Опекун прав: статистика выглядит совершенно неправдоподобно для случайности. Может, и глупо, но доводы Шаса здорово подняли самооценку и заставили гордо расправить плечи: всё-таки очень приятно принадлежать к чему-то уникальному и в чём-то ценному… пусть и не настоящему народу. Я невольно улыбнулась. К сожалению, вскоре это чувство ушло, хотя и не бесследно. Но наверное, и к лучшему. Не считая себя победителем, легче реально оценивать силы и не хвататься за то, что пока недоступно.
Позже, раздумывая над словами опекуна, я примерила ситуацию на себя и искренне восхитилась разумностью, а также силой воли двух сосуществующих в нём личностей. Если они и их предки не просто принадлежали к разным видам, а действительно воевали и очень плохо относились друг к другу, то какие усилия им приходилось прилагать, чтобы удержаться и не вступить в борьбу? А главное — оба ещё и сообразить должны были быстро. Очень быстро. В свете этого уже на так важно, сколько времени Шас провёл в «сумасшедшем» недееспособном состоянии — он всё равно достоин уважения.
После вечернего душа я долго смотрела в зеркало и улыбалась. Своим мыслям, а ещё — той, второй части меня. Послушав опекуна, удалось понять, что моя проблема на самом деле на так уж велика. Да, мы принадлежим к разным видам, но, по крайней мере, не были врагами друг другу. Между нами нет многолетней ненависти, которую пришлось бы перебарывать, Шас вон, даже про симпатию что-то говорил. А значит — мы сможем жить вместе. По крайней мере, у нас… у меня есть хороший шанс.
24 октября — 12 декабря 617132 года от Стабилизации
Институт химеризма, Шесефес, Тартар
Каждое утро мне и опекуну присылали результаты исследований. Не знаю, как он, а я в них понимала мало. Наверное, именно по этой причине Шас посоветовал пока сосредоточиться на знакомстве с Тартаром, поскольку приводить полученные сведения в систему лучше уже после окончания обследования. Но одно понять удалось: я всё-таки умудрилась пустить деньги на ветер, когда покупала определение жизненных кодов в Белокермане, поскольку забыла, что не просто химера, а организм, ещё не сформировавшийся — а значит, такой, качества которого могут сильно измениться. Радует только то, что изменения идут не в сторону сужения или смещения, а наоборот — пределы расширяются. Причём значительно. Например, уже сейчас территория Белокермана для меня не смертельна, а всего лишь в пограничной зоне — как у белорунов. А ведь изменения ещё не завершились. Поспешила я уезжать.
— Глупости, — не согласился Шас. — При том образе жизни, что ты вела, ты бы не сформировалась, а погибла — слишком неблагоприятные условия. Вот если бы потратила часть денег на оптимальное по параметрам помещение…
Вздохнув, я с тоской посмотрела на опекуна. Наверняка на такую квартиру пошло бы куда меньше, чем на этот институт. Хотя жалеть уже поздно — вот и нечего думать о том, что не изменить.
Кроме процедур и уже привычной, регулярной искусственной комы (из-за чего появилось впечатление, что вторая, лидирующая, личность химеры заинтересовала институт сильнее, чем моя), меня почти ежедневно заставляли отвечать на несколько тестов, описывать услышанное, увиденное или воспринятое с помощью остальных органов чувств, сравнивать, выбирать одинаковые и отличающиеся объекты и многое другое. К сожалению, отнюдь не все эксперименты были приятными, хотя для исследователей наверняка представляли интерес.
Например, с какой-то целью в институте мне изувечили почти всю спину. Разметив кожу на участки, в одном месте её срезали, в другом — прижгли огнём, в третьем — холодом, отдельные участки смазывали разъедающими плоть до мяса кислотами или щелочами, облучали и многое другое. Потом накрывали плоскими полупрозрачными колпачками — в результате в зеркале это выглядело очень мерзко — как какие-то вздувшиеся гнойники. Впрочем, вид меня беспокоил гораздо меньше, чем испытываемые ощущения. К счастью, общего воспаления эти опыты не вызывали, но всё равно не удавалось отделаться от ощущения, что кожа превратилась в одну большую рану. Любое движение причиняло дискомфорт, а опираться или спать на спине я отвыкла напрочь. Впрочем, через некоторое время боль хотя и не отступила, но стала более привычной. По крайней мере, жить она мешала гораздо меньше, чем воспалённый мозг или печень. Хотя я всё равно опасалась, как бы при таком обширном поражении инфекция (какой-то гадостью тоже заражали) не пошла внутрь.
— Не волнуйся, такого не допустят, — успокоил Шас. — Всё прописано в договоре. А заживает на химерах хорошо, так что шрамы сами сойдут.
Невольно рассмеялась от мысли, что опекуна шрамы беспокоят чуть ли не больше, чем меня: я уже давно поняла, что не так важно, как ты выглядишь — главное, как чувствуешь и насколько дееспособен.
Ещё один из опытов, гораздо более интересный, проводился в частично наземном, частично подземном саду, расположенном на другой стороне института. Я ходила по саду, останавливаясь в определённых местах и сравнивая открывающуюся картину с различными вариантами её изображения на специально выданном приборе, а потом тоже самое проделывая со звучанием окружающего мира и его ароматом. В этом саду было много странного. В некоторых местах росли необычные светящиеся растения, в других кусты казались подёрнутыми туманом или даже его испаряющими, кое-где воздух дрожал, словно марево в жаркий летний день, а порой над газоном парило неправильной формы тёмное пятно. Через некоторое время я по-настоящему заинтересовалась этим исследованием. В необычности сада оказалась какая-то система. И во мне — тоже. Судя по всему, необычное восприятие развивалось. С одной стороны, это воодушевляло, а с другой — выматывало, вызывало сильную головную боль, головокружение и тошноту. Самое неприятное заключалось в том, что после опыта ощущения не возвращались в норму, а оставались такими же. К счастью, почти сразу ко мне приставили лаборанта: он учил, как избавиться от недомогания (а заодно и от необычного восприятия) и наоборот — как войти в непривычное состояние без посещения специального кабинета.
Данный тест повторяли каждые несколько дней. Сотрудник, работающий со мной в этом исследовании, откровенно выражал радость от результатов, но и несколько раз сетовал, что из-за особенностей контракта меня нельзя подвергать ещё каким-то, по его словам, «очень полезным» опытам.
Однажды вечером пришедший ночевать Шас прямо-таки лучился довольством.
— Очень за тебя рад, — сказал он. — Ты обладаешь редкой, высоко ценящейся способностью. И пока нет противопоказаний к её развитию. Если и дальше их не обнаружат, то рекомендую получать профессию извращенца-самоубийцы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});