— Что происходит? — сквозь зубы проговорила Онор.
— Не будь дурой, Онор. Я сказал им все о тебе. Лучше сиди в своей комнате и не выходи, если не хочешь, чтобы тебя заперли в тюрьме.
— Что ты им сказал? — превозмогая себя, спросила она.
— Что ты моя жена, но у тебя плохо с головой. Я, бедняга, выяснил этот мрачный факт слишком поздно, и теперь страдаю. Они будут шарахаться от тебя, как от чумной. Да, конечно же, я рассказал им о твоем любовнике.
— Зачем? — спросила она, удивляясь собственному терпению.
— Зачем? Я запру тебя здесь, и пока ты будешь под охраной, получу разрешение на опеку над тобой, невменяемой идиоткой. Естественно, это лишит тебя прав распоряжаться твоими деньгами. Потом я найду тебе лечебницу, где ты проведешь остаток дней, — он гнусно хихикнул.
— Зачем? — повторила она. — Это так сложно. Почему тебе было просто не убить меня?
— А потом? Как доказать твоим адвокатам, что ты погибла? Что завтра ты не появишься предъявлять права на свое состояния? Кроме того, могли бы найтись свидетели. Я бы не хотел попасть на каторгу. Ясно теперь? А так я всегда смогу предъявить тебя, живую и здоровую.
— И что, ты думаешь, кто-то поверит, глядя на меня, что я сумасшедшая?
— Они верят. Оглядись кругом. Только больная женщина могла спать с дикарями, — она брезгливо поежилась, глядя на него. — А что касается тех, что не будет знать душераздирающей истории твоего грехопадения… Пару месяцев в специальном заведении, и тебя нельзя будет отличить от этих несчастных.
Она пожала плечами, пытаясь держать себя в руках.
— Что ж, пытайся, Максимилиан. Увидим, что выйдет.
— Кстати, твой любовник здесь, заперт в надежном месте.
— И что?
— Знаешь, какую я подал идею полковнику? Незачем мараться в его крови.
Неделю не давать ему ни пищи, ни воды, и он больше нас не побеспокоит. В худшем случае, десять дней.
Ненависть клокотала в ней, но ярость лишь доказала бы его победу и убедила всех в его правоте.
— Это ты безумец, Максимилиан, — сказала она холодно.
На следующий день она узнала, что Монт покинул форт ради визита к губернатору провинции, который мог дать ему все права над ней. В качестве доказательства он заручился письмом полковника д’Отвиля, под которым подписались офицеры форта. Она осталась в крепости под строгим надзором.
К ней приставили одного из офицеров, лейтенанта дю Гарро. Она не могла ни покинуть форт, ни даже свободно передвигаться внутри дома. Она была загнана в западню, из которой пока не видела выхода.
Дю Гарро делал вид, что занят разглядыванием карты, но на самом деле он то и дело поглядывал на молодую женщину. Она сидела, скромно сложив руки на коленях. Ее взгляд тревожил его, заставляя нервно ежиться, словно этот взгляд мог щекотать ему спину, подобно сухой травинке. Она молчала, выжидая, пока он первым начнет разговор. Дю Гарро в очередной раз облизнул пересохшие губы, собираясь с духом. Онор-Мари и пугала, и притягивала его.
Ее безумие явно было выдумкой Монта, как и ее жуткие припадки ярости, о которых он был наслышан. Молодая женщина выглядела спокойной и уравновешенной. Но нельзя было не поверить в ее связь с гуронским вождем, засвидетельствованную столькими очевидцами. Лейтенант не знал, что и думать. Кто-то лгал — или эта миловидная светлоглазая женщина с шикарной рыжей шевелюрой, на чьих губах играла чуть заметная кокетливая улыбка, или ее муж, хитрый тип с бегающим взглядом. Будь на то его воля, он поверил бы Онор. Но она молчала, ни словом не выдавая свои чувства.
— Гм, — наконец выдавил он из себя, — гм… — Лейтенант? — она склонила голову, словно не расслышав как следует его слова. Ему захотелось провалиться сквозь землю от смущения. Сам он был неженат, а уединенность жизни в форте в военное время исключала возможность скоротечных романов. Он почти позабыл, как выглядит женщина, а они оставили его наедине с той, кто казалась ему воплощением женственности. С той, кто ненавидела своего мужа всеми фибрами души.
— Гм… Вам не холодно, мадам? Я бы велел разжечь камин посильнее, если что.
Сердце Онор подпрыгнуло от радости. Кажется, теперь она знала, что делать. Этот глуповатый, но безвредный лейтенант поддавался на ее игру. Но помочь ей он еще не готов.
— Благодарю вас, лейтенант. Я не против, если здесь затопят получше. У меня в комнате так холодно. Я замерзла, — она протянула к огню тонкие ладони, пытаясь согреть их.
— О! Я сам, сам растоплю, — он поспешно наклонился и стал подбрасывать дрова в камин. Ему вдруг расхотелось, чтобы кто-то посторонний нарушал их тет-а-тет. — Так у вас холодно, мадам? Вам следовало пожаловаться раньше.
Не думаю, что полковник был бы против отвести вам другие апартаменты.
— Полковник? Нет. Но Монт — да, против, — она беспомощно развела руками, призывая его в свидетели, что к ней несправедливы и жестоки.
Однако она не спешила. Слишком яростные обвинения не пойдут на пользу.
Онор печально вздохнула и умолкла. Дю Гарро помедлил в надежде, что она сама заговорит о муже, но она молчала, поглаживая пальцем узор на покрывале кресла.
— Но теперь, ваш муж, он уехал. И его не будет не меньше двух недель.
— Две недели покоя! — она горько улыбнулась. — А потом все сначала. И за что я стала жертвой подобной ненависти?!
Ему нечего было ответить, и офицер вновь рассеянно уставился на карту.
Одним глазом он продолжал следить за Онор-Мари, но с ее лица не сходило выражение глубокой скорби, отчасти искреннее, отчасти наигранное.
— Не считаю себя вправе упрекать вас, мадам, но ваши отношения с противником не могли не вызвать справедливого гнева и возмущения, а степень вашей близости с краснокожим вождем, боюсь, шокировала многих, не только несчастного шевалье де ла Монта, — он чувствовал, что облекает свою речь в какие-то глупые, напыщенные слова, не те, что приходили ему на ум.
— Вы верите этому, лейтенант? — напрямик спросила Онор-Мари. Он колебался.
— Мне странно и трудно верить в подобное, но, к сожалению, это не только слова месье де ла Монта. Это утверждают уважаемые, не склонные к клевете люди.
— Да, люди, — люди, которым свойственно ошибаться.
— Вы считаете, они ошиблись? — поспешно спросил Дю Гарро, радуясь, что Онор наконец затронула интересующий его предмет. Она пожала плечами.
— Я не стану лгать вам, лейтенант. Вы и сами могли заметить, что никакая душевная близость не связывает меня с моим мужем. Это не редкость в наши дни. Мне нечего стыдиться — он не любит меня, а я его. Он надумал избавиться от меня, и ради этого выдумал всю эту историю.
— А гуронский вождь? — недоверчиво спросил Дю Гарро.