеешься на это.
— Теперь мне трудно тебя понять.
— Ты хотел бы добавить Аббатство к своим владениям. Ты говорил мне об этом. Но ты опоздал. Оно наше.
— Ты не правильно меня поняла. Разве не был я всегда добр к тебе? Разве я не позволил тебе жить здесь как дома?
— У меня уже был дом.
— Ты намерена мучить меня. Ты всегда это делала. Прекрати, Дамаск. Так будет лучше. Если бы ты была моим другом…
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Я предлагал тебе замужество.
— И быстро утешился с моей матерью.
— Я сделал это, чтобы сохранить тебе крышу над головой.
— Ты так заботлив.
— Ты и твой муж не слишком раздражайте меня. Если правда, что вы собираете монахов, то берегитесь. Я знаю, что у вас живут не только Клемент и Юджин.
— Эти двое пришли из этого дома, помни это. Ты обвиняешь нас в том, что мы даем приют монахам, а ты сам? Разве не на тебя они работали? Как бы тебе самому не оказаться виновным в том, в чем ты обвиняешь нас. У моего мужа есть добрые друзья при дворе. Он был даже представлен королю.
С этими словами я поклонилась и оставила Саймона Кейсмана. Я знала, что он смотрит мне вслед взглядом, в котором смешиваются гнев и желание, взглядом, который я так хорошо знала. Он никогда не простит мне, что я отказала ему и вышла замуж за Бруно. И тем более не простит Бруно то, что тот приобрел Аббатство, которым он так хотел завладеть.
Его слова продолжали звучать в моих ушах: «Берегись!».
Не посоветовавшись с Бруно, я наняла двух служанок. Они были сестрами служанок из Кейсман-корта. Они собирались предложить свои услуги моей матери, но, узнав о моем приглашении работать в Аббатстве, охотно согласились.
Я объяснила Бруно, что таким образом наши владения будут больше походить на обычное поместье, и это его позабавило.
Через несколько недель одна из них, Мэри, пришла ко мне с глазами, полными благоговейного страха. Она была в лесу, в доме матушки Солтер. Она немного покраснела, поэтому я догадалась, что ходила она за приворотным зельем. И матушка Солтер послала мне весточку. Она хотела немедленно встретиться со мной.
Тем же утром я заглянула в хижину старухи. Как и прежде, там горел огонь. От почерневшего котла шел пар. Черный кот прыгнул на лавку и смотрел на меня своими желтыми глазами.
— Присядь, — сказала матушка Солтер, и я села у очага напротив нее. Она что-то помешала в котле и сказала:
— Пришло время, госпожа, сдержать свое обещание. Сейчас у тебя прекрасный дом. Ты готова принять ребенка.
Она встала и отдернула занавеску — на соломенном тюфяке лежал спящий ребенок. Я посчитала, что ей должно было быть почти два года, ибо она была дочерью Кезаи и Ролфа Уивера. Ребенок, о котором я обещала позаботиться.
Так много всего случилось с тех пор, как я дала это обещание, что успела забыть о нем. И теперь я была в замешательстве. Когда я давала клятву взять ребенка, мой отец был жив. Он согласился с тем, что ребенок будет жить в нашем доме.
Матушка Солтер почувствовала мою тревогу.
— Ты не можешь отказаться от обещания, данного умирающей, — сказала она.
— С тех пор как я дала его, обстоятельства изменились.
— Но клятва есть клятва.
Ребенок открыл глаза. Девчушка была красавицей. У нее были темно-синие, фиалкового цвета глаза, а ресницы густые и черные, как и волосы.
— Возьми ее, — велела матушка Солтер. Ребенок улыбнулся и потянулся ко мне. Когда я подняла ее, она обвила руками мою шею, как велела ей матушка Солтер.