от хвалебного до восторженного, журналисты старшего поколения радовались «возвращению легенды», молодые удивлённо замечали, что «старики ещё что-то могут».
Были и ругательные статьи. Например, какой-то листок в один разворот, четыре странички размером чуть больше стандартного листа пищей бумаги каждая, называвшийся «Новое искусство» выдал статейку про «замшелое ископаемое», которое «вылезло на сцену со студенческими частушками». Там прямо со страниц капали желчь и концентрированная зависть. Другие газеты, правда, на следующий день разнесли и статью, и газету, и автора на клочки, а заодно заинтересовались личностью «таинственного нового автора» про которого «уважаемый профессор рассказал столько всего лестного». Самый дотошный раскопал, что я учусь в хозяйственной академии и работаю «химиком-аналитиком» в «одной из исследовательских лабораторий». Близко подошли, очень близко.
В целом моя фамилия упоминалась многократно реже, чем фамилия Лебединского, но в каждой, буквально — в каждой газете находил от трёх до десяти раз. Особенно понравилась статья, тоже озаглавленная с вопросом: «Новая надежда?», в которой журналист задавался вопросом, действительно ли Лебединскому удалось найти нового перспективного автора, или я так и останусь в истории создателем одной песни, каковых было и будет не одна сотня. И, если вдруг из меня выйдет толк — даст ли возможность профессор возможность работать со мной другим исполнителям, или подомнёт под себя? Эх, знал бы он, сколько работы в «мои» песни вкладывает Лебединский — такими вопросами не страдал бы. Ох, попадут газеты в общагу — что тут будет…
«Не можешь предотвратить — возглавь. Чтобы не потерять контроль над ситуацией».
«Красиво сказано, а по сути?»
«Отдай газеты Петровне, с возвратом. Она доведёт до персонала, да и бабушку, возможно, предупредит. Потом газеты бабуле и отошлёшь».
«Персонал — ладно, хотя Петровна на педагогов влияние вряд ли имеет. А студенты?»
«Да, это зверьки такие, трудноуправляемые. Тут уж остаётся уповать на то, что тебя не многие знают, а в группе такими газетами вроде как никто ен интересуется. Если что — придётся отбиваться по ситуации».
Вопреки опасениям, особого ажиотажа среди студентов не было. Кое-кто всё же читал газеты и смог сопоставить написанное там со мною. Пару раз подходили и спрашивали, нет ли у меня старшего родственника или однофамильца, а узнав, что я такой в мире один — отходили в сомнениях. Это было даже немного обидно. Шушукались, поглядывая на меня, иногда стали здороваться незнакомые мне люди, но на этом и всё. Никакие толпы поклонников (и поклонниц) за мной следом не ходили, экзальтированные девицы в комнату за автографом не прорывались. Всё же, пожалуй, и сам профессор Лебединский и наши песни ориентированы на аудиторию постарше.
А вот Надежда Петровна прониклась, окончательно убедила себя в том, что я «хороший мальчик». Возвращая газеты для пересылки их бабушке вместе с некоторыми, докупленными позже, она даже угостила меня моей же, присланной от бабули, голубичной настойкой — той, что с апельсином. А ничего так получилось, интересно! Смешно получается, но я, автор рецепта (ладно, ладно — дед автор, но мы же с ним «два в одном»), до сих пор ещё его не пробовал. А в комнате у меня появились новые занавески и новые ночные шторы, даже с кистями.
Жабицкий с Нутричиевским опять затихли, даже попытки выдать мне на практикум дефектные материалы прекратились, но я не снижал бдительности. Как-то меня это затишье напрягает.
В пятницу вечером получил второй за неделю вызов в лабораторию. Выяснилось, кстати, что установленный у Петровны в кабинете проводной телефон посредством какой-то хитрой схемы имеет выход на телефонную сеть лица мира — на него-то и позвонили из администрации ректора. Говорят, что просиди приехать завтра, с оплатой сверхурочных.
В лаборатории меня встретили несколько странно, с загадочными улыбками и похихикиванием. Ситуацию прояснил Пескарский:
— Ну, привет, неучтённое оборудование!
— В каком смысле⁈
— Да тут на днях история была. Из-за твоей аналитической записки Мурлыкину, где ты расписал про «реперные примеси», что их концентрация разная в двух образцах из-за разного разбавления, но соотносится между собой в одной пропорции и так далее — помнишь?
— Конечно, а что не так⁈
— Всё так, просто кое-кто не так интерпретировал, возбудился и прибежал сюда. С запросами и требованиями. Мол, откуда у нас тут оборудование, которого нет даже в вышестоящей организации, на какие средства закуплено и почему оно как следует не поставлено на учёт. Потребовали предъявить, отчитаться и сдать «для должной постановки на учёт». Даже грузовик пригнали с грузчиками, придурки. Пришлось объяснять, кто у нас является «оборудованием», а потом ещё доказывать это. Пол дня пришлось дурью маяться.
— Ну, простите. Я не нарочно.
— Да ладно! Во-первых, вы тут никак не виноваты, что у некоторых голова наискось работает. Во-вторых, я ещё и поразвлёкся за счёт столичных придурков. Ну, и безнаказанным вы точно не останетесь: сегодня заявок уже девять, при том, что ещё три, какие попроще, отдал Гене. Слухи разнеслись широко, вместе с воплями, народ возбудился и заинтересовался. Среди этой дюжины запросов не только Могилёвские. Боюсь, что на следующей неделе подвезут пробы с просьбами со всей губернии.
— Вот ведь! И когда учиться⁈
— Хе-хе. Это я ещё отбил несколько совершенно странных запросов, наподобие требования «определить химически» где именно был изготовлен подсвечник. Как они это вообще себе представляют⁈
«Ну, вообще-то — вполне реализуемо, в моём мире. Спектроскопия, для металла — лазерная, изотопный анализ, можно точно определить происхождение металла с точностью до месторождения. Плюс микроследы на поверхности…»
«Давай только дяде Серёже Михайловичу не будем всё это рассказывать, ладно? Хотя бы потому, что я не смогу ответить ему на законный вопрос — что такое „лазерная“, а что именно лазерное — я, пожалуй, с первой попытки не выговорю».
Работа заняла почти весь день, сегодня толпы помощников, способных организовать конвейер, не было, пришлось бегать самому. Мефодьевна вернулась в своё обычное состояние и стребовала с меня обычную «плату». Рассказал ей про жизненный тонус[1].
После работы наудачу сунулся к изнанке «художки» — и удача была на моей стороне: прямо у двери встретил уходившую домой Мурку. Пока я думал, как ловчей пригласить её на прогулку, Маша стала действовать так, словно мы заранее договорились встретиться здесь.
— Привет! — Она подхватила меня под руку, пристроившись слева и чмокнув в щёку. Я ответил тем же, а дед отметил:
«Палится, девочка! Явно или выросла в семье военных, или её бывший был при погонах».
«Почему ты так решил?»
«Потому что она слева встала, а не справа, как обычно. Чтобы правая рука кавалера была свободна для отдания воинского приветствия!»
«А ведь точно!»
Наши внутренние