Читать интересную книгу Сундук с тремя неизвестными - Валентина Андреева

Наташка вопросительно подняла брови, наверняка ожидая похода в ближайшее кафе. Надо же Светке привыкать к общественно-полезной жизни.

Мое предложение навестить Георгиновну восторга у Наташки не вызвало, она даже попыталась спорить, но я проявила упорство, да и Светка, правда, не очень охотно, но все-таки меня поддержала.

2

Георгиновна долго не открывала нам дверь. Первоначально сослалась на плохое самочувствие. Наталья тут же пообещала доставить к ней бригаду «скорой помощи». Мгновенно последовала поправка – у Георгиновны «просто нет настроения принимать гостей». Пришлось сообщить, что с нами Светлана, которая мигом его поднимет. Георгиновна тут же с ней поздоровалась. Через дверь. И спросила о самочувствии. Наташка не выдержала:

– Евгения Георгиевна, откройте, в конце концов. Света сама с вами поделится впечатлениями о своем самочувствии после недельной отсидки.

– Я всегда рада видеть Светлану, но без присутствия посторонних лиц.

Тут уже выдержка изменила и мне. Стараясь говорить достаточно тихо, но так, чтобы меня было слышно Георгиновне, чему способствовала посаженная на цепочку, как верный сторожевой пес, и чуть приоткрытая дверь, обратилась к Наталье, отчаянно ей подмигивая:

– Раз такое дело, звони оперативникам. Можешь доложить, что убийца сама себя арестовала в квартире. Мы ее без дополнительных усилий снаружи покараулим. Только желательно чем-нибудь дверь подпереть. А то мигом улетит за границу. Билет наверняка уже в кармане и чемодан пакуется.

Светка собралась было что-то сказать в мой адрес. Судя по нахмуренному лицу – решительное, а по начальным словам – обидное: «Ты что охре…» И всего-то ничего посидела, а отрицательного опыта нахваталась! Закончить я ей не дала. Себя уважала, ее уважала, а Наташка уважала меня еще больше меня самой. И если я только приложила указательный палец к губам, призывая Светку заткнуться, то подруга без всяких превентивных мер дала ей под зад коленом. В ту же минуту дверь распахнулась, и Светка полетела прямо в объятия Георгиновны. Мы с Наташкой медлить не стали и буквально запрыгнули следом. Судя по тому, что Георгиновна устояла на месте, ее поврежденная нога, равняясь на здоровую, стремительно шла на поправку. Опомниться женщине я не дала:

– Светлана Константиновна, помоги своей тете доползти до кресла.

Светка ошалело на меня посмотрела, но с готовностью проводила Георгиновну к дивану, куда та, наперекор мне, выразила желание сесть. Новоиспеченная племянница, плохо понимая, что происходит, уселась рядом с ней. Наталья, демонстративно подвинув кресло к двери прихожей и тем самым исключив возможность свободного выхода из квартиры, мгновенно в нем угнездилась. А я осталась стоять, роясь в своей сумке и пугаясь того, что оставила вещественное доказательство дома. Положение грозило обернуться редкостным фарсом.

– Ключи! Блин, я ключи забыла! – по-своему поняла меня Наташка и сунулась перерывать свою сумку. – Ах, да. Они в кармане. А это что такое? – Подруга вытянула большой конверт и, хлопая глазами, пыталась сообразить, как он туда попал.

Открыть его я ей не дала, выхватила из рук с пояснением, что конверт просто не вместился в мою торбу. Не стоило давать возможности отвлекаться на посторонние разговоры о моей вечной рассеянности.

– Евгения Георгиевна… – Я вопросительно взглянула на нее, – может быть, сами расскажете все Светлане?

– Что вы имеете в виду?

Дама со всей очевидностью пыталась выяснить, каким объемом информации мы с Наташкой обладаем.

– Все! – подключилась Наташка. – И ни на копейку меньше.

– Я не понимаю одного – вы-то тут при чем?

– Неужели не понятно? – пожала плечами подруга. – Ирина при документах, а я – при двери.

– Это наше внутреннее дело! – продолжала сопротивление Георгиновна.

– Да, но оно приобрело характер общественно-опасного и уголовно-наказуемого, – парировала я. Подумала, поблагодарила Кису Воробьянинова и строго добавила: – «Торг здесь неуместен!»

– Да что тут происходит?! – взорвалась Светлана Константиновна. – Вы меня за идиотку держите?! – В свою очередь подумала и неуверенно добавила: – Кончай гнать пургу…

– Окстись, милая! Еще лето на дворе. Никто тебя за идиотку не держит. – Я старалась держаться спокойно. – Лично мы с Натальей держим тебя за Светлану Эдуардовну, которая вполне могла бы быть Саниной, если бы не ее покойная мама. Ну о мертвых либо хорошо, либо ничего. Правильно, Евгения Георгиевна? Ведь Эдуард Георгиевич Санин – ваш брат?

Я не осмелилась сказать: «Также ныне покойный». Надоело! Столько смертей… И правильно сделала.

– Я и не собираюсь этого скрывать. – Георгиновна гордо выпрямилась. – В свое время Мария училась вместе с Эдуардом в МГУ. Они были прекрасной парой. Во всяком случае, так казалось всем. Эдик любил по-настоящему. Увы, Светлана, слишком много в себя включает понятие «ничего!», о котором упомянула Ирина. О мертвых «ничего» плохого!.. Не получится. Маша предала Эдика. Причем сделала это публично. Именно она… вела комсомольское собрание, на котором ставился вопрос об исключении его из комсомола. Именно она… внесла такое предложение. Эдик всегда был вольнодумцем, этим же славились его стихи. В то время принято было говорить правду шепотом и в узком кругу верных людей. И это в стране, недавно развенчавшей культ личности Сталина! За правду по-прежнему наказывали, хотя и по-иному, ведь второй ГУЛАГ создать уже было невозможно. Но существовали психиатрические больницы, в которых любой нормальный человек был просто обречен сойти с ума. Если не физически, то на бумаге. Там правда легко оборачивалась бредом сумасшедшего. Диссидентство считалось позорным клеймом и обеспечивало если не койко-место в психушке, то высылку из страны.

До сессии Эдика не допустили, он был исключен из института. До этого к нам домой приезжала Мария. Эдик даже не вышел из комнаты. Я была на кухне с мамой, которая тоже не хотела ее видеть. Ведь все мы считали Марию почти родной… С ней разговаривал папа. Мы слышали, как она плакала и советовала ему найти хорошего психиатра, чтобы за деньги поставить Эдику диагноз, подтверждающий у него наличие временного душевного расстройства. Папа указал ей на дверь. Больше мы ее не видели. А через три недели папа умер от инфаркта, слава Богу, не узнав, что Эдика исключили из университета. Мама пережила отца всего на полгода… Долго и трудно рассказывать. Нашей дружной, счастливой семьи не стало. – Евгения Георгиевна повернула голову и посмотрела на Светку. Мы – тоже. Пожалуй, из тюрьмы она вышла краше. – Ты Санина Светлана Эдуардовна, дочь и единственная наследница знаменитого писателя Санина Эдуарда Георгиевича. И так на него похожа! В настоящее время он переехал из Швеции в Швейцарию. Твой отец, Светочка, очень богатый человек. Но он тяжело болен. И я прошу тебя понять – он не знал о твоем рождении. Мария скрыла от него это событие, лишила счастья отцовства…

– Что-то мне нехорошо, – пробормотала Светлана. – Как-нибудь где-нибудь прилечь бы… Голова…

– Ясное дело, – всполошилась Наташка, – из тюремной камеры да сразу в богатые наследницы. Это кому угодно голову вскружит. Просто замечательно, что мой отец при жизни был рядовым шофером, пьяницей и гулякой. Все, как у людей, ничего сногсшибательного. Спасибо ему за это большое. Ну-ка, нуворишка, давай я тебе помогу добраться до отдельной шконки в отдельной удобной камере с большими светлыми окнами без решеток. Ничего, немного полежишь и оклемаешься.

Одним рывком Наталья заставила Светку подняться с дивана, и та, покорно на ней повиснув, поплелась в ближайшую комнату. Вернулась Наташка одна, но с чемоданом под мышкой.

– В первый раз вижу такую реакцию на внешний раздражитель! Представляете, свернулась калачиком и мигом заснула. Ваш? – строго поинтересовалась она, предъявив Георгиновне чемодан.

– Мой. Он не до конца уложен. Я пока не определилась с отъездом. Обстоятельства, знаете ли.

– Вот и хорошо. У вас еще есть время.

Наталья пристроила чемодан на освобожденное Светланой место. Я спохватилась, перестала таращиться на чемодан и решила пробежаться по холлу с намерением проверить, хорошо ли закрыта дверь в «комнату отдыха», но была перехвачена Наташкой.

– Пароль?

– А-а-а… Ну и ладушки.

Вернувшись на свою «стоянку», доверительно обратилась к Георгиновне:

– После вашего рассказа я поняла, что нам лучше поговорить без племянницы. Вы приехали сюда по просьбе брата?

Она милостиво кивнула головой.

– Чувствуя себя… плохо, он просил вас найти Марию, надеялся, что она жива, и передать ей, что прощает ее и по-прежнему любит, как любил всегда. А поэтому завещает ей все…

– Эдик все списал на время… Перед операцией сказал, что она не виновата, время такое было. Да при чем здесь оно?! Мария о себе думала! О своей карьере, о родителях-приспособленцах, о своем благополучии… Только не об Эдике. Ведь никто же не верил в ту муру, которой насильно пичкали народ. В том числе и она сама. Невозможно ежедневно биться в очередях за элементарные продукты и верить в то, что с каждым часом эти очереди простого люда приближаются к коммунизму. Я ее ненавидела. С годами эта ненависть только усиливалась. Она не стоила его любви! – прошипела Георгиновна. Глаза горели безумием, и от этого бросало в дрожь. Одетая в черное ведьма! Кошмарный призрак, материализовавшийся из фильма ужасов. – Мария сломала ему жизнь, брат так и не женился. Эта гадина лишила его возможности радоваться тому, что у него есть дочь… Его продолжение. Из-за Марии преждевременно умерли мои родители, а я… Мне кажется, у меня совсем не было ни детства, ни юности. Сразу шагнула во взрослую жизнь. Если бы не Эдик!.. Тогда я поклялась, что уничтожу Марию, а вместе с ней весь тот ужас, в который мне пришлось окунуться. Я даже сейчас ее ненавижу! Да что вы можете понять! Вы, сытые и всем довольные, выросшие на родной земле, в окружении таких же…