«Тетя Джейн все неправильно истолковала. Такой человек, как он… Роуэн не мог знать, что у него будет ребенок, когда отправлялся в это путешествие. Если они поддались страсти перед его отъездом, она не могла еще иметь хоть какие-то свидетельства своего положения. Если он что и заподозрил, то мог спросить Шарлотту, а она могла его заверить, что с ней все в порядке, искренне не догадываясь о своем состоянии. У него не было причины подвергать сомнению ее слова. Поскольку научные изыскания обладали для него большой важностью, он хотел побыстрее уехать и принял ее слова на веру».
В глазах Гейл все это выглядело вполне логичным. Зная, как его прикосновения сводят с ума, она не могла винить Шарлотту в слабости, тем более если он обещал жениться, что также не вызывало сомнения.
«Я знаю, что значит полюбить Роуэна Уэста и забыть обо всех предосторожностях. Если кузина Шарлотта сделала то же самое, то я последняя, кто бросит в нее камень!»
Гейл хотелось думать о Роуэне хорошо, и она из собственного опыта знала, что в силу своего благородства и честности он мог наказать себя, признав вину в смерти Шарлотты.
«Поэтому он проявил в карете такую сдержанность. Он уже проходил этот путь, чтобы пережить в конце чувство вины и трагедию. Он не хотел повторять это снова».
Что касалось их запутанных отношений, то она собиралась наладить их снова.
«Он отказался от меня, но в то же время сказал, что любит меня. Значит, есть способ все исправить».
Он отважно принял удар на себя. Ее собственный, куда менее честный, подход к учебе, целям и даже к нему был совсем иным. Его пример вынуждал ее сказать правду, и она должна была ее сказать.
«Тетя Джейн отреагировала так, как я и предполагала, но это еще не конец света. Если бы я была честна с ней с самого начала, возможно, все сложилось бы лучше. Но этого я уже никогда не узнаю. Не важно. Когда он вернется, я пообещаю, что больше не буду лгать, потому что искренне хочу, чтобы он любил меня. Но не думаю, что он сможет любить, если не будет уважать».
В этот момент открылась дверь, и Гейл обернулась. Ее сердце лихорадочно забилось. Но это оказалась Флоренс. Присев в реверансе, она вошла с пустой корзиной для белья.
— Я знаю, что сегодня не понедельник, но… мы слегка выбились из графика, мисс. Я пришла убраться в вашей комнате, так что не обращайте на меня внимания.
Слегка погрустнев, Гейл кивнула:
— Спасибо, Флоренс.
Было трудно поверить, что со всем этим шумом внизу в доме не знали о драматических переменах и событиях, но Гейл нашла успокоение в неприхотливом возвращении к обычному распорядку, о чем возвестило жизнерадостное объявление Флоренс.
Флоренс, чтобы не мешать, закрыла за собой дверь ее спальни, и Гейл остановила взгляд на последней записи, которую скопировала.
«А. Фезерстоун — при всей хитроумности нашего последнего изобретения «перевозбужденной крови» может на самом деле страдать от повышенной нервной возбудимости и бессонницы. Подождем новостей от Л.У. касательно подрастания нового помета, но собачье решение вопроса наверняка поможет!»
— Похоже, он собирается подарить ей на Рождество щенка, — вздохнула Гейл.
«Ты безнадежный добряк. Как я могла быть с тобой такой жестокой?»
— Вы трудитесь не покладая рук, — вторгся в ее мысли голос Питера Джеймса. Двигаясь с обычной непринужденностью человека, хорошо знакомого с домом, Питер вошел в комнату. — Но в этом нет ничего удивительного, верно?
— Вы вернулись! Так быстро, я хотела сказать.
— Сверившись с реестром, я заметил, что у доктора Уэста кое-чего не хватает. — Он показал ей небольшой пакет. — Видите?
— О да, конечно! — Она слабо улыбнулась. «Если в комнату войдет еще кто-нибудь и это будет не Роуэн, я грохнусь в обморок». — Давайте его мне, я уберу.
— В этом нет необходимости, нет…
Его слова оборвала веселая трель звонка на стене, и они оба повернули головы в его сторону. Гейл в недоумении прикусила губу. Обычно этот звонок сообщал об отъезде Роуэна.
«Но как это возможно? Я все это время ждала его возвращения! Неужели пропустила ночью, пока укладывала в своей комнате вещи и ревела как ребенок?»
— Нет необходимости, — с улыбкой очнулся Питер Джеймс.
— Прошу вас. — Она протянула руку к свертку и уже коснулась его, намереваясь забрать. — Мне нужно заниматься, и это не составит труда…
— Нет!
Питер резко вырвал сверток из ее рук, и они оба застыли от неистовости его вспышки. Пакет упал на пол между ними и раскрылся.
— Ну вот… я сам уберу, — запинаясь, закончил Питер.
Гейл из смущения не стала за ним наклоняться, но вдруг осознала, каким невесомым показался ей сверток и как странно блеснули глаза мистера Джеймса. Взглянув на пол, она тотчас убедилась, что это была всего лишь пустая оболочка из свернутой бумаги.
— Я… я не хотела помешать.
Он быстро опустился на колени, чтобы все собрать.
— Это было глупо с моей стороны. Добрый доктор, как я вижу, уезжает. Сегодня ожидается напряженный день, и я только хотел снова увидеть вас. — Питер Джеймс встал, сунув бумагу в карман. — Глупая уловка, мисс Реншоу. Прошу меня простить за это, но когда думаю о том, что сказал позавчера, то начинаю переживать, что слишком поторопил события.
Гейл ощутила неловкость.
«Умоляю, Питер, не заставляй меня говорить это прямо. Ты был таким хорошим другом. Я не хочу причинять тебе боль!»
— Мистер Джеймс, вам не о чем беспокоиться. Но я не хочу, чтобы доктор Уэст неправильно истолковал ваше присутствие здесь и…
— Не важно, что он думает. Я собирался сказать вам это еще два дня назад, но вы умеете отвлекать людей, мисс Реншоу. Я изо всех сил старался демонстрировать свои хорошие манеры, угождая хозяевам, но это совсем нетрудно, если знаешь, что задача в скором времени решится.
— К-какая задача?
— Вы хотите добиться большего. Я это понимаю, потому что мы с вами слеплены из одного теста, вы и я. — Он шагнул к ней. — Вам не нужно ждать будущего, мисс Реншоу. Мы могли бы выйти из этого дома вместе. Прямо сейчас. У меня теперь достаточно денег, чтобы открыть свою аптеку, и я не стану препятствовать, если вы захотите устроить свою маленькую медицинскую практику! Это лишь поможет укреплению моего бизнеса, хорошая акушерка на подхвате, вы меня понимаете?
— Мистер Джеймс!
— Идемте со мной. Вам не нужны эти чопорные лондонские воображалы, чтобы услышать, чего вы стоите. Я с первого раза, как только увидел вас, понял, что вы сокровище, которое только дурак может не заметить!
Гейл сделала глубокий вдох. Ее сердце тревожно забилось. Язык и манеры Питера становились все грубее и грубее по мере того, как он продолжал.