class="p1">Один бриллиант пошел в Мары, человеку сумевшему мне организовать встречу с первым секретарем компартии Туркменской ССР. «Главным Бабаем» Туркестана. Можно сказать великим «Ёхарный Бабаем». С нашим уважаемым и горячо любимым всем туркменским народом Хивали Бабаевичем Бабаевым.
И это не прикол. Именно так зовут бывшего прыткого 38 летнего комсомольца («бледного юношу со взором горящим»), бывшего начальника республиканского «Заготскот» (как отлично у нас заготавливают скот я уже немало рассказывал). Иногда кажется, что чем более имеется в наличии никчемный человек, способный завалить любое дело, обосраться по графику, тем с большим пылом коммунисты тащат его наверх, в руководство. Мол, такой дурень будет прислушиваться к советам коллектива.
Судьба Бабаева оборвалась трагически. С началом войны, в 1941 году, этот заторможенный чурка будет убит в Ашхабаде бдительным постовым при попытке пройти в штаб РККА Туркестанского Военного Округа. Так сказать, получил наш Бабай «премию Дарвина»!
Еще один драгоценный камешек пойдет в дар самому главному партийцу Туркмении, в дополнению к моему ходатайству. Третий пойдет главе республиканского НКВД. За организацию содействия в работе. А без согласия НКВД у нас в стране ничего не делается. Больше глупо мне камнями разбрасываться. А то еще ненароком меня умыкнут и начнут пытать, чтобы остальные камешки отдал. А один или парочку бриллиантов можно как-то объяснить, как дары от заинтересованных лиц.
Поскольку самочувствие мое еще оставляло желать лучшего, то я «упал на хвост» к марыйскому областному начальнику, среднего звена, густобровому Кутли Байрамову. Постоянному покупателю моей водки «Вечная жизнь». Его как раз вызывали в столицу на ковер, и он согласился взять меня с собой на легковой автомашине. А заодно и пробить бронь в гостинице. Рука руку моет. Куда он и я, на фиг, с этой подводной лодки денемся!
Рано утром мы выехали из Мары, двигались в основном по грунтовой дороге, пролегающей посреди сухой степи, ровной и голой как стол, кое-где переходящей в пустыню, и уже ночью прибыли в Полторацк. То бишь Ашхабад. Русские его называют так в честь видного местного большевика Павла Полторацкого, туркмены же используют историческое название этого кишлака. Что в переводе значит «Город любви». Странное название для городка, основанного менее ста лет назад в качестве приграничной крепости. Официально, кажется, уже несколько лет как прижилось в документообороте туркменское название.
Город состоял из скопища глиняных домиков, окруженных фруктовыми садами. Хотя в городе и наблюдается хроническая нехватка воды. В столице республики пока проживает где-то около 40 тысяч человек различного народонаселения. Из них ¾ туркмены, остальное число жителей можно поровну разделить на русских, персов и армян.
Заселились в гостинице «Октябрьская», причем втроем, вместе с водителем в трехместный номер. Демократичнинько…
Утром, после завтрака, я вышел на прогулку. Аудиенция у Бабаева у меня была назначена во второй половине дня, так что до этого времени я был совершенно свободен. В то время как Байрамов с водителем еще с утра укатили по своим делам.
Меня уже трудно удивить местной экзотикой, так что все в городе казалось мне достаточно привычным. Торжественно, словно в медленном танце, по пыльным улицам вышагивали гигантские одногорбые верблюды. Рядом шли туркмены в своих живописных малиновых халатах и огромных черных бараньих шапках, величиной с целого барана. Часто встречались и туркменки в своих женских тюрбанах, с ожерельями из сотен серебряных монет. Обвешанные и другими серебряными украшениями.
Центральная городская площадь в честь бывшего царя ранее называлась Александровской, от нее шел главный проспект, обсаженный деревьями и застроенный особняками — Николаевский, а к нему со стороны гор прилегали улицы названные в честь великих князей — Михайловская и Константиновская. В советское время Александровская площадь стала площадью Карла Маркса, Николаевский проспект — проспектом Карла Либнехта, а Михайловскую и Константиновскую невежественные коммунисты оставили как есть, вероятно по дремучему незнанию отечественной истории.
Почти весь город состоял из одноэтажных глинобитных домиков с обширными двориками, огражденными высокими глиняными стенами -дувалами. Но жили в них, в отличии от Мары и Байрам-Али, не столько туркмены, сколько иранцы, которых здесь все называли персы. Переименование Персии в Иран здесь все воспринимали с юмором. Так, на базаре, ящик с персиками иногда называли ящиком с «иранчиками».
В центре города, по обычаю, располагался большой восточный базар, «Русский» ( или «Гулистанский»), на него приезжали туркмены из соседних кишлаков. Несмотря на оба названия, большинство торговцев на рынке были армяне.
Зажатый между предгорьями Копетдага и пустыней Каракумов Ашхабад не обладал большими сельскохозяйственными угодьями, Каракумский канал пока был только в мечтах, так что коммунисты не сумели тут как следует развернуться со своей мелиорацией. И это привело к тому, что здесь никакого голода не было. Чем я и поспешил воспользоваться, закупившись сухофруктами впрок.
По привычке я стал торговаться. Высокий туркмен, что продавал на рынке сухофрукты, попросил три рубля за мешочек, на что я ответил:
— Давай за два!
На это предложение туркмен мне гордо ответил:
— Нет денег, не покупай. Если это для тебя дорого, попроси меня, я добрый человек — угощу тебя.
Столица едрить-мадрить. Ответил, словно дерьмом облил. С головы до ног. Так я понял, что в Ашхабаде не торгуются.
К моему глубокому удивлению, по центру Ашхабада постоянно проезжали колоннами грузовики. Причем, эти машины были во много раз качественнее, чем мне приходилось видеть в Киеве или Москве. Дело в том, что из Ирана сюда вел Гауданский тракт, а сам Ашхабад считался зоной свободной торговли. Через город шла большая торговля не только с Ираном, но и с Ближним Востоком и даже Европой.
Поэтому в некоторых благоустроенных особняках Ашхабада засели чопорные английские резиденты, в чьих руках и находились главные рычаги иранской торговли. В Иране этих лет засело много английских предпринимателей и теперь они лезли и на нашу территорию. А власти смотрели на это сквозь пальцы.
К обеду я вернулся в гостиницу «Октябрьская», готовиться к высокой аудиенции. Мысли дурацкие в голову лезут. Пройдя в гостиничный ресторан, я обнаружил там группу офицеров, в высоких чинах, явно из числа местного начальства. Не упуская возможности перед войной завести полезные знакомства среди командного состава, в сиюминутном порыве я напросился к ним за стол. Выставив через официанта графинчик запотевшей водки с закуской. Так сказать: от нашего стола к вашему столу.
Мне повезло. Среди присутствующих был лично генерал Шапкин. Блестящий кадровый офицер, донской казак, лихой кавалерист, в годы революции служивший у атамана Краснова и генерала Деникина. После бегства последних за границу, Шапкин поневоле перешел на службу к Советской власти и принял