Читать интересную книгу Фонарь на бизань-мачте - Лажесс Марсель

— Все наши женщины будут грезить о нем, — засмеялся нотариус. — Стоит мужчине попасть в историю, о которой не утихает молва, как женщины начинают за ним гоняться. Но те, кто ожесточился против него, сочтут, что это его решение не столь уж забавно.

— Вы виделись с ним? — спросила я.

— Да, в канцелярии, куда господин Шапделен пришел вместе с ним ко мне на прием. Да, кстати, Армель, он спросил, здоровы ли вы и как вам понравилось на Иль-де-Франсе?

— Что вы ему ответили?

— Что вы чувствуете себя превосходно, что вы теперь стали членом нашей семьи и что вы, хотя и подумывали какое-то время вернуться во Францию, ныне переменили свое решение. Я был прав?

— Да.

Я не нашла, что добавить к сказанному, потому что меня взволновала одна внезапно пришедшая мысль. Почему капитан ни с того ни с сего заинтересовался моей особой? По соображениям, известным ему одному, он рассудил, что я не должна выходить замуж за Матюрена Пондара, и устроил все так, чтобы дать мне это понять. С тех пор миновали недели. Питай он ко мне какие-то чувства, он вел бы себя иначе. Такой неожиданный интерес был весьма подозрителен. Не опасался ли он каких-нибудь козней с моей стороны? Все тут плохо согласовалось одно с другим и требовало раздумий. Впрочем, не очень-то поразмышляешь, когда из рук в руки передаются блюда, дети отказываются от мяса и то и дело принимаются хныкать. Но уже то, что мне предстоит уяснить себе все до мельчайших подробностей, обещало приятное развлечение.

Однако и после ухода нотариуса в канцелярию мне не удалось отвлечься от дел в семействе Дюкло. Дети, лежа в кровати, потребовали, чтобы я рассказала им сказку, а мать их, устроившись рядом, взялась чинить простыню. Я придумала сказку про чайку, укрывшуюся на уходящем от Франции корабле, и это было настоящая одиссея, которая продержала детей в неподвижности до той минуты, когда они уже не смогли бороться со сном.

Я взяла свой ларец, и мы с госпожой Дюкло прошли из детской в гостиную. Я знала, нам не избежать спора. Но спор будет дружеским. С тех пор как я отказала Матюрену Пондару, между нами царило молчаливое согласие, сотканное из благодарности с моей стороны, а с ее — из какого-то удивления и, быть может, немного из зависти.

Я открыла ларец. Из шелковой подкладки торчали иголки, а под шелком лежало письмо с красными нетронутыми печатями. Едва я успела подумать о роли, которую это письмо сыграло и продолжает играть в моей жизни, как госпожа Дюкло перешла в наступление.

— Скоро небось объявится, — сказала она.

— Кто? — спросила я.

Из чисто женской хитрости мне не хотелось, чтобы она поняла, что наши мысли с сегодняшнего утра крутились вокруг одного и того же предмета.

— Ах, Армель, вы прекрасно знаете, что я имею в виду капитана.

— Зачем ему объявляться? — сказала я.

— Чтобы сделать вам предложение. Вы жили с этой надеждой все последнее время, не отрицайте. И вот час настал.

— Выйти за него замуж? Да ни в коем случае! Он не тот человек, за которого выходят замуж.

— Неужели он вам не кажется обворожительным? Будет вам, никогда не поверю в подобную чушь.

— Я не сказала, что капитан не обворожителен, я говорю, что он не тот человек, за которого выходят замуж.

— Объяснитесь, я вас не понимаю.

Я тоже не понимала себя. Я только знала, что, если я приму его предложение, он тотчас возьмет надо мною верх. Я не хотела этого.

— О каком же будущем вы мечтаете? — спросила госпожа Дюкло.

— Я вообще не мечтаю, это гораздо благоразумнее. Ничего из того, что воображаешь себе, никогда не сбывается, разве вам неизвестно это? Вы приехали сюда, как и я, с большими надеждами, и что вы нашли?

— В первое время трудности неизбежны, — с некоторым смущением сказала она. — Через два-три года…

— В первое время? Ради чего вы покинули вашу родину, вашу семью? Ради какого-то жалкого существования, в иные минуты мучительного, а ведь вы, конечно, надеялись на другое. Нотариус да и вы сами думали, что в два счета сколотите здесь состояние. Что осталось от всех этих сладостных упований? Дом, затопляемый каждым ливнем, крыша, которую сносит первый же ураган, и никаких возможностей отложить хоть немного деньжат, потому что вы слишком честные люди, и все, что тут можно купить, часто самое необходимое, баснословно дорого!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Армель!

— Простите меня. С тех пор как я здесь, я много чего повидала и поняла. Чтобы содержать в порядке свое поместье, надо быть одержимым и обладать неистовой волей к победе. Не каждому это дано. Вот вы, что бы вы делали, получив концессию?

— Только от нас зависит ее получить.

— И сразу, с вашими-то и вашего мужа понятиями, с вашей-то щепетильностью, вы почувствуете себя по гроб жизни обязанными Вест-Индской компании. Даже сейчас, будучи просто их служащим, господин Дюкло сам создал себе кучу лишних забот.

— Это в традициях его семьи…

— Я знаю, что он от них не открестится. Борьба эта беспрерывна и слишком часто не приносит наград.

— Что правда, то правда, борьба идет нескончаемая, но есть и награда. Удовлетворение от того, что приносишь пользу, что ты звено в длинной цепи…

— Вы говорите совсем как нотариус!

— Я должна говорить, как он, мы муж и жена, и я ему так благодарна…

— Ну видите, как опасно замужество?

Она предпочла засмеяться, но мы были правы обе. И я, когда говорила о воле к победе — победе над людьми, природой, стихиями, — и она, напомнив об удовольствии от работы, ведущей к всеобщему благу.

Госпожа Дюкло поднялась, чтобы расстелить простыню на столе и подогнать кусок полотна к тому месту, где она прохудилась. Значит, подумала я, когда она вышла замуж, даже в ее приданом имелись потертые вещи. Простыня из добротной материи не расползется за два-три года. Выйти замуж в надежде пускай не разбогатеть, но хоть жить в известном достатке, и вот оказаться в бедности на каком-то острове, с мужем, конечно, добрым, порядочным, однако же не имеющим ничего общего с Адонисом, — как это грустно! Не такое ли будущее приводило в ужас и госпожу Фитаман?

Я снова, будто воочию, увидала ее в коридоре в том памятном красном платье, с волосами, зачесанными наверх и ниспадающими на шею крутыми локонами. Я-то была в своем холстинковом платьишке и с котелком в руке. Как можно поверить в то, что судьба моя столь удивительно повернулась и капитан пожелал жениться на мне? Немыслимо! Если он принял такое решение, то у него была некая цель или его подтолкнула боязнь.

— О чем вы вдруг размечтались, Армель? — спросила госпожа Дюкло.

— Просто думала, как лучше подкоротить этот фартук. По нижнему краю или по талии?

— Ладно, храните ваши секреты. Как бы то ни было, развязка уже близка.

— Я не так уж в этом уверена.

Я никогда и ни в чем не была уверена, и так же, конечно, было и с ним. Но зато он знал, мы это знали оба, что каждый из нас мог, даже не обернувшись, уйти в любой день. Во время разлук нас сковывал одинаковый страх. Я могла уйти, пока его нет, он мог не вернуться. Но он возвращался, а я всегда была здесь.

Госпожа Дюкло оказалась права. Развязка произошла тем же вечером, когда незадолго до ужина я уложила детей.

Некий гость подошел к воротам. Звук сотрясаемого кольца привлек внимание нотариуса, и он вышел в сад.

Я уже поняла и была согласна, но на моих условиях. Эти условия, я знала, сильно обеспокоят тех, кто меня окружает и даже успел привязаться ко мне.

Войдя в дом и обменявшись с нами поклонами, капитан Жан Франсуа Мерьер, одетый в обычный мундир, со шпагой на левом боку, без промедления заявил, что хочет на мне жениться и увезти с собой. Обращался он не ко мне, а к нотариусу. Он обращался к нему как вежливый человек, желающий соблюсти обычай. Ведь я находилась под покровительством семейства Дюкло.

То, что мне представлялось немыслимым, воплощалось в жизнь. Впервые за долгие эти недели мы стояли с ним снова лицом к лицу. Каким оно было странным, это одушевлявшее меня чувство! Я разрывалась между соблазном всем сердцем отдаться своему торжеству и убеждением, что мне надо себя защитить, спасти то, что должно было стать моим счастьем. Это будет не так-то легко, но, если действовать хитроумно, я своего добьюсь, уж это как пить дать.