Читать интересную книгу Ты следующий - Любомир Левчев

Как раз в том блаженном феврале на родине настоящего социализма были осуждены Синявский и Даниэль. Диссидентство стало мировым политическим театром. За сценой скрипели тросы, блоки и поворотные круги: декорации истории менялись.

В конце марта – начале апреля прошел XXIII съезд КПСС. Брежнев, которого считали абсолютно переходной эпизодической фигурой, поднял занавес, и начался бездонный, как Россия, священный застой.

Мао праздновал свой 70-й день рождения. Но китайский народ желал ему прожить 1000 лет. И тогда Мао решил испытать свои физические возможности. 16 июля он возглавил массовый заплыв через реку Янцзы шириной в 10 миль. Это был символ, новый иероглиф. Кто мог последовать за вождем? Только молодежь. Итак, Мао оставил на берегу старую гвардию, тех, у кого (по его словам) тряслись поджилки при виде одной лишь тени Кремля. А на другом берегу началась “культурная революция”. Месяц спустя, 18 августа, хунвейбины собрались на площади Тяньаньмэнь. Вместо факелов они поднимали к небу красную книжицу с цитатами из Мао. И пожар разгорелся. И поскольку огонь полз в сторону Сибири, к Амуру, к полуострову Даманский, события напоминали “встречные палы”, то есть пожары, которые гасят очаги возгорания. Вскоре в Париже на Елисейских Полях сам Жан-Поль Сартр станет, словно мальчишка-газетчик, раздавать маоистскую литературу…

•

“Рабис”! Этот полустанок видел столько людей – со своими переживаниями, со своими иллюзиями. Для всех них эта станция могла означать и нечто иное. Не берусь судить… Я еще лишь раз вернусь к этому оазису воспоминаний, когда мне придется воссоздавать некое печальное мгновение (“удар скорби”, как выразились бы рыцари Круглого стола). Так или иначе, но наш “Рабис” – это то место, в которое нам уже никогда не вернуться.

Хотя само здание существует и поныне. Поляна, где мы катались на лыжах, стреляли из пневматической винтовки и лука, почти уничтожена новыми дорогами и стройкой. В сосновом бору, где мы гуляли и произносили друг перед другом бесконечные речи, выросли заборы. Стол для игры в пинг-понг давно сожжен в камине.

Эпос “Рабис” закончился без финала. Думаю, никто так и не понял, когда именно наступил его конец.

Впрочем, мне рассказывали что-то вроде эпилога, но сам я на нем не присутствовал.

Говорят, что однажды зимним вечером снова горел камин, а рядом с ним на большом персидском ковре снова сидели молодые, талантливые и исполненные надежд артисты. И тут появился новый директор. (Старую начальницу уволили из-за доносов и на ее место назначили только что уволенного в запас офицера.) Он встал, как на вечерней перекличке, широко улыбнулся и сказал:

– А сейчас все марш по комнатам! Пора спать.

Ответом ему был раскатистый хохот.

– Да-да! – сказал новый директор. – Я знаю, что говорю. Я отвечаю за ваше здоровье и ваш отдых. По комнатам шагом марш!

Тогда актрисы решили покапризничть:

– Но, товарищ директор, мы же люди сцены. Никто из нас не ложится в столь ранний час. Только сейчас и начинается наша творческая жизнь…

Новый директор выглядел озадаченным:

– Понимаю. Очень хорошо вас понимаю! Может, сначала вам и придется нелегко. Но сила воли творит чудеса. Вот, например, сегодня, когда я гулял по Песако (так называется центр соснового бора), я увидел перед собой двоих парней. И мне захотелось их убить. Да-да! И я бы их застрелил. Но я сказал себе: “Ну-ка соберись! Ты их не застрелишь! Ты их не застрелишь…” И я не стал стрелять. Так что силой воли можно добиться чего угодно.

Через пять минут все разбежались по комнатам, заперлись на ключ и забаррикадировались. А наутро дом отдыха опустел. Так и пустел мир с явлением всякого сумасшедшего нового директора.

Быть может, это и есть финал сказки о нашем “Рабисе”. Мир его праху! А вам, милые друзья, дай бог прожить долгую и счастливую жизнь. Силой воли можно добиться чего угодно!

Глава 17 Неспешное продолжение

А ты, Жизнь, я уверен,

ты – остатки многих смертей! [56]

Уолт Уитмен

Мое сближение с Джери Марковым произвело впечатление на моих старых друзей. Но – не всегда хорошее. Меня предупреждали, что надо быть поосторожнее, причем больше всех раздражался Васка Попов:

– Если еще раз приведешь его к нам за стол, я выгоню вас обоих!

– И с чем же связаны такие санкции?

– Когда поймешь с чем, тогда и поговорим.

Я думал, что это ревность. Басила много критиковали, а Джери казался баловнем судьбы и баловнем власти. Он был свежим, остроумным и щедрым. Женщины считали, что он – само обаяние. Он был элегантно одет, почти всегда в костюме и при галстуке. А со своим серым БМВ (такие машины в Софии тогда можно было пересчитать по пальцам одной руки) Джери и правда был похож на Маленького принца. Однако за этим фасадом скрывались (или даже выглядывали оттуда) драматичные контрасты. Джери пребывал в желтых зубах туберкулеза. Санатории, как дьявольские видения, не покидали его сознания. Болезнь удалось остановить. Но ее угроза по-прежнему нависала над ним. Как-то раз, еще до того, как Джери пустился в бега, его положение стало критическим. Тогда он жил по соседству с моей сестрой (врачом, специалистом по грудным болезням). Несколько суток она и Здравка (супруга Джери), не смыкая глаз, провели у его постели. А Джери метался в огненном полусне. Одной ногой он был уже на том свете. Но моя сестра вернула его к жизни. Раз уж речь зашла о Здравке (в девичестве Лековой), то надо сказать, что она была главным и универсальным лекарством, которое всегда спасало Джери. Красивая, жизнерадостная, сердечная… Но кто же любит лекарства? Однажды Джери с детским изумлением поведал мне, что обнаружил: почерки его бывшей и нынешней жен абсолютно идентичны. И тут он задумался – а может, и все остальное у них тоже одинаковое.

– Неужели у меня такая судьба? – спрашивал он. – Или страсть обрекает всех на повторения?

Джери умеренно занимался спортом и пытался танцевать самые современные танцы (рок-н-ролл и твист). Может, так он скрывал свою болезнь от окружающих и от самого себя. Мы сблизились за столом пинг-понга и на стадионе во дворе полиграфического комбината, где вместе пинали мячик. Но, кажется, по-настоящему мы подружились (по крайней мере так утверждал сам Джери) на литературных чтениях в Ловече в 1961 году. Было 18 июня. Я могу назвать точную дату благодаря фотографиям, которые сделал один ученик языковой гимназии. На них запечатлена вся наша компания: Любен Дилов, Пырван Стефанов, я и Джери Марков, опирающийся на элегантный мужской зонтик, с которым он часто прогуливался.

На одной из фотографий Джери присел на корточки за Пырваном и перевернул – в виде вопросительного знака – зонт над его головой.

Во время чтений, на которых мы были обязаны публично играть роль писателей, Джери удивил меня тем, с чем я раньше никогда не сталкивался. Он читал свою прозу наизусть. Поэты вымучивали собственные стихи по слогам, уткнувшись в бумажки, как петухи в просо, а Джери декламировал целый рассказ со сдержанным пафосом, как настоящий артист. Рассказ назывался “Раздел имущества” и был вдохновлен его первым разводом.

Еще кое-что застряло в моей памяти из того далекого Ловеча, а именно – жестокая реплика Джери:

– Ты видишь вон те скалы, которые торчат по обе стороны дороги? Там плачут твои вечерние девочки и мальчики с разрезанными штанинами. И ты, если не сбавишь темп, скоро к ним присоединишься.

Меня потрясла новость о возвращении исправительных лагерей. Значит, вот в чем была суть акции против хулиганов?

Судьба словно заботилась о том, чтобы наши дороги пересекались. Нас с Джери одновременно приняли в Союз писателей. Его утвердили сразу в качестве члена (вообще-то тогда полагалось сперва побыть кандидатом). На том же заседании, на котором нам вручили членские билеты, его наградили премией Союза писателей. В то время она считалась второй по значимости, деньгам и славе после Димитровской премии в области литературы. Думаю, что во всей истории Союза писателей есть еще всего один подобный случай: это случай Виктора Паскова, которому я лично одновременно вручил и членский билет, и союзную премию. (Но и эпоха тогда была уже иной, и чудеса повторялись.)

А Георгий Марков вправду воспринимался как некое литературное знамение. Его книги считались образцом современного социалистического реализма. Мысль Джери танцевала на краю дозволенного, но никогда не падала в пропасть. В конце концов его произведения всегда оказывались исключительно жизнеутверждающими, иначе говоря – политически правоверными. Это “везение” не могло не раздражать менее удачливых его собратьев по перу. Они не упускали случая уязвить его, объясняя литературные успехи тонким и хитрым конформизмом. И тогда, когда большинство из нас уже приближалось к тому состоянию, которое позже назовут диссидентством, блестящий Джери Марков будто бы отдалялся от него. Но магнитная стрелка не может отклоняться от меридиана вечно.