Поздней зимой наступило время посадки риса, пока не было паводка. Когда это было сделано, на более высоких и сухих землях плантации была посеяна люсавенда, и всю весну и лето Аксимаана Фрейж наблюдала, как поднимаются толстые стебли, раскрываются огромные цветы, вытягиваются и темнеют тяжелые стручки. Время от времени она вскрывала стручок и глядела на мягкие зеленые зерна. Они были большие, без сомнения. Но их вкус? Что если они не имеют вкуса или же он отвратителен. Она рисковала всем урожаем сезона.
Ну, ответ будет готов очень скоро.
В Звездодень стало известно, что едет сельскохозяйственный чиновник и пребудет на плантацию, как и ожидалось, во Втородень. Но это же сообщение принесло загадочную и беспокоящую новость, поскольку этим чиновником был не Калиман Хейн, а некто по имени Еревэйн Hyp. Аксимаана Фрейж не могла понять этого. Хейн был слишком молод, чтобы уйти на пенсию. И ее беспокоило также, что его не будет как раз тогда, когда эксперимент с протопластой приближался к завершению.
Еревэйн Hyp оказался еще моложе, чем Хейн, и до невозможности неопытен. Он сразу начал говорить со всей обычной цветистой риторикой, какая это честь для него встретиться с ней, но она оборвала его.
— Где же тот, другой мужчина? — требовательно спросила она.
— Этого, кажется, не знает никто,— ответил Hyp. Заикаясь, он объяснил, что Хейн исчез, никого не предупредив, три месяца назад и вызвал этим громадное смятение в департаменте.— Мы все еще сами разбираемся с этим. Очевидно, он был задействован в целой связке экспериментальных исследований, но мы не знаем — каких и с кем, и…
— Один из них проходит здесь,— сказала Аксимаана Фрейж.— Испытание удобренной протопластой люсавенды в полевых условиях.
Нур простонал:
— Помилуй меня Бог, на сколько еще маленьких частных проектов Хейна я натолкнусь! Вы говорите, удобренная протопластой люсавенда?
— Вы говорите так, будто вы никогда не слышали об этом.
— Я слышал это, да. Но я не могу сказать, что много об этом знаю.
— Идите за мной,— сказала Аксимаана Фрейж и вышла, прошла мимо луж, в которых высоко стоял рис, вверх, на поля люсавенды. Раздражение прибавляло ей сил, молодой сельскохозяйственный чиновник едва поспевал за ее широким шагом. Не останавливаясь, она рассказывала ему о посеве гигантских семян, которые принес ей Хейн, высадке нового клона на ее земле, межпородном скрещивании с обычной люсавендой, поколении гибридов, созревших теперь. Еще через мгновение они достигли первых рядов люсавенды. Внезапно она остановилась в смятении и ужасе.
— Леди, сохрани нас всех,— закричала она.
— Что такое!?
— Смотрите! Смотрите!
В один миг чувство самообладания изменило ей. Совершенно неожиданно гибрид люсавенды начал выбрасывать семя за две недели или еще раньше до срока. Под неистовым летним солнцем большие стручки начали расщепляться, раскрываясь с угрожающим треском, похожим на хруст переламываемых костей. Каждый выстреливал свои большие зерна едва ли не со скоростью пуль во всех направлениях, они пролетали тридцать или сорок футов по воздуху и исчезали в густой жиже, которая покрывала затопленные поля. Этот процесс происходил безостановочно, через час все стручки полопаются и урожай будет потерян.
Но это еще было далеко не самое худшее.
Из стручков вылетали не только семена, но и мелкая коричневая пыльца, которую Аксимаана Фрейж знала слишком хорошо. Обезумев, она рванулась на поле, не обращая внимания на зерна, которые били и жалили ее увядшую кожу. Схватив стручок, который еще не раскрылся, она разорвала его, и облако пыльцы поднялось к ее лицу. Да. Да. Пыльца люсавенды! В каждом стручке содержалась по меньшей мере чашка спор, и когда стручок за стручком не выдерживали дневного зноя, коричневые споры, нависшие над полем, становились видимым облаком, пока их не унесло легким ветерком.
Еревэйн Hyp тоже понимал, что происходит.
— Зовите своих работников! — кричал он.— Это все нужно выжечь!
— Слишком поздно,— сказала Аксимаана Фрейж замогильным голосом.— Никакой надежды. Слишком поздно, слишком поздно, слишком поздно. Что может сдержать теперь споры? Ее земля была инфицирована так, что ничего нельзя было поправить. А за час споры разнесет по всей долине.— С нами покончено, разве вы не видите?
— Но угольная пыльца люсавенды уже давно уничтожена! — упавшим голосом произнес Hyp.
Аксимаана Фрейж кивнула. Она помнила это хорошо: огонь, опрыскивание, выведение противопыльцевых клонов, уничтожение любого растения, имевшего генетическую предрасположенность к сохранению смертельных спор. Семьдесят, восемьдесят, девяносто лет назад они работали, чтобы избавить мир от этой напасти. И вот теперь это снова, в этих гибридах. Эти растения одни во всей Маджипуре, думала она, были в состоянии обеспечить пристанище для угольной пыльцы люсавенды. Ее растения, выращенные с такой любовью, так умело и заботливо выхоженные своими собственными руками! Она вернула миру угольную пыльцу и дала ей свободу уничтожать посевы соседей.
— Хейн! — прорычала она.— Хейн, где ты?! Что ты сделал со мной?!
Ей хотелось умереть теперь, здесь, до того как станет известно то, что должно произойти. Но она знала, что в этом ей не повезет. Ее благословили на долгие годы, и теперь это было ее проклятием. Щелканье стручков отдавалось в ней, как гром пушек наступающей армии, буйствующей в долине. Она прожила дольше на один год подумала она, достаточно долго, чтобы увидеть конец света!
Хиссун спускался все ниже по переходам и лифтам, известным ему всю жизнь, вспотевший, запыхавшийся, и вскоре захудалый мир самого крайнего кольца был далеко позади. Мимо, сменяя друг друга, проносились уровни, полные чудес и удивлений, куда он годами не заглядывал: Двор Колонн, Зал Ветров, Площадь Масок, Двор Пирамид, Двор Небесных тел, Арена, Архив. Люди приезжали сюда с Горы Замка или из Алазора, или Стоена, или даже с невообразимо далекого другого материка и ходили вокруг, удивляясь и поражаясь, теряясь от восхищения перед мастерством, с которым создано такое причудливое архитектурное великолепие так глубоко под землей. Но для Хиссуна это был только монотонный и скучный старый Лабиринт. Для него он не имел ни привлекательности, ни загадочности: это был просто его дом.
Большая пятиугольная площадка перед входом в Архив обозначала нижний предел общедоступной зоны Лабиринта. За ней все было зарезервировано для правительственных чиновников. Хиссун прошел под большим, сверкающим зеленью экраном на стене Архива, где были перечислены все Понтифики, все Коронованные — два ряда надписей, растянувшихся вверх, до необозримых самым острым глазом высот. Где-то там вверху имена Дворна и Меликанда, Баролда и Стиамота из ушедших тысячелетий, а здесь внизу вписаны Кинникен, Осиер, Тиверас, Молибор, Вориакс и Валентайн… И на дальнем краю императорского списка Хиссун предъявил свое удостоверение пухлолицему хьерту в маске, который охранял ворота, и вошел в самое глубокое королевство Лабиринта. Мимо убежищ и нор средней бюрократии, мимо дворов высших министров, мимо тоннелей, ведущих к огромной вентиляционной системе, от которой зависело все. Снова и снова его останавливали у проверочных пунктов и просили предъявить удостоверение. Здесь, в императорском секторе очень серьезно относились к вопросам безопасности. Где-то в этих глубинах сам Понтифик имел свое логовище — огромный сферический стеклянный шар,— как говорили, в нем сумасшедший старый монарх сидел на своем престоле среди сети механизмов жизнеобеспечения, которые сохраняли его живым за пределами его времени.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});