Читать интересную книгу Флаг миноносца - Юлий Анненков

- Как же так, Андрей? Может, я тебя провожу?

- Есть провожатый. Видишь, какой сердитый? А тебе надо воевать, командовать взводом, товарищ младший лейтенант. Передай всем привет!

Сомин сунул в карман пистолет Земскова и осторожно перелез через борт.

Некоторое время автоматическое орудие шло за полуторкой, которая везла раненого. Потом полуторка свернула налево, растворилась в дождливых сумерках, а Сомин на своей машине поехал дальше по шоссе догонять полк. Всего несколько минут назад он чувствовал себя очень счастливым. Ведь он давно ждал встречи с Земсковым, чтобы рассказать ему, как наступали поливановцы, как его взвод сбил еще два самолета у подножья горы Два брата, какие славные ребята шахтеры, и вот - встретились...

Ваня Гришин, не выпуская руля, легонько толкнул Сомина локтем в бок:

- Не горюй, командир. Поправится старший лейтенант. У него кость крепкая.

У въезда на мост, недавно сооруженный моряками под руководством инженер-капитана Ропака, полуторку Земскова задержал солдат с красным фонариком:

- Съезжайте на обочину. Встречная машина.

Через мост переезжал санитарный автобус. Людмила только что сдала раненых и спешила догнать полк. "Земсков уже, наверно там", - думала она, желая и боясь этой встречи. Почти касаясь бортом стоящей на обочине полуторки, "санитарка" вышла на дорогу. Будь хоть немного светлее, Людмила заметила бы якорь на дверке кабины. Иргаш, который сидел на борту, узнал полковую санитарную машину. Он хотел окликнуть шофера, но тут же решил, что не имеет смысла: "Снова пойдут разговоры: "Что, да как", а старшего лейтенанта надо скорее показать врачам".

В медсанбате Земскова немедленно положили на стол. Пожилая докторша в очках, обрабатывая рану, развлекала раненого разговором:

- Вот только сейчас медсестра-морячка привезла двоих матросиков. Повернитесь-ка, дорогой! Немножко потерпеть придется... Кохер дайте! Медсестра, скажу я вам...

Раненый застонал от боли. Дюжий санитар ухватил его за руки.

- Терпи, милый, терпи! Впрысните ему понтопон! - докторша наклонилась над раной. - Просто огонь-девка! Весь медсанбат переполошила. Спешит, торопится, а раненые вовсе не тяжелые, никакой срочности нет.

Слова докторши доходили до Земскова, как через вату. Брезентовый скат палатки уплывал вниз, плясали огоньки ламп в круглых очках врача.

- По-моему, кость цела! - с торжеством объявила докторша. - Может быть, есть трещинка, а вот нерв задет безусловно. Завтра поедете, молодой человек, в армейский эвакогоспиталь. Там и рентген и все прочее.

До армейского госпиталя было больше сотни километров. Он находился в Лазаревской, по дороге из Туапсе на Сочи. Приехали ночью. В длинной низкой комнате, тускло освещенной двумя лампочками под потолком, раненые лежали прямо на полу. Запахи гноя, формалина и иода, смешиваясь, создавали ту удушливо-тошнотворную атмосферу, которая бывает только на сортировочных пунктах и в приемных покоях военных госпиталей. Сестра в грязном халате, осторожно ступая пудовыми сапогами между носилками, наклонялась то к одному, то к другому: "Ваша фамилия, звание, из какой части?" Одни отвечали бодро, другие только стонали. Кто-то громко ругался матом, проклиная докторов, сестер и всю медицину. Запаренный, взъерошенный, должно быть не спавший уже несколько суток капитан медицинской службы кричал на сестер:

- Когда кончится, наконец, это безобразие? Я же вам приказывал...

За окнами гудели грузовики. Привезли новую партию раненых. Земскову эта ночь казалась бесконечной. Дождь до утра стучал по стеклам, завешенным маскировочными шторами. Наконец Земскова понесли в смотровую. В палате он оказался только к утру. Снова что-то впрыснули в руку. Боль отошла - не исчезла, а стала как будто чуждой. Голоса раненых звучали все глуше. Вскоре Земсков уснул.

Он проснулся, когда уже вечерело. Через широкое окно в комнату падали нежаркие осенние лучи. Земсков осмотрелся. Здесь было человек десять. Некоторые спали. Старик с небритой седой щетиной читал книгу. Двое, поставив между койками табуретку, играли в шашки. Человек в коротком бумазейном халате, из-под которого видны были кальсоны с завязками, расхаживал, шлепая тапками по узкому проходу, от двери до столика, заполненного разными склянками. Здесь тоже чувствовался специфический госпитальный запах. За окном кто-то пел, а в коридоре позвякивали металлической посудой.

Земсков сразу понял, что его разбудили мысли. Они зародились еще во сне. Наверно, у него отнимут ногу. Недаром так долго совещались врачи. В медсанбате очкастая докторша просто хотела успокоить. Ну, а если и не отнимут - он все равно останется инвалидом. Земсков вообразил себе долгие переезды из одного госпиталя в другой, тоскливое лежание в вонючих палатах, потом выписку. Это произойдет где-нибудь за Уралом. Он выйдет, опираясь на костыль... Что будет дальше, Земсков себе не представлял. Вся жизнь была связана с армией.

В палату вошла молодая женщина в белом халате. Она направилась прямо к Земскову:

- Проснулись? Вы сильно стонали во сне. Больно сейчас? Выпейте вот это.

- Нет, сейчас не больно. Спасибо, сестра, - он улыбнулся впервые с того момента, как "мессершмитт" полоснул по уступу скалы, к которому прижимались разведчики. Девушка в халате тоже улыбнулась.

- Какая сестра? Это - доктор Шарапова, - зашептал на всю палату раненый с соседней койки.

- Простите, товарищ военврач. Вы такая молодая, что...

- Ладно, ладно, - перебила она, - какое это имеет значение? Давайте стакан. На здоровье!

Земсков смущенно спросил:

- Раз уж я знаю, что вы доктор, то скажите, пожалуйста: у меня... я смогу ходить?

- Ну конечно! Даже танцевать сможете! - Она сказала это так уверенно, что не оставалось никаких сомнений.

- И скоро я смогу танцевать?

- Какой вы нетерпеливый! Только сегодня прибыли и уже хотите бежать от нас.

Вряд ли кому-нибудь захотелось бы бежать именно от нее. Земсков смотрел в незнакомое лицо, чуть продолговатое, с мягким, совсем детским овалом. "Наверно, хорошая девушка, - решил он. - Сколько терпения нужно им с нами - ранеными. С каждым быть ласковой, внимательной, терпеливой. А она очень устала. Щеки впалые. Под широко расставленными глазами - темные дуги".

- Вам, наверно, здорово надоело возиться с нами? - спросил Земсков. Она была искренне удивлена:

- Что же можно делать сейчас еще? А вам не надоело воевать? Ну, отдыхайте! - Она подошла к другому больному и так же ласково и спокойно начала говорить с ним.

Ее почтительно называли Мариной Константиновной. Накрахмаленный халат, застегивающийся сзади у шеи, и белая шапочка придавали ей солидный вид, но вряд ли доктору было больше двадцати двух лет.

Когда Марина Константиновна вышла, кто-то из раненых заметил:

- Вот человек. Девчушка, а как себя поставила! Хоть бы один заругался при ней. Но дело знает - будьте уверены!

Тот, кто рассхаживал в халате и тапках, утвердительно кивнул крупной кудрявой головой:

- Очень, очень правильно! Впервые такую вижу на фронте. Душа и воля. Это - редкое сочетание. - Он почему-то обращался к Земскову. - Верно, товарищ? Да, разрешите представиться: Литинский Семен, политработник.

Земсков назвал свою фамилию. Литинский уселся к нему на койку, заложив ногу за ногу:

- Ну, рассказывай!

- Что?

- У нас так положено: кто прибывает с передовой, докладывает обстановку, конечно, если в силах ворочать языком.

Те, кто мог передвигаться, собрались к койке Земскова. У большинства была загипсована рука или нога. Кто-то положил на тумбочку большое яблоко, другой достал пачку папирос:

- Настоящие, закуривай, только маскировку соблюдай.

Земсков сразу почувствовал себя в своей компании, словно он не уезжал из части. Он повернулся, снова заболела нога. С трудом удержав стон, Земсков начал "докладывать обстановку". Десять пар глаз не отрывались от него. На душе стало веселее. "Все будет хорошо. Ведь не могла эта девушка врать для моего успокоения. Такие не врут. Надо набраться терпения и ждать".

2. НОВЫЙ ГОД

Новый, 1943, год праздновали в землянках. Их нарыли в обрывистом берегу речушки Дсин, который защищал от снарядов и одновременно от ветра. Управление полка, штаб и некоторые подразделения разместились в полуразрушенных домиках станицы Шапсугская. Но это был ненадежный кров. Ветер выдувал тепло, а когда начинался артобстрел, приходилось скакать сломя голову в щели, полузатопленные водой.

Шапсугская ничем не напоминала станицы, которые моряки видели на Дону и Кубани. Несколько десятков домишек раскинулось в долине и по берегам двух горных речек - Дсин и Абин. Дорога на Север вела к Кубанской равнине. Туда пути не было. С Севера прилетали только снаряды и мины. Дорога на юг вела к Черному морю. По этой единственной дороге пришел сюда через Кабардинский перевал гвардейский полк Арсеньева. За последние месяцы моряки повидали всякое, но тут оказалось труднее, чем везде. Так, по крайней мере, считал Сомин.