мире это тоже было обыденностью. Таковы были правила, которые нужно было каким-то образом принять, чтобы и самой выжить, и выполнить условия сделки с судьбой.
Но была и ещё одна большая проблема. Леди Диана родилась и выросла в обществе, которое традиционно делилось на сословия. Она относилась к аристократам, то есть к правящему сословию. Она с пелёнок привыкла пользоваться всеми привилегиями своего происхождения. А я привыкла быть сильной и независимой, я привыкла быть полноценной личностью, не нуждающейся в том, чтобы меня обслуживали. Я не привыкла быть паразитом, живущим за счёт труда других.
И сейчас, придя в себя и почувствовав, что вполне могу встать, ведь боли нигде не было, а тело меня слушалось, я поднялась, дала тело привыкнуть и не торопясь отправилась к окну. Не знаю, откуда это у меня, но я терпеть не могла тёмных помещений. Где бы я не жила, у меня всегда были чисто вымытые открытые окна. Обои и занавески я всегда выбирала светлые. Поэтому без всяких сомнений, я прошлась вдоль стены и резкими движениями распахнула все ночные шторы.
Надо было видеть выражение лица девушки-служанки, замершей у двери и наблюдавшей за редчайшим, судя по реакции, явлением в этом доме «леди Диана что-то сделала сама».
— Душно сил нет, и темно. — Произнесла я тихо хриплым от долгого молчания голосом.
— Леди, мы боялись свет потревожит вас, — тут же опустила поднос на столик, а сама поспешила ко мне служанка, стараясь поддержать. — Прошу, вот сюда пожалуйста, сейчас и постель перестелю, сейчас всё сделаем.
Служанка тараторила, явно стараясь скрыть страх. Её ощутимо потряхивало. Да и голос нет-нет, да и срывался. Не желая затягивать всю эту суету рядом с собой, я сидела в кресле и молча смотрела в окно. Молчала я ещё и потому, что не хотела себя выдать. А сделать это оказалось очень легко, причём любой мелочью. Это означало одно, мне необходимо полностью менять круг общения и лучше для начала вообще побыть где-нибудь в одиночестве.
И уж тем более, нужно держаться подальше от тех, кто хорошо знал леди Диану. Принимать решение необходимо было срочно. И пока вокруг была суета, я размышляла. Допустим, недолгое уединение можно объяснить нанесённым мне изменой супруга оскорблением. Брак для леди был вынужденной мерой, и за почти четыре года ничего в этом отношении не изменилось.
Мужа леди Диана едва переносила, его отца и вовсе презирала, считая его подхалимом и приспособленцем, готового ради того, чтобы сохранить личные удобства, стерпеть что угодно и кого угодно. Даже саму леди Диану. А та, в своём неудачном замужестве, обвиняла именно Пембрука-старшего. В её представлении именно он был виновен в том, что ей в мужья досталась лишь дурная копия того, в кого она была влюблена в юности.
Генрих Пембрук действительно ничем не выделялся, и похоже, что и правда за образец для подражания держал образ старшего брата. Впрочем, Диана была слишком предвзята и могла ничего хорошего просто не замечать. Генрих для неё был прикрытием и спасением так неосторожно почти погубленной репутации. К самой Диане лорд Генрих относился не лучше, и за закрытыми дверьми особняка не единожды позволял себе в отношении супруги оскорбительные высказывания. Да и измены свои не скрывал. Скорее наоборот, старался таким образом продемонстрировать всем пренебрежение супругой.
— «Тем лучше, — решила про себя я. — Сложись обстоятельства иначе, было бы гораздо сложнее избавиться от такой проблемы, как муж».
От смысла этой фразы меня покоробило. В моём понимании муж был тем щитом и той силой, что избавляла от проблем. С ним можно было обсудить всё на свете, разделить переживания. Когда что-то шло не так, я садилась рядом с Генкой, поджимала ноги и утыкалась носом в его шею.
— Я сейчас немного побуду слабой и обессиленной, а потом… Потом всё решим, — говорила я, чувствуя как меня обхватывают со всех сторон сильные и надёжные руки.
А тут да, тут даже не проблема, тут целая катастрофа!
— Я слышал, вы пришли в себя, — без предупреждения в комнату вошёл Пембрук — старший.
— О правилах приличий вы забыли от этой радостной новости или по какой-то иной причине? — резко ответила я, вспоминая предыдущие беседы Дианы с отцом мужа.
— Разволновался, я действительно очень переживал, — остановился лорд, но смотрел на меня выжидающе. — Вы ведь не только жена моего единственного сына, но и дочь близкого друга…
— Ложь. Вы никогда не были другом моего отца, и никаких отношений с вами он никогда не поддерживал. Уверена, будь он жив, то на своё предложение о браке получили бы резкий и отрицательный ответ. И даже неминуемые последствия наших взаимный ошибок с вашим старшим, покойным, сыном не заставили бы его изменить своё решение. Вам это известно не хуже, чем мне. — Прямо заявила я, глядя на старого лорда. — С какой целью вы сейчас врёте?
Даже такой разговор, почти на повышенных тонах и на грани взаимных оскорблений, не мог испортить отношений между старым лордом и леди. Память Дианы услужливо подсказала ответ. И он мне очень не понравился. Ведь лорд мог попытаться добиться того, чтобы меня признали потерявшей разум в результате падения с лестницы. И тогда меня ждала бы незавидная участь. Дом для душевнобольных. А состояние леди Дианы осталось бы в лапах Пембруков.
— Ваши высказывания довольно резки, — растянул губы в улыбке лорд. — Но я буду снисходителен, учитывая ваше недавнее падение и тот вред, который был вам нанесён.
— Вашим сыном, — улыбнулась и я, понимая, что догадка была абсолютно верна. — Давайте уж говорить прямо. И для вас это отличная возможность избавиться от меня, получив всё моё состояние. Но нет. Я требую ювенала моего отца, и поверенного моего деда, герцога Барливара. Запретить этот вызов вы не можете, даже слуги в этом доме получают жалование с моих счетов. Надеюсь, мне не придётся долго ждать.
— Стоит ли беспокоить… — лорд заметно смутился и попытался меня отговорить.
— Стоит, — в который раз перебила его я. — Вы зря надеетесь на некоторую отчуждённость в отношениях между домом герцога и моей матерью, а значит и мной. Когда речь пойдёт о здоровье и жизни одной из герцогского рода, о распрях никто и не вспомнит. А я внучка герцога, одного из ленд-лордов. Вы же всего лишь разорившийся граф.
— Диана, дорогая, это всего-навсего