Йен начинал понимать его чувства к жене.
– Так ты не можешь больше сочинять музыку из-за этого шума?
– Я научился не замечать его. Мне помогает Изабель. Она очень талантлива, Йен, одареннее меня. Музыка дается ей так же легко, как когда-то мне. Я уже никогда не смогу сочинять музыку с прежней легкостью, но по крайней мере я снова могу это делать.
– Я рад, и я рад, что ты рассказал мне об этом, что наконец ты почувствовал, что ты можешь. – Он откинулся на спинку кресла. – Да, это многое объясняет. Ты всегда был неуправляемым, но твое поведение порой становилось таким сумасбродным, что я задавался вопросом, все ли с тобой в порядке. Почему ты не рассказал мне раньше?
– Не знаю. По-видимому... – Дилан задумался. – Скорее всего я думал, ты не поймешь. Ты настолько дисциплинированный человек, и я боялся, что ты скажешь, чтобы я просто преодолел это и перестал жалеть себя. Конечно, я жалел себя, но мне страшно было это услышать, особенно от тебя.
– Я бы этого не сказал. – Недоверчивый взгляд брата заставил его добавить: – Я мог бы так подумать, но не сказать. Я все-таки дипломат. Человек тактичный и осмотрительный, который всегда говорит и поступает как надо. – Йен засмеялся, но далеко не весело.
Дилан наклонился вперед, положив локти на колени.
– И что теперь будет? Очевидно, тебе придется жениться на девушке.
– Конечно.
– Ты из-за этого утратишь свое положение?
Йен прижал пальцы ко лбу. Ему не хотелось верить, что все, ради чего он трудился, рухнуло, но он не мог не признать правды.
– Разумеется. Премьер-министр не терпит скандалов. Сейчас век реформ, как ты знаешь.
– Мне очень жаль, Йен. Я знаю, для тебя работа значит так много, как и моя для меня, и я понимаю, каково потерять ее.
Йен поднялся.
– Мне некого винить, кроме себя, – сказал он, чувствуя во рту горький вкус позора. – Зная принца Чезаре, я буду считать, что мне повезло, если он не пришлет сюда карабинеров, чтобы расстрелять меня.
Грейс договорилась с Йеном, что он придет к ней днем в кабинет, который выходил окнами на подъездную аллею и которым редко пользовались. В ожидании Йена Лючия стояла у окна, глядя, как гости садятся в кареты и уезжают. К счастью, большинство из них предпочло уехать к тот же день, а не провести еще сутки в напряженной обстановке.
Лючия смотрела, как они уезжают, и неторопливо пила мадеру, которую Грейс дала ей для успокоения нервов. В другом отношении мадера плохо помогала, но когда в комнату вошел Йен, она, только взглянув на его лицо, одним глотком опустошила бокал со сладким ликером. Ибо то, что ей предстояло сказать ему, требовало укрепить ее силы всеми доступными способами.
– Мы поженимся через три недели, – первым заговорил он.
Слова прозвучали резко, а лицо оставалось непроницаемым.
– Грейс говорит, что вы согласны перейти в англиканскую церковь, что упрощает дело. После того как я поговорю с вашим отцом, будет объявлено о предстоящем браке. Свадьба состоится в церкви герцога, здесь, в Треморе.
Несмотря на то, что в его голосе не было нежности, при этих словах ее охватила такая радость, что у нее подгибались колени. Даже хорошо зная его чувство чести, уже после того как Грейс сообщила ей о его намерении, она была так рада услышать это от него самого.
– Благодарю вас.
– Сегодня я уезжаю в Лондон. Вы остаетесь здесь.
– Да. Грейс мне сказала.
– Ваш отец приезжает через два дня, и я должен сказать ему, что произошло. Ради вас и, признаюсь, ради самого себя я бы предпочел избежать этого. – Он поморщился, самообладание чуть не изменило ему. – В моей жизни было много неприятных встреч, но, честно говоря, я не знаю, как посмотреть человеку в глаза и признаться, что я обесчестил его дочь.
– Не надо! – воскликнула она. – Не ругайте себя так!
– Почему? – Перед ней снова был дипломат, мрачный, холодный и отчужденный. – Меньшего я не заслуживаю. Но, – продолжал он, не давая ей возразить, – требования, предъявляемые принцем Чезаре к человеку, за которого, вы выйдете замуж, делают меня совершенно не приемлемым кандидатом. А ваш переход в другую веру приведет его в ярость. И если не сказать ему об истинных обстоятельствах, он никогда не даст своего согласия.
– Да, – сказала Лючия с чуть заметной, иронией, которую, как она была уверена, он не понял. – Да, я знаю.
– Хорошо. – Он повернулся, собираясь уйти. – Меня ждет карета.
– Подождите немного, пожалуйста, – сказала она, останавливая его. – Прежде чем вы уйдете, я должна вам что-то сказать. Вы должны знать... о том, что произошло между нами.
– Думаю, я довольно ясно помню об этом, благодарю вас.
– Йен, мне это очень трудно сказать. Пожалуйста, не делайте это еще труднее.
Его лицо стало еще более непроницаемым.
– Что вы хотите мне сообщить?
Она сжала руки и поднесла их к губам, собираясь с силами. Это было самое трудное, что когда-либо ей приходилось делать, потому что она знала, что он возненавидит ее за это, но она должна ему сказать. Она опустила руки, подняла голову и посмотрела на него.
– Я должна была сделать выбор, – просто ответила она. – И я его сделала. Вот почему это произошло.
– Что вы хотите сказать? У вас не было выбора. Я лишил вас выбора.
– Нет, Йен. Не лишили.
– Лючия, неужели вы даже сейчас не понимаете, что я сделал? Я не мог остановиться. – Он с раздражением вздохнул. – Помилуй меня Боже, я не владел собой.
– Я все прекрасно понимаю. – Голос у нее дрогнул, но она заставила себя говорить спокойно. – Как я уже сказала, я сделала выбор. Я выбрала вас. Я говорила вам в оранжерее те слова, потому что знала, что это произойдет. Я понимала, что вы хотите меня, и знала, что могу... – Она замолчала и нервно сглотнула. – Я знала, что могу сломить вашу волю, Йен. Что я и сделала.
Он изумленно смотрел на нее, и по его лицу было видно, что до него постепенно доходит смысл сказанного ею.
– Вы хотели, чтобы я сделал это? Ради Бога, скажите – зачем?
– Чтобы вы женились на мне. Я знала... – Она замолчала, стараясь не съежиться от выражения презрении на его помрачневшем лице.
Вот теперь он станет полностью винить ее, а не проклинать себя.
– Я не сомневалась, что вы будете настаивать на женитьбе, и когда мой отец узнает обо всем, у него не останется другого выхода, как дать свое согласие. Так что видите, я выбрала вас.
Наступившее молчание было ужасным и казалось бесконечным.
Когда он заговорил, его голос звучал тихо, спокойно и безжизненно:
– Вы толкнули меня на это с определенной целью, надеясь, что я... – Желваки заходили на его скулах. – Вы хотели такого конца?
– Да.
– Видимо, вам не приходило в голову заранее поинтересоваться и узнать у меня, каковы мои намерения относительно брака с вами?