Во всяком случае эти руны он мог читать. И они горели в душе как свет в ее глазах.
— Воды? — спросила она.
Он выпил из фляжки, которую она дала ему, держа ее обеими руками и напрягаясь, чтобы ни левая ни правая не тряслись. Боль еще не ушла, но уже утихла, и только душу жгло воспоминание о живом клинке в правой руке. Он отдал фляжку, глубоко вздохнул и поглядел вокруг: сглаженные холмы, камни и дорога, бледная в свете звезд.
— Мы могли бы пройти через Теджос, — прошептал он.
— Ты не мог, — ответила она.
Правда, горькая правда. Иначе он оставил бы ее одну в этом мире, а сам упал — и только Небеса знают куда, и как долго огонь бежал бы в этих костях, если бы он остался под влиянием ворот.
Влияние меча, случайное, как бросок костей, искажало все, а его силу должны были почувствовать в Манте, если тамошние лорды настороже; хотя, конечно, и они могли ошибиться, решив, что это обычное — О Небо! — обычное использование ворот, и тогда Мант не будет делать нечего, пока посланцы Гаулта не пройдут через ворота Теджоса и не расскажут Манту обо всем — а уж в этом сомневаться не приходиться.
Поэтому они убежали. Поэтому они ехали с такой скоростью, как только могли и сколько могли, пока не оказались здесь.
В животе зашевелился холодный комок страха. Трус, он часто слышал это от братьев, отца, и вообще от многих людей в Ра-Моридже. «Ты слишком много думаешь», говорил ему брат. Он никогда не был такими как они. Во всех отношениях.
Если человек думает — если человек разрешает себе задуматься — о прошлом или будущем—
— Это не первый друг, которого забрал меч, — неожиданно сказала Моргейн. — Вейни, ты ни в чем не виноват.
— Я знаю, — сказал он, и мысленно увидел юношу-арфиста из Ра-Мориджа, который бросился между мечом в ее руке и своими родственниками — он думал, что станет героем, а попал в Ад, потому что Моргейн не успела отвести меч.
— Они скакали справа от тебя, — сказала она, — хотя ты их предупреждал.
Да, неплохое извинение, и, конечно, она сама защищается им от упреков совести: единственное и лучшее, которое она смогла придумать. Ему стало больно, когда он понял, чего ей стоило признаться в этом. И не возразишь, потому что действительно все знали, или думали, что знали…
— и арфист знал о мече: а кто в Моридже не знал?
Но Брон — Брон не знал, и даже не догадывался, насколько близка опасность. Они никогда не говорили ему.
Вейни закрыл глаза и изо всех сил сжал веки, как если бы хотел стереть из памяти перекошенное ужасом лицо, горевшее под ними. Хоть бы вернулось солнце и закончилась эта кошмарная ночь, когда все видения оживают перед глазами. Он вспомнил священника, который проклял Чи, проклял Брона, проклял и его самого. Он ничего не сказал об этом Моргейн, потому что испугался. И вот Небеса ответили этому ничтожному человечку, хотя он еще жив, сам не зная почему. Быть может ему суждено кое-что похуже—
Звякнула сбруя, зазвенели удила и кольцо на уздечке: Сиптах поднял голову и, судя по всему, услышал раньше, чем увидел. Жеребец насторожил уши и всмотрелся в темноту, накрывавшую дорогу.
Моргейн мгновенно вскочила, схватила поводья коня и завела его за каменную изгородь: теперь с дороги его не видно.
Вейни тоже встал, шатаясь, и ухватился за поводья, погладил один нос и другой, успокаивая их. — Тихо, тихо, — сказал он на языке Карша, но Сиптах напрягся, дернул передней ногой и вздрогнул.
— Один всадник, — сказала Моргейн, бросив быстрый взгляд из-за края камня.
— Один человек не угроза.
— У многих есть причина гнаться за нами.
— Даже за ворота Теджоса? Один?
Она вытащила свое черное оружие. По дороге ехал мертвый всадник, хотя и не знал об этом. Вейни опять оперся плечом на камень и выглянул из-за него на дорогу.
Всадник ехал на темной лошади. В свете звезд сверкала кольчуга.
Сердце Вейни подпрыгнуло и чуть не сломало ребра. Какое-то мгновение он не мог дышать. — Чи, — сказал он и коснулся руки Моргейн. — Это Чи.
— Оставайся здесь!
Он с недоумением повернул голову — она не убрала свое оружие. — Лио, ради любви Небес…
— Мы не знаем, Чи ли это. Оставайся здесь. Жди.
Он ждал, опершись о камень и тяжело дыша, а неровные удары копыт становились все ближе и ближе.
— Лио, — в ужасе прошептал он, видя, что ее рука поднимается.
Она выстрелила, когда всадник проехал мимо, не заметив их: красная полоса огня пролегла по зеленому лугу. Истощенная лошадь дернулась, едва не упала, всадник осадил ее и повернулся к ним лицом.
Чи соскользнул вниз, держась за луку седла и вцепившись в поводья.
— Чи, — громко сказал Вейни, бросил лошадей и пошел между камнями к дороге.
— Стой! — крикнула Моргейн, и он остановился.
Чи стоял, не пытаясь двигаться, как если бы оцепенел.
— Приведи лошадь сюда, — приказала Моргейн. — И садись.
Чи похромал к ним, ведя за собой лошадь, пока не дошел до первого камня. — Где мой брат? — спросил он. — Куда делся Брон?
Этого вопроса Вейни не ожидал. Он глубоко вдохнул и ничего не сказал.
— Брон мертв, — сказала Моргейн.
— Куда он делся?
— У ворот Подменыша нет выхода, только вход.
Ноги Чи подкосились, он оперся спиной о камень и сполз на землю. Вейни наклонился к нему.
— Чи, пойми, я не мог остановиться. Я не узнал его… Чи?
Чи не пошевелился и не поднял голову. Молчание, долгое и тяжелое, потом Моргейн подошла к Сиптаху и взяла из его седла фляжку.
— Пей, — сказала она, предлагая ее Чи.
Чи поднял голову и взял ее так, как если бы его руки действовали независимо от сознания. Он сорвал пробку и стал пить, медленно, как если бы никогда в жизни не пил, потом опять закупорил фляжку и отдал ей.
— Я боялся, — в отчаянии сказал Вейни, — что вы были там оба. Я почти ничего не видел, Чи.
— Отдохни, — сказала Моргейн, подошла ближе и встала напротив, с Подменышем в руках. — Сейчас мы отдыхаем. А потом возвращайся на свои холмы.
— Нет, — сказал Чи и упрямо тряхнул головой.
— Это приказ. Дальше ты с нами не пойдешь.
Вейни испуганно посмотрел на нее, непроницаемое лицо, освещенное светом звезд, статуя богини войны.
— Лио…
— Пойми, он — опасность, — твердо сказала она на языке Карша. — Там, сзади, ворота. Неужели ты забыл?
— У них не было времени!
— Тогда скажи, сколько времени для этого нужно. У них наверняка было много раненых.
— Нет, это Чи! Неужели какой-нибудь кел пришел бы и спросил, куда делся его брат? Неужели кел, только что вышедший из ворот, первым делом спросит о Броне?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});