Настроение упало, но она постаралась скрыть это: зачем портить такой удивительный светлый день? Тем более что Харрисон сделал для нее все, как и обещал.
– Спасибо, что устроил эту встречу, – сказала Тру, когда они подошли к причалу.
– Он замечательный, правда? – Волосы Харрисона развевались, и Тру даже чуть-чуть позавидовала ветру, который играл ими, как любила играть она сама. Сейчас, когда он рядом, она любовалась им и не могла налюбоваться. Надо быть слепым, чтобы не заметить, как прекрасно он сложен. Очевидно, звезды шоу-бизнеса усердно работают над собой.
– Да, он очень хороший, – согласилась она, разрезая воду своей доской. Сейчас приходилось прикладывать больше усилий, потому что течение не помогало. – Значит, ты приезжал сюда, еще будучи школьником?
– Постоянно, – подтвердил Харрисон. – И лодка была та же самая, на ней мы любили плавать детьми. Корнелиус относился ко мне как к члену семьи, а после смерти мамы он по меньшей мере раз в неделю кормил меня ужином.
Тру резанула жалость, острая как край ракушки.
– Мне очень жаль. – Она старалась сдержаться, но от огорчения голос задрожал, а глаза защипало. В смущении Тру добавила: – В нашей семье никому и в голову не приходило пригласить тебя за стол, а ведь ты был совсем один.
Весло Харрисона рассекало воду.
– Но именно это и побудило меня к сочинению песен: одиночество. Я ни о чем не жалею, и тебе не стоит. Твой отец ведь тоже мне помог: сделал так, что социальные службы не смогли отдать меня в приемную семью.
– Как это?
– Сказал, что я самый лучший газонокосильщик в округе и поручился за меня. Видимо, воспользовался своими связями.
– Он сделал это из эгоистических побуждений, а вовсе не от душевной щедрости, – тихо заметила она. – Просто ты слишком добр, если так говоришь о нем.
– Нет, ты не права: он думал обо мне, я чувствовал это. И каковы бы ни были его мотивы, мне это пошло на пользу.
– Я рада.
– Не суди его строго. Я и сам прежде всего думал о себе.
– Только потому, что должен был.
– Я так организовал свою жизнь.
Следующие несколько минут они плыли молча. День выдался по-настоящему жаркий, и, даже несмотря на ветер, Тру вспотела. У Харрисона тоже капельки пота повисли над бровями.
– Не хочешь сделать перерыв и искупаться? Корнелиус прав: прилив остановился. Я был бы не прочь нырнуть.
– Пожалуй, – согласилась она. – Почему бы и нет?
Он присел на доску и снял обувь.
– Я пошел.
– Удачи! – рассмеялась Тру.
Он снова выпрямился и, улыбнувшись ей, красиво прыгнул в воду с края доски. Спустя несколько секунд вынырнул и крикнул:
– Как здорово! Давай, Тру!
Сделав несколько взмахов, он подплыл к ее доске и ухватился за край.
– Давай, мисс Мейбенк! Тут довольно глубоко, так что не бойся: краб за пятку не схватит, обещаю. Мы посреди пролива, так что и устриц тут тоже нет.
– Хорошо. – Вообще-то думала она вовсе не о крабах.
Сняв кроссовки, Тру задержала дыхание и прыгнула.
Божественно! Вода такая прохладная! Эта свежесть вскружила ей голову. Почему она не делала ничего подобного с тех пор, как закончилось детство в «Раю песчаного доллара»? Вынырнув на поверхность, Тру открыла глаза и, переполненная ощущением счастья, рассмеялась.
– Ты прав: это чудесно!
Он схватил ее доску, подогнал к своей и подплыл к ней, отчего ее сердце заколотилось. На его ресницах блестели бисеринки воды.
– Как в старые дни, правда?
– Да, точно как в старые дни, – кивнула она.
– Давай немного поплаваем без досок, чуть-чуть разомнемся, – предложил Харрисон.
– Давай.
Они отплыли примерно футов на сто, остановились и повернулись друг к другу. Он был так близко, что Тру почти чувствовала его прерывистое дыхание. Она тоже чуть-чуть запыхалась.
– Ну вот мы и здесь, – сказал Харрисон так странно, что она услышала другое: «Ну вот, мы и вдвоем».
«Вдвоем». Это витало в воздухе.
Доски покачивались неподалеку, и в любой момент Тру могла бы вернуться к ним, но что-то ее удерживало. Руки и ноги кружились в соленом прибое, который омывал их, поддерживая на плаву.
– Я правда хочу, чтобы ты была счастлива, – ни с того ни с сего сказал Харрисон.
– Спасибо. – Сглотнув, она нырнула в воду, чтобы хоть на секунду скрыться от него, затем вынырнула и убрала с лица прилипшие волосы.
Харрисон лежал на спине, глядя в небо, и был похож на того мальчишку из детства, по которому она скучала. Но что еще можно было сделать в этой ситуации, кроме как вернуться к доскам и продолжить путь.
– Это отличная идея. Плывем назад?
– Угу, – согласился он и поплыл.
На этот раз Тру поплыла брассом, не желая спешить и почему-то чувствуя необъяснимую печаль.
Пока она плыла, Харрисон терпеливо ждал, придерживая доски одной рукой.
Приблизившись к нему вплотную, Тру случайно задела его ногой и дала задний ход, пробормотав:
– Извини.
– Ничего. – Он улыбнулся, и ее печаль испарилась. Глаза его излучали тепло и понимание.
Даже тогда, в старших классах, когда ему казалось, что он ненавидит ее, все обстояло иначе, потому что это была не настоящая Тру. Он всегда оставался верен той девушке, какой она была на самом деле, несмотря на все ее ошибки и поведение. Он никогда не забывал ее. И это так помогало ей… когда Тру сама не знала, кто она такая, потому что Харрисон всегда это знал.
Всегда.
Между досками образовалось маленькое уютное пространство. Только несколько дюймов воды разделяло Харрисона и Тру, когда они покачивались на волнах лицом друг к другу. Птицы шумно поднялись с берега. Ветер усилился, набегая короткими легкими порывами.
И тогда это случилось: Харрисон потянулся вперед и поцеловал ее. Его губы были влажные, соленые и теплые. Тру ответила на поцелуй, и это было так же естественно, как дышать. Ее губы приоткрылись от жажды и желания. Он привлек ее ближе, обнимая одной рукой, и она перестала прилагать усилия, чтобы держаться на воде, и переплела свои ноги с его ногами.
Ничего не изменилось.
О боже, ничего!
Стон родился где-то глубоко в горле. Харрисон прижался к ее животу, и, ощутив его возбуждение, Тру опустила руку, поощряя. «Старый, старый друг… Мой любимый».
Он поглаживал ее спину: вверх-вниз, вверх-вниз, – пока не остановился на ягодицах.
– Ты прекрасна, – шептал он снова и снова, – прекрасна!
Его слова действовали на нее так же, как поцелуи, и она не понимала, как могла так долго не слышать их.
Над головой пролетел самолет, но этого было достаточно, чтобы Тру очнулась и, открыв глаза, прошептала:
– Харрисон…
Это прозвучало как мольба. Но разве возможно остановить мужчину, когда хочешь, чтобы именно он целовал тебя? Когда только он способен сказать то, что мечтаешь услышать от него снова и снова?