— Уж не тех ли, которых полтора года мы не можем схватить?
— Да, именно тех.
— Но если мы не можем найти их, то как ты намерен это сделать?
— У нас есть один человек, — шепотом сказал князь Четвертинский, — Богдан Вишня, он знает, где они.
Хорунжий задумался.
— Я верю тебе, князь, — решительно сказал он и подвинул кожаный мешок в сторону князя Четвертинского, — хорошо, что ты мне это сказал, — он накрыл своей ладонью мешок. — Но никому ни слова о нашем разговоре. Ты понял?
— Да, конечно, — закивал князь.
Хорунжий убрал руку с мешка.
— А теперь напиши мне расписку в том, что я вернул тебе похищенное золото…
… — Пойманная мной воровка, — сказал хорунжий Катинас Богдану Вишне, — показала, будто украла во время гадания этот документ, предполагая, что он имеет для тебя ценность. Она рассчитывала, что, в последствии, ты выкупишь его у нее за большие деньги.
Они сидели на двух пнях в дальнем конце лагеря, вокруг никого не было, и это очень радовало Богдана.
— Не знаю, почему она так решила, — пожал он плечами, — это обыкновенное письмо… Моей жене… Я писал ей, чтоб она не торопилась продавать овощную лавку за долги…. Писал, что я тут, возможно, заработаю немного, и мы расплатимся….
— Посмотри внимательно, — хорунжий развернул перед лицом Богдана лист бумаги, — это то письмо?
— Да конечно! — обрадовался Богдан, и протянул руку, чтобы взять письмо.
— Минуточку, не так быстро! — хорунжий резко повернул лист и показал Богдану тыльную его сторону.
Обратная сторона листа была испещрена непонятными значками коричневого цвета, неравномерно проступившими на бумаге.
Богдан Вишня побледнел как полотно.
Он был начинающим служителем тайной веры — всего лишь братом второй заповеди, но он знал главное правило, нарушение которого каралось смертью: письма написанные тайнописью не должны попасть в чужие руки.
Он прекрасно помнил, при каких обстоятельствах это письмо пропало.
Два дня назад Богдан находился один, днем в своем небольшом шатре. Написав обычными чернилами письмо жене, он, как его учили, поставил в верхнем правом углу листа маленький косой крестик — знак того что или между строк, или на обратной стороне листа находится послание, написанное тайнописью «Х» — единственной тайнописью известной Богдану. Затем особыми прозрачными, как вода чернилами, невидимыми на бумаге до тех пор, пока ее не разогреют, он написал очередное донесение старшему брату по вере. Богдан докладывал, что тренировки воинов прошли успешно, подходят к концу и что вскоре они выступят в поход на Антипа, а точную дату он сообщит сразу же, как только она будет назначена. Он уже закончил писать и собирался свернуть лист в трубочку, но тут в шатер, звеня бубном, потряхивая из стороны в сторону грудью, и соблазнительно улыбаясь, ворвалась цыганка Роза, заговорила ему зубы, отвлекла и нагадала, будто Богдан настолько разбогатеет, что не только отдаст свой долг, но и станет владельцем всех овощных лавок в своем городе. И только через минут десять после ее ухода Богдан обнаружил, что его письмо с тайнописью пропало.
Он выбежал из шатра и стал повсюду разыскивать мнимую цыганку, но ее и след простыл.
А вот теперь перед ним сидел хорунжий тайной великокняжеской службы и держал развернутый лист, на котором проступила тайнопись.
— Преступница утверждает, — вкрадчиво говорил хорунжий, что вечером сбежав отсюда и вымокнув перебираясь через ров, остановившись переночевать в какой–то деревне, и во время просушивания одежды, случайно оставила лист на горячей печке, а потом обнаружила вот это…. Ты не знаешь, что могут означать эти чертовы каракули?
— Нет! Нет–нет! — замотал головой Вишня. — Я понятия не имею…. Это не я! Я только написал письмо жене…. Может, это уже было на листе, когда я его купил…
— Я так не думаю, — сказал хорунжий. — Я склонен полагать, что проклятая ведьма врет, и что она сама все это написала. Наверняка, у нее есть сообщники! Я передам это письмо в наше казенное ведомство, а уж придворные дьяки разгадают любую тайнопись!
Богдан Вишня панически испугался. И тут ему показалось, что он нашел спасительный выход.
— Господин хорунжий, — взмолился он, — умоляю вас, верните мне это письмо… Оно для меня очень важно, понимаете… моя жена…. Видите ли, я признаюсь во всем, только не выдавайте меня…. У меня есть возлюбленная — она живет у нас и служит зеленщицей в нашей лавке…. Это мы с ней разработали такую тайнопись, чтобы жена не знала…
Хорунжий улыбнулся и погрозил пальцем.
— А ты оказывается, шалунишка, Богдан.
Потом улыбка резко сошла с его лица, будто ее стерли.
— А теперь послушай меня, — жестко сказал хорунжий, — мне наплевать на то, что тут написано, кому и зачем. Но я вижу, что ты очень дорожишь этой бумагой. А мне очень нужны сведения, которые у тебя есть. Давай обменяемся, и пусть никто даже не узнает, что этот документ был у меня в руках. Ты получишь бумагу, а я — повышение жалования, потому что узнаю первым то, что ты сообщишь мне.
— Что ты хочешь узнать? — спросил Вишня.
— Точное расположение лагеря разбойников, в поход на которых вы тут готовитесь.
Богдан быстро прикинул.
…Если письмо вернется в мои руки, я его уничтожу и напишу новое — никто ничего не будет знать. Пусть этот болван хорунжий думает, что это любовное послание. Да и месторасположение Антипа я могу ему смело сообщить — пока он доберется до Вильно, пока доложит начальству пока, они там расшевелятся, с разбойниками уже будет покончено…
— Я согласен, — хриплым голосом сказал Богдан.
Через десять минут он, благодарно молясь своему Богу, который в отличие от христианского, не слушает молитв, растирал пепел злосчастного письма, сожженного в пламени свечи.
Хорунжий, тем временем, прощался с королевским наместником Горобцом и князем Семеном Бельским.
— Ты наверно хотел бы узнать князь, — сказал он обернувшись, — как эта мнимая цыганка исчезла у вас на глазах, не выходя из ворот военного лагеря? Она у меня и в этом призналась.
— Вот как — это интересно! — воскликнул уже захмелевший князь, обнимая за плечо наместника Горобца.
— Вон там, за синим шатром, в заборе выпилен небольшой лаз, а бревна приложены для видимости. Преступница показала на допросе, что она предыдущим днем сама выпилила этот лаз среди бела дня, пользуясь грохотом пищали, из которой кто–то тут постоянно палил.
— Да точно бывший сотник Гуляев — мой старый приятель Степка, — он тут все тренировался — воскликнул князь и сообщил Горобцу — Представляешь, так прицельно насобачился палить из пищали прямо с двух рук, что на расстоянии десяти шагов попадает в арбуз!