Читать интересную книгу Повседневная жизнь Льва Толстого в Ясной поляне - Нина Никитина

Через 50 дней после Пасхи праздновали Троицын

день. К этому времени семья Кузминских обычно уже переезжала в Ясную Поляну, и от этого становилось еще веселее. Все были нарядными, готовился общий парадный обед. Непременно приходили деревенские бабы и ребята с гармошками. Собиралась огромная толпа, все пели и плясали. «Явилась торговка с пряниками, жамками, дешевыми конфетами и неизбежными подсолнечными семечками. Мы все почти скупили у нее и раздали детям крестьянским, — вспоминала празднование Троицы Софья Андреевна. — Потом вся толпа и наши дети отправились в лес. Красиво разбрелись эти яркие, пестрые фигуры, на которых преобладал красный цвет, — на зеленом фоне леса. Свивали из березовых веток венки и надевали их на головы. Наплели венков и нашим детям и добродушно надевали им на головы. Через некоторое время вся толпа с свежими зелеными венками двинулась в обратный путь. Опять подошли к дому, пели, плясали, выступая парами в середину хоровода, и плавно, скользя незаметными шажками, проделывали свои обычные фигуры с строго-серьезными лицами и плавными движениями всего тела. Потом отправились к большому пруду бросать венки. Старались забросить подальше, боялись, что утонет венок, что означало тому лицу, чей венок, смерть в этом году. По всему пруду зазеленели эти березовые венки, а толпа направилась с песнями на деревню.

Какое объяснение дать этому ежегодному языческому обряду, я никогда понять не могла, и мне в нем чувствовалось что-то фальшивое, нерадостное. Но дети и прислуга любили это ежегодное празднество Троицына дня, и потому я и не препятствовала ему».

В этот день яснополянские девушки спрашивали кукушек, сколько им еще оставаться в родительском доме. На Троицу пекли пироги с вареньем, караваи на меду с орехами, так называемые кругляки из сдобного теста, символизирующие солнце, потчевали друг друга мясом, завернутым в листья капусты или щавеля.

В Ясной Поляне умели создавать праздничную атмосферу: устраивали домашние спектакли, балы, званые вечера. В разнообразных развлекательных формах отдыха отражались не только бытовые и психологичес

кие реалии времени, но и бессознательно-творческие импульсы Толстого. У Льва Николаевича был настоящий артистический дар, доставшийся ему от матери, Марии Николаевны. Она увлекалась театром и сумела (формировать вокруг себя дружеское общество, устав которого вывесила «на стенке», — в нем говорилось о любви к ближним, к умеренной жизни и отрицании самолюбья, претензий и спеси».

Царица здесь — свобода, Закон — рассудок здрав. Отставлена здесь мода, Без ней здесь тьма забав. Здесь чтение, беседа, Музыка, биллиард, То песенка пропета, А иногда — театр.

У ее «лучезарного» сына артистический дар проявлялся в его импровизациях, объединяющих исполнителя со зрителем чувством радости, которое он так высоко ценил в святочных представлениях ряженых.

Толстого вряд ли можно назвать заядлым театралом. Однако его игра в студенческом спектакле «Предложение жениха» заслужила благосклонный отзыв критиков. Рецензент отмечал, что жених в его исполнении вышел чрезвычайно наивным.

Поиск Толстым более свободной и глубокой формы самовыражения выразился в одноактной шуточной «опере», сочиненной им на рубеже 1850—1860-х годов для домашнего спектакля. Сценарий представлял собой вполне тривиальную интригу любовного треугольника: рыцарь, его жена и соперник, убитый на дуэли. Аккомпанировал артистам сам автор «оперы». Таня Берс, исполнительница главной роли, вспоминала: «Выход был за мной в роли Клотильды, в средневековом, наскоро импровизированном костюме. Я немного приготовила себе слова из романсов, мне знакомых. Я робела. Мы вышли вдвоем с Клавдией — она в качестве моей подруги. Пропели дуэт известный нам на голос романса:

Люди добрые, внемлите Печали сердца моего…».

Подруга вскоре ушла, а Таня, согласно импровизации Льва Николаевича, «одна уже перешла в allegro» и жестами старалась подражать своей учительнице пения. Потом вошел рыцарь, который объяснился ей в любви. Она отвергла его речитативом. Все шло своим чередом, пока автор громко не заиграл в басу. Дверь отворилась, и на пороге появился грозный муж которого изображала фрейлина Безэ, одетая в охотничьи шаровары, с красной мантией через плечо, с приклеенными баками. Фрейлина грозно пела басом, подбирая немецкие слова и наступая на рыцаря. На голове у нее была шляпа с пером, брови подрисованы, в общем, ее невозможно было узнать. Все было комично. Сам автор «оперы» трясся от хохота, пригибаясь к роялю и выделывая на нем громкие рулады. Смех Льва Николаевича заразил всех. А он доигрывал финал, приговаривая: «Ох, Боже мой, давно так не смеялся».

А вскоре уже юная Соня Берс готовилась к роли свахи в «Женитьбе» Гоголя. Ее младшая сестра так вспоминала об этом: «Я ужасно волновалась за сестер, особенно за Соню, которая с конфуза и роль могла забыть, и тогда бы все пропало.

Поднялся занавес. На сцене шел разговор. Я знала, что выйдет Соня.

Дверь отворилась, и вышла сваха. Соня была неузнаваема, только глаза остались прежние. Это была намазанная старуха с намазанными морщинами, не своими бровями, в черной купеческой повязочке и с заметной толщиной. В таком искаженном виде нельзя было конфузиться. Но, несмотря на это, когда она, выйдя на сцену, сказала:

— Уж вот нет, так нет… — я слышала в ее голосе фальшь и замешательство. Но следующий ее монолог, заставивший публику смеяться, сразу ободрил Соню… В антракте, когда мы пошли в столовую пить чай, я спросила Льва Николаевича:

— Нравится вам, как они все играют?

— Гоголя не провалишь, — отвечал он».

В общем, спектакль получился веселый и интересный.

Однажды Софья Андреевна, желая развеселить гостей, попросила мужа написать что-нибудь для представления. Через три дня он написал комедию «Ниги-

и ист», сюжет которой был довольно прост: мирная жизнь молодых супругов внезапно нарушается из-за приезда гостей, в частности, «студента с идеями», который, проповедуя свои взгляды, отрицает все то, во что принято верить. Мужу кажется, что жена увлечена лудентом. Соне самой пришлось сыграть роль мужа, потому что больше ее некому было играть. Роль студента досталась Лизе Толстой, роль жены — Тане Берс, 1 роль тещи — Софеш. Распределение остальных ролей сложилось следующим образом: двух кузин сыграли Варенька и Маша, странницу — Мария Николаевна, сестра писателя, которая и придумала для себя эту роль.

В процессе репетиций автор многое подверг кор- I н ктировке. Он учил домашних актрис играть. Пьесы, подобные «Нигилисту», писались на случай, ставились и игрались всего лишь раз. В столовой устроили сцену. Участники представления сильно волновались, когда после второго звонка открылся занавес. Истинной героиней веселого домашнего спектакля стала все-таки не добродетельная помещица, а странница в исполнении Марии Николаевны Толстой. Ее игра-импровиза- 11,ия поразила всех присутствующих. «Если бы я не знала, что это Мария Николаевна, я бы не узнала ее, — вспоминала Т. А. Кузминская. — Одежда, грим, походка, потомка за спиной — все было точь-в-точь, как у настоящей странницы. Одни черные большие глаза были ее. Как она поклонилась с палкой в руке вроде посоха, как ' та подала мне просвирку и села, по моему приглашению, за стол — все было как настоящее, непринужден- I юе, не сыгранное. Я взглянула на Льва Николаевича. Он | юложительно сиял от удовольствия.

Я спросила странницу, откуда она пришла, что видела.

Странница сразу начала свое повествование…

Мария Николаевна взяла такую верную интонацию, такие верные ужимки, что невольно, слыша в публике неудержимый смех, а особенно заразительный смех '1ьва Николаевича, я не могла оставаться печальной… и тряслась от смеха, уткнувшись в платок…»

Спектакль и впрямь получился на славу. Кто бы мог подумать тогда, что талантливая исполнительница

роли истовой и плутоватой странницы станет монахиней Шамординского монастыря!

Постановка «Нигилиста» стала для Толстого своеобразной сатисфакцией за неудачу, постигшую его с комедией «Зараженное семейство», в которой он полемизировал с Тургеневым, Жорж Санд, Соллогубом, Чернышевским, с «новыми людьми».

Комедию, написанную как «насмешку эмансипации женщин и так называемых нигилистов», В. Соллогуб не просто отверг — он ее потерял. А у Некрасова даже «завяли уши» от нее. Все коллеги по перу были едины во мнении, что это «плохая комедия». Возможно, «Зараженное семейство» не получилось из-за того, что актеры-любители еще не были готовы воплотить постановку на домашних «подмостках». Но вскоре, собравшись с силами, они смогли, наконец, озарить осеннюю Ясную Поляну своим талантом, словно весенним солнечным светом.

Между тем дети писателя подрастали, и дом все более наполнялся молодежью — их друзьями, друзьями друзей, молодыми учителями. А где молодость, там и смех, веселье. В большом зале частенько стали затеваться любительские театральные представления, например концерт цыганского хора. В роли «цыганок» выступали повзрослевшие дочери писателя. Но, пожалуй, самым любимым домашним развлечением была уже упоминавшаяся нами «нумидийская конница». После ухода скучного гостя все присутствовавшие за обеденным столом вскакивали, словно по команде, и вереницей бежали с поднятой рукой по анфиладе комнат с серьезным выражением лица. Обежав весь дом во главе со Львом Николаевичем, «конница» начинала от души хохотать.