Стук повторился. И тишина.
— Похоже, бессовестная баншы боится со мной встретиться, — раздалось за дверью, — трусиха!
От этого насмешливого голоса кровь отхлынула от лица и уши заложило. И что мне делать? Вечером ведь все равно увидимся. Но это вечером, там буду не только я, а сейчас мы будим наедине. Кайа точно ускользнет куда-нибудь, он чуткий не в меру.
И тут меня как молнией поразило. Как он меня назвал? Трусиха?! Ну зараза розовая, я тебя к карателям спасать полезла, а ты так, значит.
— А не обнаглела ли птичка? Неужто перья не все оторвали? — смешок по ту сторону.
Он специально это. Знает, как разозлить. А злиться и бояться одновременно сложно. Поэтому буду злиться — это проще.
— Откройся дверка, я хочу увидеть эти бесстыжие розовые глаза.
Массивная, в локоть шириной дверь медленно двинулась вовнутрь комнаты. Столкновение камня с камнем и рожденный этим соприкосновением скрежет возвестил о завершении пути изолирующей меня от всего мира преграды. Я зажмурилась. В тишине раздавались неторопливые шаги, и они приближались.
Мне сложно было заставить себя открыть, наконец, глаза. Из всей нашей группы только Ласкана я не видела с того самого момента на площади у костра. Та боль и ужас, испытанные мной на злосчастном лугу, не покидали меня. Я смогла заглушить эмоции и похоронить их глубоко, но вина не уходила. Как же я боюсь на него посмотреть. Все столь яро задушенные чувства могут вырваться наружу, как только я увижу розовую гриву феникса. Я не смогу смотреть на него как раньше. Каждая его клеточка будет напоминать мне об испытанном ужасе.
Почему Ласкан так спокойно говорит со мной, зачем пришел? Неужели пережитое не оставило следов? Не верю! Раны слишком глубокие. Пусть он и не держит на меня зла и обиды, ему тяжело было прийти ко мне. Ведь это из-за меня! Но если он смог преодолеть это, то и я смогу!
И я открыла глаза. Такой же худощавый и бледный, с розовой длинной косой. Моя нежная нимфа. Он улыбнулся, как и я ему в ответ. Широко и лучезарно, принося долгожданное облегчение. Он не злится!
— Можно я кое-что тебе скажу? — он мягко опустился на край кровати, где сидела растерянная я.
— Скажи, — хочу слушать его до бесконечности. Успокаивающий, добрый голос.
— Не вини себя, это бессмысленно. Никто не мог предугадать.
— Но… — он выставил вперед руку и мягко коснулся пальцами моих губ, заставляя слова так и остаться всего лишь моими мыслями и тревогами.
— Дана, я был в похожей ситуации. Я знаю, как тяжело видеть чьи-то мучения и винить в них себя. Но поверь мне, — феникс аккуратно взял меня за руки и стал успокаивающе, круговыми движениями поглаживать мои ладошки своими большими пальцами, — умирая много десятков раз, я ни разу не винил тебя.
От упоминания смертей и их количества закружилась голова, начало тошнить.
— Напротив, я был рад, что именно я стал их жертвой, ведь я практически бессмертен. Впервые от меня была польза. Я смог защитить вас всех, — Ласкан запнулся и опустил взгляд, — почти всех. Поверь, знать, что ты не подверглась пыткам, что, возможно, жива, и я смог, наконец, спасти дорогую мне женщину и не опозорить свое имя — самое главное для меня. Не скажу, что все было просто. На самом деле я был в состоянии умереть сам от одного их вида, но именно ты дала мне сил не сойти с ума. Твоя безопасность грела мне душу, и я задержал бы их на столько, насколько смог.
Он поднял мое лицо за подбородок и немигающе, проникновенно смотрел на меня и в никуда одновременно.
— Не печалься о свершенном, не тревожься о грядущем, живи сейчас.
И меня нежно поцеловали. Губы Ласкана всего лишь коснулись моих, а все тревога испарилась в считанные мгновения. Какая же у тебя сила, о мудрейший из ныне живущих? Ты так молод и так мудр. Ты истинное бессмертное существо, проживающее множество жизней, хранящее бесценный опыт. И только что прекрасная огненная птица поделилась со мной частичкой своих знаний.
Мгновение, и погружение в истоки мирозданья, спрятанные глубоко в душах фениксов, оборвалось, не успев начаться. Но кое-что я успела уловить. Его чувства. Меня обняли, нежно, но крепко.
— Ты до сих пор любишь ее?
Ответа не последовало, он и не требовался. Так мы и сидели, пока в проеме не появился мой болезный. Малыш взял контроль над телом рассвета три назад. Почему маньяк так долго находился в сознании, подавляя Вана, было вопросом рассвета, но я рада, что, наконец, вижу такие привычные, неуклюжие движения моего белобрысика.
— Заходи, Малыш, у нас тут время откровенных разговоров и нежностей, — я отстранилась от Ласкана.
— Дана, тебе уже лучше?
Какое озабоченное лицо, приятно, когда о тебе беспокоятся. Я похлопала по кровати рядом с собой. Ванька с детской улыбкой в припрыжку побежал ко мне и, не останавливаясь, с разбега запрыгнул на указанное мной место. Феникс же, беспардонно сдвинутый массивной тушей, посчитал свою миссию выполненной и направился на выход. Не дойдя пары шагов до проема, обернулся.
— Да, — сказал в пространство и вышел, но я поняла, о чем он. Любит, по сей рассвет любит.
— Ну что, расчешем тебя? За последние три рассвета вряд ли кто-то помог тебе с волосами, — Ван закивал головой и тут же повернулся ко мне спиной. Соскользнул с кровати и с глухим стуком приземлился на пол.
Люблю его волосы. Нет ничего более успокаивающего, чем медленно перебирать пепельную прядку за прядкой, вплетая их в общий поток переливающихся нитей изящной эльфийской косы. Я взяла гребень, подползла к краю, где сидел Малыш, и отгородилась от всего мира.
* * *
— Ты думала, что я не замечу!
Прохладный вечер третьего месяца лета обещал быть долгим. С чего вдруг Палан устроил мне сцену. Стою себе на берегу, между прочим, на четверть моем берегу, поглаживаю Палю по мягкому носу, никого не трогаю, и на тебе — засада! Меня и так старейшины весь оставшийся день разве что на тряпочки не порвали. Но я отстояла свою четвертую часть, правда, другую четвертую часть Кайе пришлось делить с Паланом и еще несколькими мятежниками. Тут уж дряхлечки были непреклонны.
Пока я решала земельный вопрос, все уже собрались и запрягли в повозку подаренного кельпи крупного серого, в белые яблоки, жеребца. Так как наше пресмыкающееся сильно головой приложилось, его верхом перевозить еще нельзя. Рану растрясти может, еще дурачком станет, не дай горгулья. Вот и позаимствовали мы какую-то старенькую узкую повозку, с крышей даже.
И вот уже все в седле на берегу Онры готовятся к рывку на короткую дистанцию до границы, чтобы как можно незаметней и быстрее въехать на нейтральную полосу вдоль пограничья, как меня беспочвенными обвинениями грубо заставляют спешиться. И что ему от меня нужно?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});