Читать интересную книгу Вольное царство. Государь всея Руси - Валерий Язвицкий

– Особливо, государь, важно такое строение, – восхищался Иван Иванович, – для градских стен и стрелен. Не пробьешь их враз, ломовыми пушками бить, да и то месяцы…

Глава 15

Поход «миром»

На похоронах Дарьюшки в монастыре были, по обычаю чтить слуг своих дворских, вместе с семьей Данилы Константиновича и оба великих князя и великая княгиня Марья Ярославна. После похорон Иван Васильевич, утоляя тоску свою, еще ревностней занялся строительством собора Успения Богородицы.

Иван Иванович не отставал в этом зодческом увлечении от родителя своего, но чаще беседовал с государем и маэстро Альберти о строении крепости и кладке крепостных стен, ибо отец дал ему задачу изучить это строительство. Хотел великий князь в ближайшие же годы начать такую перестройку всего Кремля, чтобы стал он неприступным.

– Ванюшенька, – часто говорил он сыну в тайных беседах, – Бог-то так судьбу Орды клонит, что конец ее мне уже виден. Токмо бы Новгород нам за Москву совсем взять. Не страшусь яз больше Орды – спета ее песня. Более вреда ныне жду, пока не покорили мы Новагорода, от Польши, Литвы да от немцев. Когда же новгородскую землю в московскую обратим, надо будет нам к морю выходить. Тут-то и заступят нам путь разные вороги: свеи,[73] датчане, ливонские да ганзейские немцы, а с ними цесарь германский либо король рымский тоже на нас пойти могут. Все они не дикие степняки, и по Москве немцы будут с великой силой в стены бить из пушек ломовых и из других орудий.

– А пошто море нам? – спросил Иван Иванович.

– Дабы все, что нужно нам, все покупать и продавать своими руками, а не из рук Ганзы немецкой и приказчиков ее – псковичей да новгородцев.

В сентябре месяце Фиораванти, положив основание храму Успения, начал уж стены из кирпича возводить, а Иван Васильевич больше времени стал проводить в думах о Новгороде с дьяком в избе у Гусева Володимира Елизарыча, который судебные уложения и грамоты собирает. Об Ахмате великий князь давно не беспокоился: пришла уж осень с капустными вечерками. Ныне вот двенадцатое сентября, а через два дня Воздвиженье Креста Господня – самый разгар капустного праздника.

В этот праздничный день Иван Васильевич по вызову великого князя Ивана Ивановича приехал на стройку смотреть колесца маэстро Альберта, которыми на стену кирпич подают.

Ставил в это время Альберта два столба четырехугольных в алтаре храма. Столбы доверху окружены лесами. Кирпич для кладки столбов не носят наверх, а десятка два их или даже более вяжут одним концом крепкой веревки, другой же конец ее надевают на крюк к колесцам малым: одни колесца неподвижны, а другие, как вешки, бегают меж них по веревочной основе. Этим приспособлением возможно сразу по многу кирпича подавать на высокие леса без особого труда и усталости.

Все это внове было обоим государям, и младшему и старшему. Впервые же видели государи, что русские каменщики, по указанию маэстро Альберти, известь растворяли, как тесто, и, беря ее железными лопатками, мазали ею кирпичи. К кирпичам же и камню эта известь сразу липла, как клей.

Оба государя остались весьма довольны виденным, а Иван Иванович, говоривший по-итальянски, от себя и от отца похвалил знаменитого болонского зодчего и поблагодарил за усердие в работе.

После этого великий князь Иван Васильевич снова отбыл к дьяку Гусеву, где ждали его на тайную думу дьяки Курицын и престарелый Бородатый.

– Ну, а теперь едем, сынок, со мной, – весело молвил Иван Васильевич, – там, у Гусева, много тобе любопытного и учительного будет. Много ты уразумеешь из дел наших с Новымгородом.

Приехав к дьяку Гусеву, великий князь с сыном прошел прямо в отдельный покой Володимира Елизарыча. В проходных горницах на этот раз было вдвое больше подьячих, чем в обычное время при подборе судебных грамот для будущего уложения законов. Ныне же тут спешно составляли особый сборник для разоблачения измен новгородцев, которые крест целовали держать честно и грозно великое княжение московское и не утаивать великокняжеских пошлин.

Все подьячие и переписчики почтительно вставали при прохождении великих князей и, низко кланяясь, приветствовали их.

В покое дьяка Гусева были дьяки Курицын и Бородатый и некоторые ближайшие их помощники. Приняв обычные приветствия, великий князь приказал доложить о том, что сделано для изобличения новгородцев и как подобраны нужные для того грамоты.

– Помня наказ твой, государь, – встав с места, заговорил дьяк Володимир Елизарыч, – мы совместно с Федор Василичем и Степан Тимофеичем точно шли следом за мыслью твоей.

– Мы, государь, – продолжал дьяк Бородатый, – в изборнике сем учинили такой порядок. Перво-наперво грамоту в него списали с докончания родителя твоего Василья Василича с Великим Новгородом в Яжолбицах.

– Обе грамоты? – перебил великий князь.

– Обе, государь, – поклонившись, продолжал Степан Тимофеевич. – Первая грамота – в которой то, что новгородцы дают нам. Другая же грамота – к ним от великого князя, какого мира он сам от Новагорода хочет. При сем списки приложены о том, что новгородцы княжое хотенье приняли и на вече в том крест целовали…

– А вписано ли тут же, – опять прервал дьяка Иван Васильевич, – когда и в чем новгородцы клятву свою рушили?

– Вписано, государь, – ответил дьяк Курицын, – токмо отдельно. Во всем изборнике так писано за все годы: сперва – в чем крест целовали новгородцы великому князю, а потом – как измену творили.

– А вслед за сим, – снова вступил в беседу дьяк Гусев, – тут же писано: каков вред от сего Москве, как и карать за сие воровство.

– Добре, добре, – отметил Иван Васильевич. – После мы кары сии отдельно на думе нашей обмыслим, а сей часец продолжай, Степан Тимофеич, какие еще грамоты вы в сей изборник списали и что наиглавное в грамотах сих указано?

– В Яжолбицком докончании новгородцами принято: первое – на грамотах Великого Новагорода быть печати князей великих, а вечевым грамотам не быть; второе – великокняжескому суду быть на Городище. От великих князей судьей быть московскому боярину и боярину от Новагорода, а при несогласии сих судей – дело решит великий князь, будучи в Новомгороде, вместе с посадником; третье – опричь того, в Новомгороде остается суд у наместников великого князя, которые судебные позывы в Новомгороде и волостях правят совместно с новгородскими; четвертое – дается право великому князю на черный бор;[74] пятое – не принимать Новугороду к собе великокняжеских ворогов и лиходеев, и шестое – великий князь за все сие обещает доржать Великий Новгород в старине, по пошлине.

– Добре, – молвил Иван Васильевич, – а далее какие грамоты? Двинские-то грамоты[75] не забыли?

– Все есть, государь, как тобой ране было указано, – ответил дьяк Курицын, а дьяк Гусев передал по спискам изборника все, что там по порядку изложено.

Вслед за Яжолбицкой грамотой были списаны в изборник все грамоты великих князей на Двинские земли, начиная с великих князей Андрея Александровича, Ивана Калиты, Димитрия Донского и кончая знаменитой уставной грамотой великого князя Василия Димитриевича, сына Донского. Перед этими же грамотами – список земель князя великого на Двине.

– И сие вельми нужно, – выслушав доклад о Двине, заметил Иван Васильевич, – по списку сему прямо перед очами все измены новгородские. Токмо добавить сюды надобно список с отказной грамотой новгородской – об отдаче мне Новымгородом двинских волостей близ Пинеги и Мезени. Сие поставить после списка докончания моего с ними в Коростыни.

– Будет сие все списано, государь, в изборник, где тобой указано, – поклонясь, сказал дьяк Гусев.

Затем дьяк Володимир Елизарыч прочел договорную грамоту Димитрия Донского с Великим Новгородом. Это было соглашение о совместной борьбе с общими врагами, в первую очередь с Литвой и затем с Тверью, где обе стороны обязуются: «Всести на конь, ежели будет обида (у Москвы) со князем литовским или тверским князем Михайлой». Договор заканчивается таким взаимным обязательством, подкрепленным крестным целованием обеих сторон: «Новугороду княженье бо мое великое доржать честно и грозно, без обиды, а мне, князю великому Димитрию Ивановичу всея Руси, доржати Новгород в старине, без обиды».

– Добре сие, добре! – воскликнул великий князь. – А после сего указать об изменах их Святой Руси – вспомнить договор их с крулем Казимиром, великим князем литовским. Будут они от сего извиваться, как змея под вилами!

– Крепко, государь, угодил нам князь Холмский, отбив список сей грамоты на Шелони, – заметил радостно Бородатый, – их самую тайную грамоту у них же из рук вырвал. Неможно им от сего отпереться никак!