Читать интересную книгу Аскольдова тризна - Владимир Афиногенов

Агнесса согласилась с доводами любовника и успокоилась, если бы не этот случай с бесноватым... Рок есть рок. К концу девятого месяца её беременности Рим охватила эпидемия болезни. Возникли смуты, народ потребовал, чтобы папа совершил крестный ход. Отказаться, значит, совершить безумие; согласиться, когда вот-вот начнутся роды, — обречь себя на верную смерть. Агнесса, как могла, оттягивала день проведения крестного хода, но ропот народа заставил её покориться обстоятельствам.

Случилась трагедия (а сие происшествие я не могу назвать иначе) 20 ноября 857 года. В этот день был наконец-то назначен крестный ход, и с утра люди высыпали на улицы Рима.

Стояла ясная погода. Когда шествие двинулось из Латерана, многие обратили внимание на измученный вид папы, который еле двигался, поддерживаемый под руки кардиналами. Но знали, что Иоанн Восьмой только что перенёс «болезнь», и искренне жалели его.

Агнесса в тяжёлом облачении и тиаре шла, почти ничего не сознавая, так как у неё начались предродовые боли: она плотнее стискивала зубы, чтобы не закричать.

Шествие приближалось к Колизею, этому страшному языческому месту, когда внезапно ясное небо заволокли чёрные тучи, блеснули молнии и раздались сильные раскаты грома. Агнесса, не сдержавшись, вскрикнула. Новый громовой удар потряс небо, и над полуразрушенным Колизеем, мрачно глядевшим на толпу пустыми глазницами арок, снова огненными стрелами заблистали молнии: последовал очередной удар грома... Возникло смятение.

Родовые схватки одолели Агнессу, она упала на мостовую и стала кататься по ней, издавая нечеловеческие крики. И в страшных конвульсиях разрешилась от бремени.

Окружавшие её священники обомлели, но, быстро собравшись с духом, задушили ребёнка и спрятали его, чтобы народ не видел, что произошло. А пока Агнесса исходила кровью, умирала, кардиналы осыпали её ругательствами, не дозволяя, чтобы кто-то пришёл к ней на помощь. Вскоре она испустила дух; не подозревая истины, народ решил, что это всего лишь «дьявольское наваждение», и, чтобы оградиться от него, осенял себя крестными знамениями. Однако истина вскоре открылась, и духовенство отвернулось от женщины, больше того, стало внушать, что её не было совсем...

Но ещё свежи рассказы и память о ней. И с 857 гс>да торжественные церковные процессии избегают улицу, где скончалась Агнесса.

Но хватит... хватит! А то я разошёлся, расписался, осуждая нравы правителей Латеранского Дворца, как будто наши патриархи в Константинополе безгрешны... И сюда дошёл слух, что новый василевс и патриарх Игнатий готовит Собор, чтобы на нём осудить Фотия, а заодно и его сторонников, в том числе и нас. Тут такая грязь прольётся — долго придётся отчерпывать.

Адиюхское городище, просыпаясь, начинало свой день с поклонения Солнцу. У Сфандры для этого была облюбована вершина скалы; вместе с тургаудами она рано поутру взбиралась на неё и ждала, когда лучи ещё невидимого светила брызнут из-за кромки земли, окаймлённой неровными грядами гор.

Сверху хорошо виделись две христианские ротонды с крестами, как бы осеняющими раскинувшиеся внизу дали, откуда шли молиться своему Богу аланы.

Храмы их стояли на возвышении, на холмах, а Сфандра, творя гимны Хорсу, находилась выше их и даже выше крестов и колокольни, с которой раздавались призывные звоны.

Поначалу она слышать их не могла, и однажды обратилась к всесильному Мадину, чтобы он разорил соседние аланские аулы, с ротонд скинул кресты, а с колокольни — колокола. Но мудрый царь возразил сестре, призвав её к благоразумию:

   — Только при уважении к другим богам и при соседях, не желающих нам зла, мы будем набирать силу день ото дня, от восхода солнца и до его заката. Тронь Бога аланов, и мы станем воевать с ними, милая Сфандра, и неизвестно, когда закончим... Этот народ умеет держать в руках оружие, под началом своих вождей он когда-то ходил далеко за горы, в другие страны и побеждал. Но притих с принятием христианства. Пусть аланы молятся и живут, как умеют, лишь бы не мешали нам пасти тучные стада на богатых пастбищах, охотиться и ловить в реках рыбу. Я однажды услышал от аланского проповедника очень хорошие слова, которые принадлежат какому-то царю Соломону... Царь этот у своего Бога однажды попросил две вещи, прежде чем умереть: суету и ложь удалить от него, нищеты и богатства не давать ему, питать насущным хлебом, дабы, не пресытившись, царь не отрёкся от своего Бога и чтобы, обеднев, не дал красть и употреблять имя Бога всуе...

   — Уж не хочешь ли ты, брат, принять новую веру, как сделал мой муж?.. — ехидно спросила Сфандра Мадина.

   — Сестра, не говори глупости. Разве ты забыла, что мы на Новый год печём три пирога с сыром, что означает союз человека, земли и солнца?.. Солнце — наш бог, и мы умрём с ним, и потомки наши умрут тоже с ним!

   — Тогда зачем же ты нахваливаешь какого-то Соломона?

   — А затем, что он прав! Во всём нужна мера... И если человек прибегает к крайностям, значит, он начинает терять рассудок и этим делает плохо не только себе, но и другим.

«На что он намекает?.. — рассердилась Сфандра, но вслух ничего не произнесла. — И сие я слышу от родного брата, который раньше готов был носить меня на руках. После смерти отца я много сделала для того, чтобы он стал правителем сильных царкасов. Неужели добро так быстро забывается?..»

Мадин вначале узрел на лице Сфандры злость, потом она погрузилась в раздумье, а затем на её челе обозначилась печаль. Пожалел её, гордую и несчастную.

   — Милая сестра, прости меня... Я не хотел тебя обидеть.

   — Мой повелитель, на досуге подумаю и я о крайностях, может, разберусь в этом...

   — У меня неприятности. Хазары на границе за неповиновение истребили много наших соплеменников... Зато аланы пришлись им по душе: они сейчас стали больше строителями, нежели воинами.

   — Надо было, Мадин, с этого и начинать... А то завёл речь о каком-то Соломоне. — Теперь Сфандра выговорила брату. — Ладно... Предслава! — позвала она мамку.

Та явилась.

   — Дочерей моих живо ко мне!

   — Сейчас, матушка. Сей миг предстанут пред твои очи наши красавицы.

Привели девочек. Старшая — вылитая мать, на неё при людях Сфандра обращает меньше внимания, хотя старшую любит больше; младшая, которой очень нравилось играть с юной женой Аскольда Забавой, — вся в отца: глаза голубые, волосы русые и даже, когда смеётся, кривит губы, как тату.

Позвала дочек Сфандра для того, чтобы увидеть обеих разом, а скорее всего — младшенькую, на Аскольда похожую. Взглянула — и сердце у чаровницы заколотилось...

Девочки прильнули к матери: старшая прижалась щекой к лицу Сфандры с одной стороны, младшая — с другой. Обняла их за спины мать, пригнула к себе покрепче, вдохнула родимый запах их волос и закрыла глаза.

«А если они останутся одни... Сиротами... — начали толкаться мысли в виски, словно птицы в прутья клетки. — Мадин не бросит племяшек... Не такой он, чтобы забыть их...»

И какое-то решение начало зреть в голове киевской княгини... Хотя разве она княгиня?.. Была. С гибелью Аскольда порушилось всё. И положение её порушилось, и уверенность в себе, и былое спокойствие. Нет, не стоило мстить, тем более сыну Аскольда. Вот, наверное, на что намекал Мадин. Оказывается, старший киевский князь был с войском в Черной Булгарии и проявил себя там как благородный человек. А потом сожгли его в церкви. Был бы он жестоким, своевольным, гибель его не тронула бы так сердца людей и Сфандры тоже. А теперь она и рада бы не думать об этом, да не может.

   — Предслава, пусть девочки идут гулять.

   — Насмотрелась, голубка, на дочек своих? — спросила мамка, будто о чём-то догадываясь.

   — Насмотрелась...

Увели и младшенькую, но спокойнее на душе у Сфандры не стало.

   — Пока ни о чём таком не думай! — строго вслух сказала она себе, оставшись одна.

Вспомнилась некстати (а может, и кстати) смерть младшего брата: говорил Мадин, что обнаружили лишь тело Косташа, а мёртвого Доброслава Клуда сколько ни искали, так и не нашли... Правда, лошадь его лежала внизу на камнях рядом с конём Косташа, будто бы сорвались с кручи и разбились. А сорвались ли?! Могло статься и так: Доброславу, чтобы убежать из городища, особой трудности не составило разыграть представление: сам скинул Косташа, затем коней и дал деру... Ведь случилось это сразу после того, как были посланы люди в Чёрную Булгарию умертвить сына киевского князя... Верный ратник Аскольда и сотворил сие с Косташем, чтобы выбраться в Киев незаметно и предупредить своего повелителя. Да, видимо, опоздал. Палачам быстро и легко удалось расправиться с Всеславом.

«Ах, зря я древлянку Настю с её сыновьями отпустила. Для малыша хазарского военного предводителя можно было другую кормилицу найти... Так недоглядеть, а ещё люди думают, что я — пророчица... Верно думают! Но тут словно пелена перед моими очами опустилась. Ничего не видать было. Знать, боги тогда стояли за Доброслава и Настю...» Сфандра вздохнула и, поднявшись с места, вышла наружу.