Могло создаться впечатление, что эта лихорадочная пре парламентская активность происходит где-нибудь в Англии или Америке, где парламенту не угрожает никакая опасность. Депутаты разве что не молились на Учредительное собрание. Многие отказывались вообще от всего, что могло быть мало-мальски не демократичным. Многие хотели избегнуть любых актов, которые большевистское правительство могло посчитать враждебными. Они отказывались видеть, что коммунисты играют по совсем другим правилам. Они оценивали коммунистов с точки зрения своих стандартов поведения. Политика ублажения большевиков особенно была в ходу у всех левых. Чернов и его многочисленные сторонники верили, что кооперация между демократией и коммунизмом не только возможна, но и необходима. Как результат, основная масса депутатов заняли нейтральную или, лучше сказать, пассивную позицию в отношении разворачивающихся драматических событий.
Наша маленькая группа армейских депутатов была единственной, настаивающей на действии. Напрасно мы кричали до хрипоты, что большевики готовят заговор против Учредительного собрания, что вся пресса в их руках, и оппозиционные газеты закрыты, и что у большевиков на руках все средства, чтобы повернуть события в их пользу. Напрасно мы указывали, что рано ещё спорить о законах, когда до законов дело ещё может не дойти. Напрасно делегации от различных гражданских и профессиональных организаций настаивали на координации между ними и депутатами для того, чтобы помешать коммунистам заблокировать Учредительное собрание. Их призыв получил холодный приём от бюро партии, составляющей большинство Учредительного собрания. Напрасно делегация русских кооперативов, мощная организация с сорока тысячами членов, призывала к активным действиям. Эта организация возглавлялась Чайковским и Биркенгеймом, оба они имели отличную репутацию и предлагали объявить всеобщую забастовку. «Мы можем парализовать всю страну практически за одну ночь, — Биркенгейм объявил на бюро. — Эта всеобщая стачка может произвести впечатление на большевиков и отбить у них желание препятствовать Учредительному собранию. Однако для проведения стачки нам нужно иметь положительную резолюцию».
Положительную резолюцию им так никто и не дал. Наша маленькая армейская группировка была очень настойчивой. Мы снова и снова требовали действий или, по крайней мере, разрешения действовать на свой страх и риск. Наконец, нам удалось выбить от Бюро Учредительного собрания разрешение на создание военной комиссии и получить право «обеспечить и подготовить все средства для защиты Учредительного собрания».
Делом комиссии было организовать военные и гражданские элементы для того, чтобы предупредить и противодействовать любой попытке помешать нормальному проведению Учредительного собрания. Я был избран председателем этой комиссии, и перед нами стояла трудная задача. Только четыре недели оставалось до начала собрания, а наша группа была очень маленькой. Нас было всего десять человек военных, и против нас была вся организация большевистской партии.
Ситуация в Петербурге была неблагоприятной, но не безнадёжной. Оставались ещё армейские подразделения, состоящие из ветеранов, и преданные старому правительству. Эти ветераны имели больше опыта и благоразумия, чем новобранцы. С этими ветеранами мы смогли найти общий язык и создать ядро нашей оборонной организации.
В целом Петербургский военный гарнизон находился в состоянии полной деморализации. Тем не менее, несколько полков сохраняли воинскую дисциплину. Мы сосредоточили свои усилия на этих полках. Среди них Преображенский и Семёновский полки находились в самом лучшем состоянии. В течение нескольких дней мы установили тесные контакты с этими полками, а также с дивизионом бронемашин, в котором также преобладали демократические тенденции. Мы получили заверения, что эти подразделения окажут активную поддержку планам защиты Учредительного собрания. Красной армии в то время ещё не существовало. Единственное, на что могли рассчитывать большевики, это на банды реэмигрантов, дезертиров и выпущенных из тюрем, которые получили название «Красной гвардии», и которые, собственно, и произвели Октябрьский переворот. В это время у коммунистов просто не было наличных сил, чтобы подавить любое выступление. Троцкий пишет об этих днях: «Ленин был обеспокоен Учредительным собранием. Он настоял, чтобы в Петроград вызвали отряд из Латвии. Ленин не доверял русским». Троцкий говорит заведомую ложь. На самом деле все эти «латыши» были реэмигрантами и импортированными боевиками, но в то время всех, кто плохо говорил по-русски звали «прибалтами» или «латышами». На самом деле эти «латыши» были теми самыми боевиками, которых сам же Троцкий и привёз с собой из Нью-Йорка. В самом Нью-Йорке ни для кого не было секретом, что это Троцкий с их отрядом делает революцию. Ленин заявил, что: «Русские могут заколебаться, а тут нужна полная решимость».
Латвия на тот момент уже была иностранным государством. Легенда о латышских стрелках, полностью высосана из пальца. Стрелки то были, но Латвия здесь была не причём. Латыши спокойный, рассудительный и медленный на подъём народ, и за пределы своей республики никогда не выезжает. Большевиками просто надо было срочно объяснять явный факт обилия плохо говорящих по-русски людей среди красных комиссаров. Поскольку пресса вся уже была запрещена, то им было легко запустить легенду, что, весь этот иностранный сброд, якобы, из Латвии, хотя на самом деле они все были реэмигранты из Нью-Йорка, которые приехали с Троцким, плюс может быть какое-то количество из Европы. Им даже некоторым действительно сменили фамилии на прибалтийские, типа «Петерс», власть уже была их, что хочу — то и делаю.
Максима Горького поставили руководить новой и одной из немногих незапрещенных газет «Новая жизнь». Эта «Новая жизнь» постоянно нахваливала большевиков, особенно в последние десять дней перед Учредительным собранием. Максим Горький говорит тогда в своей газете: «Совнарком пребывал эти дни в сильном беспокойстве. Пришли новости, что Преображенский и Семёновский полки решили поддержать большинство Учредительного собрания и будут участвовать в демонстрации под лозунгом «Вся власть Учредительному собранию!». Те же тенденции — и во Втором Балтийском полку».
Тревога охватила всю большевистскую власть. Комиссар Кузьмин, начальник всего военного гарнизона Петрограда подтвердил всю шаткость военной силы, находящейся в его распоряжении.
А что же насчет жителей Петербурга? Жители Петербурга полностью поддерживали Учредительное собрание. В дни, предшествовавшие октябрьскому перевороту, а также во время и сразу после его, петербуржцы были сконфужены и апатичны вследствие раздражения, вызванного пассивностью Керенского и отсутствием всякой надежды на восстановление порядка. Теперь же они были твёрдо на стороне Учредительного собрания. Рабочий класс, ремесленники, торговые люди, студенты, женщины — все были готовы защитить первую русскую конституционную ассамблею. Большевики прекрасно это знали, и не смотря на то, что они установили военное положение и закрыли все газеты, они понимали, что власть их еле держится. Не было никакого сомнения, что люди уже были очень недовольны большевистскими методами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});