и кисти на столе лежат просто так, ради декорации.
— Зачем ты приехал? — прохрипел я.
— Извиниться.
Одним словом он вышиб весь воздух из моих лёгких. Я искал в его взгляде хотя бы намек на то, что это слово лишь часть какого-то хитрого эксперимента психологини, решившей попробовать на мне свою новую методику. Искал и не мог найти. Батя медленно подошёл к кухонному столу, отодвинул стул и, опустившись на него, тяжело вздохнул:
— Я давно должен был перед тобой извиниться, Филипп. За все. За маму, за то, что упустил тебя, за то, что не смог найти сил и признаться в этом раньше…
Он резал меня на живую, а я все не верил, что слышу это наяву. Может, только изумленное лицо Ангела стало неким подтверждением реальности происходящего, но даже она не представляла насколько неожиданной для меня была речь отца. Я так привык к его крикам, вечному недовольству, что сейчас не верил в эти слова. Хотел, но не верил. И звук щелкнувшего в повисшей тишине чайника прозвучал громче выстрела.
— Я… Фил… Наверное, нужно было купить заварку, а у нас только пакетики… — Рита сорвалась к рейлингу с кружками, захлопотала, переставляя на стол сахарницу, коробку с пакетиками, словно решил заполнить все пространство звуками. — Фил, выложишь пирожные?
— Что?
— Пирожные. Марк Альбертович, вы же попьете чаю?
— Если Филипп не против…
Я помотал головой, потянулся к пакету с пирожными и осторожно переложил их на белоснежное блюдо:
— Мама Риты кондитер. Попробуй, очень вкусные.
— Марк Альбертович, вам с разбавкой или без?
— Если можно, то совсем немного.
И снова тишина, от которой еще острее становится ощущение непонятной неловкости всего происходящего. Я лихорадочно искал глазами пачку сигарет и никак не мог вспомнить куда ее положил. Придвинул к себе пепельницу, схватил зажигалку и открыл рот спросить у Риты про сигареты, но не проронил ни звука. Батя достал из кармана портсигар, подаренный ему мамой, и поставил раскрытым передо мной. Я помнил, как мама долго выбирала его в магазине и потом попросила меня не рассказывать отцу где мы были. Это был наш маленький с ней секрет, а я едва не проболтался.
— Ты куришь дома или на улице? — спросил отец.
— Тут, — протараторила Рита, пока я переваривал вопрос. Щелкнула кнопкой на вытяжке и сжала мою ладонь.
— На улице не вариант. Холодно, и лишнее внимание мне ни к чему.
— Куда летите?
— На Бали. Хочу, чтобы Ангел посмотрела на океан.
— А подарок?
— Завтра у Алисы свадьба.
Я не объяснял, не уточнял, отвечая больше односложно, без подробностей. Словно привыкая к тому, что мы с отцом вообще можем говорить, а не орать друг на друга. Он тушил очередную, докуренную до фильтра, сигарету, тянулся за следующей и спрашивал, спрашивал, спрашивал. Рита снова ставила чайник, выпуская мою ладонь всего на несколько мгновений, которые я молчал рыбой. Но стоило вновь ощутить ее пальцы, и ко мне возвращался дар речи. Безумно тонкое и хрупкое перемирие.
— Как у тебя дела с музыкой?
— Вроде неплохо. Станции Клейстеру телефон обрывают. Он вроде как мой агент.
— А я могу чем-нибудь помочь? Может, нанять каких-нибудь звуковиков или дизайнеров? Ты только скажи…
— Не нужно ничего, бать. Мистик любого звуковика заткнет, и у нас с ним что-то вроде одной волны, а дизайнеры… На кой они мне?
— Не знаю. Те же обложки для дисков рисовать или одежду подобрать. Зачем-то их ведь нанимают.
— Не. Мы сами. Если что, Рита мне нарисует. Да, Малыш?
Она кивает, улыбаясь, а батя снова тянется к портсигару, достает сигарету и не поднимая глаз спрашивает:
— Пригласишь на концерт?
— Тебе не нравится рэп.
— Это не мешает мне гордиться твоими успехами, Филипп. И я не пропущу первое выступление сына.
— Мы его не планировали, бать.
— А может стоит задуматься? — он постучал фильтром по столешнице, достал из внутреннего кармана небольшой лист сложенной вдвое бумаги и протянул мне. — Я, может быть, лезу не в свое дело, но кое-кто считает, что ты уже взял планку, после которой можно смело переходить к клипам и концертам. Конечно, если ты этого не хочешь, я настаивать не буду.
— Что это? — спросил я, расправляя лист. В нем не было ничего такого, что кричало о необходимости концерта — названия радиостанций, какие-то цифры рядом, и в самом низу пара дат с суммами.
— Филипп, только не психуй, хорошо? Я мало разбираюсь в музыке и поэтому попросил одного знакомого помониторить как идут твои дела. Он сделал несколько звонков. В общем, это процент запросов и прокручивания твоих песен, а внизу свободные числа под аренду “Олимпа”.
— Бать, это не смешно, — глухо рассмеялся я. — Какой нахрен “Олимп”? Я не соберу такую площадку. Сколько там вместимость? Тысяч десять? — отодвинув лист от себя, помотал головой. — Не собрать.
— Филипп…
— Даже не уговаривай. Не знаю откуда у тебя такие цифры…
— Фил, а может здесь? — негромко спросила Рита. — Мстислав же крутит твои треки на каждой дискотеке, и никакой аренды платить не нужно. Попробуешь одну-две, посмотришь, как все пройдет, а потом уже решишь надо ли делать концерт.
— Вот это предложение хотя бы ближе к реальности, — хмыкнул я. — Платить бабки в пустоту, тем более не зная что и как? Не. Я ещё за тачки не расплатился.
— Хорошо. Пусть будет по-твоему, — кивнул отец, неожиданно легко соглашаясь. Посмотрел на часы и поднялся. — Наверное, мне пора. Я и так вас отвлекаю. Маргарита, спасибо за чай и приглашение. Филипп… Надеюсь, мы еще посидим так же?
— Без наездов?
— У нас вроде получилось.
— О`кей.
— Позвони, если надумаешь на счет концерта. Не важно где, я хочу тебе помочь, чем смогу.
— Я позвоню, — пожал протянутую руку и добавил, — Заходи, если… Короче…
— Обязательно. До свидания, Маргарита.
— До свидания, Марк Альбертович.
И когда за отцом закрылась дверь, я посмотрел на Риту, похлопал себя по карманам и вытащил потерявшуюся пачку. Бросил ее на стол и никак не мог найти подходящих слов, чтобы передать то, что во мне творилось. Даже матом я не смог бы описать этот раздрай.
— Фил, только не молчи. Если хочешь, проорись, что я сделала что-то не так. Только не молчи, пожалуйста.
— Малыш, все о'кей. Все так. Наверное. Фак! Ангел, он же по любой врал? Это ведь Ингеборга его науськала?
— Фил… — протянула она и помотала головой. — Мне кажется, что твой папа говорил то, что думает.
— Кажется? — вскинулся я. — На кой ему эти извинения? Ты его вообще не знаешь! Вообще! Думает, что приперся, по ушам мне проехался и