— Помните, вы должны забрать у убитых столько снаряжения, сколько сможете.
Сквозь лихорадочный жар, молодой солдат смог узнать строение впереди: огромная каменная арка, которая вела на городскую площадь. Площадь, на которой он впервые встретился лицом к лицу с судьбой. Его казарма была недалеко. Если он туда доберется, то сможет поесть, отдохнуть и получить медицинскую помощь.
И приготовиться сражаться снова и умереть завтра.
Конечно, если его не казнят за неисполнение приказа.
Думал ли он о том, было ли замечено его отсутствие?
Молодой солдат услышал впереди движение. Сквозь мглу — дым, оставшийся после боя или туман в глазах? — он увидел силуэты в противогазах. Его товарищи-отверженные? Нет. Эти солдаты были слишком хорошо экипированы, их ранцы и пояса были полны оружия и инструментов. У одного даже был огнемет, висевший на левом плече.
Двое из них склонились над лежащим телом третьего: или оказывали медицинскую помощь, или совершали соборование.
Шесть лазганов нацелились на молодого солдата. Он не поднял свое оружие в ответ.
Потому что у него уже просто не было сил? Или молодой солдат понимал тщетность этого? Или он думал, что он в безопасности, потому что учебный бой закончился? В какой момент он понял, что эта новость еще не дошла до «врага»?
Что для них приказ убивать защитников города еще не был отменен?
Пять из шести гвардейцев Корпуса Смерти не стреляли. Не было смысла тратить боеприпасы. Шестой — который, по общему молчаливому согласию, считался лучшим стрелком — нажал спусковой крючок лазгана. Он целился в линзы противогазной маски жертвы.
Единственный лазерный выстрел в мозг.
Какие последние мысли промелькнули в голове молодого солдата, когда он умирал?
Возмущался ли он такой несправедливой смертью — быть застреленным своими, после того, как он защитил их будущих потомков от заражения генокрадом, спас будущее своего народа? Разве не доказал он, что сержанты-вербовщики ошибались? Возможно, он сожалел о том, что им так и не расскажут о его героизме?
Или ему было достаточно того, что об этом знал его бог, его Император?
Возможно, он принял участь, которую был всегда готов принять. Может быть, он даже был доволен, что дорого продал свою жизнь.
В конечном счете, это не имело значения.
Не имело ни малейшего значения, что думал или чувствовал тот молодой солдат.
Ни для кого.
Первый войсковой транспорт прибыл тем же вечером.
Новые рекруты Корпуса Смерти стояли по стойке смирно, в ожидании.
Они построились повзводно на окраине разрушенного города, их недавнего поля боя. Думал ли кто-то из них о мертвых телах, которые все еще лежали в развалинах?
Они как-то смогли построиться ровными шеренгами, несмотря на транше и воронки под ногами — шрамы, повсюду покрывавшие мертвую поверхность их мира. Они стояли выпрямившись, держа лазганы в положении «на плечо».
Они дорого заплатили за свою бессмысленную победу. Но если их начальники сочли уровень потерь приемлемым, кто стал бы возражать?
Да, были убитые. Но выжившие вышли из этого учебного боя с отточенными навыками и с опытом, который окажется поистине бесценным для них на новых полях сражений.
— Сегодня вы одержали победу. Но помните, именно такой исход и ожидался.
К останкам осыпающихся стен города были прикреплены громкоговорители. Из каждого гремел голос давно мертвого генерала, громкий, металлический, разносящийся эхом. Запись, проигрываемая сотни — сотни тысяч — раз до того.
Новые гвардейцы Корпуса Смерти повиновались приказам этого голоса.
Они стояли, не шелохнувшись, когда два десантных корабля опустились на равнину прямо перед ними, взметая вихри пепла и сажи. Открылись люки и спустились трапы, но ни одно живое существо не вышло их кораблей, чтобы вдохнуть смертоносную атмосферу Крига. Немногие когда-либо осмеливались на это.
Гвардейцы направились к кораблям еще до того, как начала оседать пыль; они выглядели размытыми силуэтами, шагающими сквозь ядовитые тучи. Взвод за взводом, они всходили на борт первого десантного корабля, потом второго.
— Важно то, что вы служили верно и честно, и продолжите так служить.
Скоро эти молодые солдаты полетят к мрачному миру, расположенному у границы Сегментума Темпестус. Они заменят погибших в трех полках Крига, сражающихся там в безнадежном бою против древнего могущественного зла.
Их первое настоящее поле боя. И для очень многих из них — последнее.
И все время голоса их генералов будут греметь в их ушах:
— По расчетам вы не сможете выиграть эту войну. Вам не суждено увидеть при жизни величайший триумф Императора.
Но с каждой секундой, пока вы противостоите орудиям противника, вы истощаете его ресурсы. Вы делаете его слабее. Пусть ваши жизни стоят дешево, но вы можете дорого их продать.
Это и есть ваша задача. Это ваш долг и ваша судьба: умрите храбро, упорно сопротивляясь, и знайте, что даже эта ничтожная жертва, которую вы принесете, будет замечена и противопоставлена ереси ваших предков.
Вы приблизите час — славный, обетованный час — когда грехи Крига, наконец, будут отпущены, и дети его прощены во всевидящих глазах Императора.
И этим будет оправдано ваше недолгое существование.
Ходячие мертвецы
ГЛАВА 1
ГЮНТЕР Сорисон еще никогда в жизни не был так напуган.
Он спрашивал себя, что бы на его месте делали его любимые герои — эти мускулистые воины с квадратными подбородками, чьи подвиги он видел в кинохронике. Они бы тоже испугались? «Возможно», думал он, «но это не остановило бы их. Они бы делали то, что должны делать, и не испугались бы принять последствия, каковы бы они ни были».
Гюнтер хотел быть таким же смелым, как они. Он говорил себе, что он может. Он сунул руку в карман брюк, прежде чем мог бы передумать снова, и его пальцы сомкнулись на холодном твердом металле кольца.
Арикс вздохнула:
— О, нет…
Гюнтер испугался, выдернув руку обратно, словно кольцо обожгло его. Она увидела его движение, или прочитала его намерение на лице? Она догадалась, о чем Гюнтер хочет спросить ее, и это ее реакция?
Арикс уронила вилку, закрыв рукой лицо. Она словно пыталась стать меньше, выглядеть менее заметной. Театральным шепотом она сказала Гюнтеру:
— В двух столиках позади меня. Справа. Нет, справа от меня. Тот человек, в синем, с бородой и лысиной. Он смотрит сюда?
Гюнтер покачал головой.
— Нет.
— Думаю, мы встречались. На одном приеме в Верхнем Шпиле. Он был, кажется, поверенным, или уполномоченным, что-то вроде того. Ты уверен, что он не смотрит на меня?
— Уверен, — сказал Гюнтер. — Он просто ест свой ужин. Здесь темно. Вот почему я привел тебя сюда, из-за скрытности. Я едва могу разглядеть его лицо. Я уверен, что он не узнал тебя со спины, после того, как встречал тебя только один раз.
— Ты прав. Я воображаю глупости. — Арикс осмелилась оглянуться через плечо, и на ее круглом лице появилось облегчение. — Конечно, это не он. Что человек вроде него мог делать в таком месте?
Что-то в тоне Арикс, насмешка, которую она вложила в свои слова, больно ужалила Гюнтера.
— Ты же здесь, — заметил он.
— Я здесь инкогнито, помнишь? — сказала она, снова поднимая вилку и наматывая на нее длинный корень борана. — Я не хочу, чтобы меня узнали — и это последнее место в Иеронимус Тета, где вздумают искать племянницу губернатора.
— Да, — сказал Гюнтер безжизненным голосом, — думаю, ты права.
Они находились в верхней части одного из нижних шпилей Иеронимус-сити, так высоко Гюнтер еще не поднимался. Скайвэи были почти пусты, хотя сейчас был уже ранний вечер. Гюнтер несколько недель экономил, собирая деньги на взятку привратнику, чтобы его пропустили в эту закусочную. Здесь в первый раз ему подали настоящее мясо, а не синтетическую дрянь. Между столиками было много свободного пространства и множество сервиторов, внимательных ко всем нуждам клиентов.
И все же этого было недостаточно. Арикс привыкла к лучшему, чем мог предложить ей Гюнтер, даже после того, как получил повышение.
— Прости, что я так нервничаю, — сказала она. — Это из-за дяди Хенрика. Могу только представить, что он сделает, если узнает, что я была здесь, так далеко от дома.
— Я знаю, — вздохнул Гюнтер. — Я знаю.
О чем он думал, строя свои планы, мечтая о жизни с ней? Как это могло осуществиться? Они жили в разных мирах — и Гюнтер никогда не будет принят в мире Арикс, так же, как и она никогда не будет счастлива в его мире.
Он оставил кольцо в кармане.
ОН настоял на том, чтобы проводить ее — по крайней мере, насколько высоко ему будет позволено подняться.