руки в бока, и ничего не сказал. А Божко не унимается, за рукав его тянет:
— Что делать-то будем?
— Да тут бы его и бросить, — зло сказал Ёрш. — Мало он нам бед принёс?
— Да ведь учёный! Можно бы взять, будет у нас учёный волк.
Покачал Ёрш головой, поскрёб в затылке, проворчал:
— Шкуру бы с него снять…
Завид тут и дышать забыл.
— … да какая в эту пору шкура? — меж тем продолжил Ёрш. — А вот, говорят, одни мужики ходили с медведем, да его у них свели. Так не купят ли волка? Пожалуй, за него немало дадут.
— Отчего себе не оставить?
— «Отчего», «отчего»! Нам от него что за прок, одно разорение, поди прокорми… Или ты сам вздумал с ним по ярмаркам да по торгам ходить? Не позабыл ли, что колдун тебе наказывал стеречься волков, а этот мало тебя не изгрыз, мало не покалечил?
Смутился тут Божко, глаза отвёл и пробормотал:
— Да ведь я его правда палкой бил, и ежели бы он хотел, так уж покалечил бы, я-то ему в зубы попался. Только он мне зла не причинил.
— Тогда не хотел, а нынче год на воле провёл, одичал! Ну, пока языками треплем, он уж потопнет. Ветки тащи!
Божко метнулся за ветками и живо приволок целую охапку — видно, они за тем в лес и пошли, уж собрали вязанку. Подобрался Ёрш ближе, настелил перед волком хвороста да на шею ему петлю, из своего пояса сделанную, закинул. Тянет, прикрикивает:
— Ну, пошёл! Пошёл!
У Завида в глазах темнеет, давит петля, тело закоченело, не слушается. Да спастись-то хочется, оттого собрался с силами, как-то двинулся. Болото причмокивает, не спешит его отпускать.
Божку отец строго наказал не соваться, так он на берегу суетится, волка подзывает, к себе манит.
— Уйди! — гонит его Ёрш. — Почто под руку-то лезешь? Уймись, а лучше уйди подале. А ну как вытащим зверя, а он на нас кинется?
У Божка на эту речь ухо заложило, уходить и не думает.
— А ведь сколько-то у себя его подержим? — говорит. — Я ребят созову, покажу, что он умеет.
— Да станет он тебя слушать!
— Отчего же не станет? — обиделся Божко. — Ежели я его буду кормить, так он и послушает!
— Тебе лишь бы хвалиться перед ребятами! Уйди, говорю. Хотя и слабый, а всё ж таки зверь, поди разбери, что удумает…
Тянет Ёрш волка. Тот бьётся, кое-как по хворосту ползёт, кочка уже близко.
— А ежели цепь для него сыщем, — с надеждой спрашивает Божко, — смогу я с ним со двора пойти, людям показать?
— Да ты не удержишь, сорвётся. Вот надоедчивый какой, говорю — уйди! Вот хоть туда, на пригорочек, да верёвки-то наши где бросил, не принёс, что ли? Тут оставь, я его крепче свяжу, чтобы зубами не прихватил.
Махнул Ёрш рукой, чтобы показать, куда Божку отойти, да так и застыл. Проворчал:
— Вот ещё некстати принесло…
Поднял волк голову — стоит на пригорке Умила. Глаза распахнула, дышит часто-часто, да как кинется к берегу, ровно стрела с лука спрянула!
— Не подходи! — кричит Ёрш. — Не подходи, зверь у нас дикой!
Да куда там, она и не слышит! Завид тут собрался с последними силами, кое-как влез на кочку да из пояса вывернулся, покуда Ёрш зевал. Прыгнул дальше, а там уж и выбрел на дрожащих ногах. Умила на колени перед ним упала, так и обняла, мокрого, грязного.
— Я ведь знала, что ты жив, — приговаривает, а у самой слёзы так и бегут. — Сказывали, вы все погорели, Дарко слухи привёз — не верила, сердце чуяло, что вернёшься… Они уж тебя оплакали, а я не верила, ждала!
Да так крепко обнимает, из рук выпустить не может. Чуть отстранится, посмотрит да опять к груди прижмёт.
Ёрш так и застыл, разведя руки и раскрыв рот. Поморгал, на свой пояс уставился, опоясался и к берегу побрёл. Там с досадой оглядел промокшие ноги и почесал в затылке. Видно было, хочет о чём-то спросить.
— Не тронь нашего волка! — рассердившись, притопнул Божко. — Это мы его нашли, из трясины вытащили — наш это волк! Я его себе возьму, он двор нам будет сторожить и делать, что я велю.
— Разве не видишь, мой он, — сказала Умила, не разжимая рук. — Мой, никому не отдам.
Волк к ней так и льнёт, к плечу жмётся, поскуливает, жалуется. Столько бы ей сказал, да не может. Из глаз его слёзы катятся. Ёрш да Божко недовольно глядят, с ноги на ногу переминаются, да уж ясно, что зверь к ним не пойдёт.
Молчит вечерний лес, глядя на них, только на ближней ветке насвистывает, заливается мелкая птаха, рябенький жаворонок.
Глава 17
Поскрипывает лес. Вздыхают старые сосны, покачивают косматыми головами. Небо над ними уж вызвездило.
Сумрачно в лесу, пахнет хвоей. Вдалеке скрипуче покрикивает птица. За шершавыми рыжими стволами загораются и тут же гаснут огни, будто чьи-то глаза — может, и сам леший решил полюбопытствовать, кто бродит в его владениях.
Умила идёт, ладони с волчьей головы не убирая, а волк уж так держится, чтобы к её ноге прижиматься. Куда один, туда другой.
— Ишь ты, — ворчит Ёрш, — и привязи не надобно! Да с чего бы это он слушал девку?
Он идёт позади, и Божко за ним. Оба недовольные: волка-то уж хотели себе взять, а то и продать, да не вышло. Хворост ещё, сколько ни собрали, весь извели, домой с пустыми руками возвращаются.
Ёрш о разном пытал: о том, когда это Умила волка нашла — неужто сразу, как он от хозяина сбежал?
— Ловушки он мои разорял, — говорит сердито. — А ежели твой это волк, так за убыток вам и платить! Вот я ужо подсчитаю, я уж с Добряком потолкую, всё ему выскажу…
Помолчит-помолчит, шагая размеренно, а после опять не вытерпит:
— Да где ж вы его держали? И ведь не знал никто, от людей таили… Отчего это он в болоте увяз, и с чего бы ему погореть? Что ты этакое сказывала?
Молчит Умила. Она слово дала, что всё расскажет, как придут, а покуда не выдаёт, кто таков этот волк.
— Вот и хворост извели, чтобы вашего волка вытащить, — не унимается Ёрш. — С Добряка и за это спрошу.
Долго ли, коротко шли — на опушку вышли, к узкому скошенному лугу. Лежит за ним на речном берегу тихая деревушка, уж гасит огни, уж засыпает. Где-то лениво брехнул пёс. К высокому светлому небу