событиями, и они знают, что мы об этом знаем. Итак, все знают, что мир наш странный, нереальный, фальшивый и коррумпированный. Но все воспринимают его как совершенно нормальный.
Потому что самая интересная черта нашего времени состоит в том, что миру этому никто не видит альтернативы. Любые попытки изменить мир — будь то движение „Оккупай“ или еще что-нибудь в таком духе — ни к чему не приводили. То есть я хочу сказать, что мы — как и когда-то Советский Союз — оказались в этой ситуации „гипернормальности“».
Конечно, считать, что СССР пал исключительно по причине «гипернормализации» дискурса, было бы большим преувеличением. Но все, кто помнит 1991 год, подтвердят, что падение режима, по сути, никто не заметил. Кроме небольших стычек в двух столицах — никаких других телодвижений (в событиях 1993 года погибли, может быть, в сто раз больше людей), а каким будничным для обывателя было подписание «Беловежских соглашений»…
Почему реакция общества была столь незначительной? Потому что ему был абсолютно безразличен режим, который лишился своей «символической власти». Поэтому и репрессивный аппарат («физическая власть») спокойно и без суеты перешёл на сторону того, кто действовал уверенно и решительно.
И трудно не заметить, что нынешняя «постправда» цифрового мира повторяет эффект «гипернормализации» официального дискурса Советского Союза.
Количество агрессии — плюс-минус константа, пропорциональная численности соответствующей популяции. В этом нет никакой метафизики, ведь каждый человеческий мозг производит определённое количество агрессии[131]. Да, при возрастающей скученности населения уровень внутривидовой агрессии растёт, но он компенсируется снижением агрессивных реакций на какие-то другие типы раздражителей.
Кроме того, важно, наверное, понимать, что одни и те же нейронные структуры — миндалевидные тела — ответственны в нашем мозге не только за агрессию, но и за чувство страха, тревоги, внутреннего напряжения. То же самое и на гормональном уровне: кортизол и адреналин в одних случаях способствуют страху, в других — агрессии.
То есть чисто математически — чем выше страх, тем меньше агрессии, и наоборот. Вот почему классический гоббсовский Левиафан служит снижению агрессии в государстве: граждане боятся последствий своей агрессии и фактически таким образом расходуют её запасы (можно сказать, что она из «динамического» состояния переходит в «кинетическое»).
Но стоит вам создать условия для той самой пресловутой «свободы», то есть Левиафан больше не подавляет человека и не вселяет в него страх, как граждане тут же вцепятся друг другу в глотки. Возможно, это не слишком согласуется с нашими идеалистическими представлениями о человеческой природе, но вспомните, чем обернулась «свобода» в 1990-е, которые отнюдь не случайно получили прозвище «лихих», или то, например, с каким остервенением прокатился по США нововластный BLM, аккурат после баснословной докапитализации американской экономики и заработавшей уже к этому моменту инициативы Obamacare[132].
Да, это кажется парадоксальным, но ровно до той поры, когда вы думаете, что есть какая самостоятельная, надмирная История, которая идёт к светлому будущему неолиберализма, коммунизма или чему-то ещё в этом роде. К великому сожалению, идти мы можем куда угодно, а вот от себя уйти у нас шансов совсем немного.
Не знаю, насколько руководство Коммунистической партии Китая просвещено в нейрофизиологии, но то, что они там делают, не может не вызывать восхищения. Да, практики «тотальной слежки», «социального кредита», ограничений «свободы слова» и использования интернета детьми, чтобы они не превратились в цифровых дебилов, могут быть кому-то неприятны по нравственно-эстетическим соображениям — могу это понять, — однако, имея под собой почти полтора миллиарда человек, чьё благосостояние растёт как на дрожжах, у вас не так много вариантов для манёвра.
Так что давайте взглянем на другую сторону этой «безнравственной» политики… Во-первых, она позволяет существенно снизить уровень тяжких и особо тяжких преступлений[133]. Во-вторых, Китай уверенно идёт к тому, чтобы стать первой экономикой мира, если уже не является ею. В-третьих, китайская наука выбилась в мировые лидеры.
Теперь про когнитивную матрицу, или, в данном случае, поскольку речь идёт о КПК КНР — точно «надстройку». В 2021 году Си Цзиньпин публиковал в главном партийном журнале «Цюши» программную статью, в которой изложил основные направления работы для достижения Китаем «общества всеобщего процветания». В ней три принципа: «поощрять упорный труд и инновации, чтобы разбогатеть», «придерживаться основы экономической системы на базе государственной собственности и здорового развития частного сектора», «делать всё возможное и жить по средствам».
В развитие этих принципов Си Цзиньпин указывает, что в Китае должна быть создана «разумная система распределения доходов», а также не следует раздувать аппетиты и давать обещания, которые невозможно выполнить, и нельзя попасть в ловушку «велферизма» (благосостояния), когда граждане живут на пособия, а государство воспитывает «ленивых людей».
Очевидно, что задачи поставлены не из самых простых, однако очевидны и пути решения — цифровое государство. Там, где другие государства гибнут под натиском цифровой реальности, «новой власти», технологических гигантов и т. д., Китай уверенно использует цифровые ресурсы для решения национальных задач, причём с прямым привлечением крупнейших китайских IT-компаний.
Китай стал безусловным лидером по количеству «умных городов». Сейчас в стране реализуется около 800 программ, что составляет более половины от общего числа аналогичных проектов в мире. Например, в Ханчжоу запущен проект City Brain, которые с помощью больших данных устраняет проблемы с городским трафиком (уже снизили на 15 %). Эта программа была реализована Alibaba совместно с муниципальными властями.
На Всемирном конгрессе Smart City Expo премию World Smart City 2020 получил Шанхай за свой проект цифровой инфраструктуры Smart City. В рамках этого проекта город на 99 % был оснащён оптоволоконными сетями, а в его центральной части реализовано полное покрытие 5G. Кроме того, в Шанхае на 14,5 миллиона пользователей работает «цифровое правительство». Ну, а основной инструмент управления — видеокамеры и большие данные.
По данным People Think Tank, который является аналитическим центром при официальном медиа ЦК КПК «Жэньминь жибао», на июнь 2022 в «умных городах» Китая практически повсеместно и круглосуточно ведётся видеонаблюдение за всеми гражданами — от поведения учащихся в классах до наблюдения в общественных туалетах для контроля экономии использования туалетной бумаги.
Охват населения практически полный — 99,3 % (47 % на транспорте, 43,9 % при контроле доступа и проверке посещаемости на работе и учебе, 33,5 % при контроле входа и выхода в жилые дома). 70 % жителей это приветствуют, 30 % не слишком счастливы, и при этом 67 % признают, что власти злоупотребляют видеонаблюдением, а 44,6 % считают, что «распознавание лиц само по себе нарушает неприкосновенность их частной жизни и заставляет чувствовать, что за ними наблюдают».
Конечно, эти процессы вызывают беспокойство в странах Запада, например исследовательская группа