сам. Мы проводим ритуал переселения души, – снова всё внимание переключилось на меня. – По окончанию которого, наш предок, истинный глава семьи, Отец Каин, займёт своё место в новом сосуде. Тело Олеси станет его храмом.
Я потерянно смотрел на личностей, стоявших напротив меня. На всю Олесену семью, на самых дорогих, на самых близких, на самых любимых ей людей. И не понимал, как такое возможно. Не находил не одного ничтожного аргумента, оправдывающего их действия. Эти люди поступались самым благочестивым, самым святым, что было в их жизни. Они поступались своим единственным дитём. В голове стрельнула последняя фраза, она встала поперёк горла и раздирая голосовые связки полушёпотом в вопросительной форме выбралась наружу:
– Станет его храмом?
Илья Петрович щёлкнул пальцами.
– Усадите его на место.
С самого детства мои родители, своим поведением, отношением друг к другу и окружающим, пусть и не напрямую, но личным примером, показали к чему нужно стремиться и каким человеком быть, заложили в меня идеи и морали. Уже до поступления в мед. я хорошо знал о чести белого халата, и о главном принципе медицинской этики – не навреди. И этой фразой мне довелось руководствоваться не только на посту фельдшера, но и на посту простого человека. Но стоя здесь и сейчас, предвкушая приближение двух сектантов-охранников, покинувших свои посты у окон и готовых по отмашке Ильи Петровича усадить меня на место, искренне не находил причин далее следовать неукоснительным принципам своей жизни.
Периферийное зрение уловило пустую стеклянную бутылку из-под минералки, затесавшуюся рядом с флаконами парфюмерии на зеркале. Этим напитком, пару дней назад, я выравнивал водно-солевой баланс после пивного похмелья. Честно признаться, я не боец и бутылка подвернулась как нельзя кстати. Всё произошло быстро, взмах руки и точный удар в висок. Бутылка разлетелась, полностью сломив сопротивление первого сектанта. Мужика развернуло в сторону прикроватного столика, он приземлился окровавленным лицом на светильник, добавив себе увечий. Второй на мгновение замешкался промедлив с ударом и опомнился за секунду до того, как я сблизился с ним на опасную дистанцию и загнал ему в щёку осколок от разбитой бутылки. Страх перемешивался с адреналином, стоны дополняли визги, а тяжёлый запах крови разделял меня и последнюю цель. Мерцание и решающая битва взглядов, в глазах Ильи Петровича пылали яростные огоньки. Это последние что я запомнил, перед тем как мой разум потушили. Увесистая, убойная встречка прилетела чётко в челюсть. Перед глазами сыпались искры, мысли разлетались в разные стороны, туго собираясь обратно. Я снова увидел стул и понял, как нехило меня отбросило назад. По комнате носились люди, одного пострадавшего уводили под руки, другого в бессознательном состоянии уносили. В дверях бесновалась толпа, Юрий Николаевич схватившись за голову не отрываясь разглядывал лужу крови на полу, Анастасия Петровна, проливая воду мимо, пыталась наполнить стакан, который держала Нина Семёновна, а глава семьи, сохраняя хладнокровие, руководил сектантами. И только Олеся мирно лежала на кровати и не видела того что вижу я, не слышала, как своды её мира трещат, обречённо рушатся, утопая под обломками, досады, горечи и одиночества.
Мой голос истерической ноткой пронзил суету бесплотного воздуха, заглушая общий галдёж:
– Чё же вы творите суки!
Я встал с трясущихся колен, уже который раз за этот короткий день, обращая всё внимание на себя.
– Это же ваша внучка, – обратился к опустившей голову Нине Семеновне. – Ваша единственная дочь, – колол глаза пожелавшим не смотреть на меня родителям Олеси. – Ваша крестница, – тыкал я Илью Петровича, сосредоточенно следящего за моими движениями и стирая пальцами кровь капающею из разбитой губы, добавил. – Она же ваша кровиночка. Прошу. Не надо. Не делайте этого.
Никто из семьи, включая главу не осмелился ответить на мою просьбу. Но ответ всё же поступил, ясный и понятный. Сектанты бесновавшиеся в дверях спальни запели ритуальную песнь. За ними подхватили волну те, кто стоял дальше по коридору.
– Не надо, остановитесь, не делайте этого.
Но меня не кто не слышал, а точнее не слушал. Я сделал несколько шагов по направлению к Олесе, в попытках перекричать оживившуюся толпу:
– Олесь проснись, прошу тебя, ты должна очнуться. Олесь ты должна очнуться.
Всё четно, мой голос больше не доходил до неё. Я не смог ничего сделать и уткнувшись в вытянутую руку Ильи Петровича, остановился. Он спокойным движением оттолкнул меня легонько назад, и я будто выпал из комнаты, очутившись в недавних воспоминаниях. В тех самых воспоминаниях, где мы с Олесей стояли в ванной друг напротив друга. И словно на яву, снова ощутил её прикосновение к моему телу, почувствовал присутствие Ангела и услышал слова. «Ты ведь не покинешь, не оставишь меня одну». Представив, что Олеся на самом деле сейчас находится здесь, передо мной, я вслух произнёс то, что вероятно она никогда не услышит:
– Не так давно я сказал, что отправлюсь за тобой на край света, за грань смертельного круга, будут сменяться года, наши волосы покроет старческая седина, но всегда будешь «ТЫ» и всегда буду «Я» и эта константа не изменится. Прости. Похоже я не смогу сдержать слово. Но кто знает, может быть завтра всё закончится? Мгла рассеется, сезон дождей прекратится, а над нашими головами, искрясь будет светить новое солнце. И может быть завтра мы снова встретимся, ты узнаешь меня, и я снова стану твоим необыкновенным, а ты снова станешь моим Ангелом. Но то будет завтра, а сегодня…
Меня выдернуло из мыслей, возвратив обратно.
– Отдаю последнее, что у меня осталось, – вдохнув полной грудью я выкрикнул, так чтобы меня услышала сама преисподняя. – Возьмите меня, только оставьте Олесю.
Слева раздалось три отчётливых, последовательных хлопка. Всё окружающее пространство остановилось, включая голоса, затем потеряло в цвете став чёрно-белым и наконец окончательно исчезло. Вновь вырванные из привычной реальности, где пустота шла рука об руку со смертью, а метры сменялись километрами мертвенной тьмы – стояли два человека. На том самом месте, которое я принял за сон, где несколько дней назад началась эта душная история, где сегодня для одного наступит самый важный день в его жизни, а для другого всё закончиться. Кем-то из этих двух предстояло стать мне.
– Ну и артисты. – Произнёс отголосок библейского прошлого, хлопая в отяжелевшей, приглушённой темноте.
– О чём ты? – Бросил я с пренебрежением.
– Сейчас объясню, но давай по порядку, сначала нужно представиться.
– Я знаю кто ты.
– Оп, оп, оп, подожди, – вытянул ладонь собеседник. – Сегодня исключительный день, не воспользоваться сложившейся драмой будет грешно, а уж поверь в грехах я кое-что смыслю. Итак, позволь представиться.
Пространство наполнилось леденящим холодом, покрывая тело мурашками.
– Я тот, кто скрывается во тьме, я тот, кого отверг наш Отче, – далее он замедлился, акцентируясь на каждом слове. – Нечестивый, лукавый, окаянный,