Читать интересную книгу Противостояние - Сергей Ченнык

Варэнь, хотя и не считал этот бой событием, а «единственным положительным результатом стычки явился отход противника на прежние позиции», был представлен к награде, которую получил шесть месяцев спустя, в виде турецкого ордена Меджидие. Сержант Жибер, прибывший на войну добровольцем, будучи уже кавалером ордена Почетного Легиона за события июльской революции 1848 г., получил звание младшего лейтенанта.

Похоже, вылазка была обречена на провал, еще не начавшись. Вероятно, наблюдатели во французских окопах еще засветло заметили концентрацию русских и ждали дальнейшего развития событий. Судя по всему, вылазку ни с кем из начальства не согласовывали. Тотлебен назвал ее не иначе, как «несчастьем».{863} Корнилов, узнав о случившемся, примчался немедленно на место и устроил разнос с последующими кадровыми решениями — начальником артиллерии 1-го отделения стал капитан-лейтенант Тироль — «один из лучших флотских офицеров».{864} Но в условиях оборонительной войны кадровые вопросы зачастую решаются не так, как в мирное время. Тироль не долго занимал столь высокую должность: уже 9 октября он был убит пулей в почти такой же ситуации.

Не имея еще опыта ночных действий против неприятеля, русские умудрялись повторять одну и туже ошибку по несколько раз. Едва отпели павших при первой вылазке (7 октября), точно туда же, точно с такой же целью операцию повторяют через сутки.

Отряд майора Эйсмонта (6-й резервный батальон Виленского егерского полка, 3-й десантный батальон, взвод сапер при дивизионе артиллерии) попытался вновь выбить французских стрелков из района хутора Рудольфа. В результате русские сами попали под удар неприятельской пехоты и вынуждены были отойти к 7-му бастиону. По приказу Канробера, быстро понявшего неспособность русских начальников к импровизации и склонных к «долблению» в одну точку, были сосредоточены большие силы: 5-й батальон пеших егерей, 2-й батальон 39-го полка линейной пехоты и 2-й батальон 22-го полка легкой пехоты.{865} Заняв позиции скрытно, французы уже вскоре увидели надвигающиеся на них массы русской пехоты и встретили их ураганным огнем.

Французский линейный корабль «Шарлемань». Вторая пол. XIX в. 

Кроме Тироля были убиты 6 и ранены 21 нижний чин. Новым начальником артиллерии 1-го отделения стал капитан-лейтенант Гувениус.{866} У французов 1 солдат был убит и 6 ранено.{867}

Это послужило хорошим уроком на будущее. Отмечая в своем приказе этот случай, Корнилов подчеркивал необходимость согласованных действий отдельных начальников и требовал взаимного осведомления о намечаемых действиях частей.{868} Теперь к вылазкам стали готовиться тщательнее, в том числе согласовывая их с соседними батареями.

Вылазки вскоре стали непрерывными. Не проходило ночи, чтобы хоть где-нибудь русские не врывались в неприятельские траншеи. Даже во время первого бомбардирования города они не оставляли союзников в покое, как, к примеру, солдаты Тарутинского егерского полка, ходившие 6 октября на вылазку под командованием лейтенанта Новикова. На всех охотников было выдано два Знака отличия.{869}

Для неприятеля эти ночные налеты скоро становятся настоящим кошмаром. Более того, в полном соответствии с тем, что «у страха глаза велики», французам и англичанам постоянно кажутся огромные массы русских, атакующих их по ночам. Там где в дело идет несколько сот добровольцев, приписывают тысячи. Более того, с первых чисел октября русские уже не созерцают безучастно за саперными работами в дневное время, едва замечается активность союзных солдат в траншеях, как их «прочесывают» сильным огнем артиллерии.{870} Англичане констатируют: «…Русские батареи не дают покоя ни днем, ни ночью…».{871}

Для русских это не развлечение и не охота за одиночками. Этим они «убивают двух зайцев»: во-первых, замедляют работы, во-вторых, постоянно пристреливаются по неприятельским линиям, что уже скоро им очень пригодится.

ПЛАНЫ СТОРОН: СОЮЗНИКИ

«15 октября адмиралитет союзников собрался на борту “Могадора“, принятые решения поддерживались всеми сторонами и были согласованы с командованием сухопутными силами».

Из рапорта адмирала Гамелена 18 октября 1854 г.

Бомбардировка 5(17) октября 1854 г. — знаковое событие обороны Севастополя, ставшее тем психологическим рубежом, после которого к русским вернулась эмоциональная уверенность в своих силах, вера в возможность побеждать врага, пошатнувшаяся после Альминского сражения.{872}

Для англичан оно сравнимо с днем национального позора, учитывая, что случилось на фоне общественно-информационной истерии, вызванной действиями Королевского флота на Балтике и, казалось, успешно начавшейся кампании в Черном море. От Непира и Дандаса требовали вымести российской флот, опозорить российский флаг и сделать оба региона вотчиной британской торговли.{873}

5(17) октября 1854 г. произошло уникальное для своего времени наземно-морское сражение, в котором обе стороны стремились победить, действуя одновременно и согласованно на суше (русские оборонительные, союзные осадные позиции) и на море (союзная объединенная эскадра, русские пароходы и береговые батареи).

Впервые о бомбардировании Севастополя было сказано в письме Раглана адмиралу Дандасу 1(13) октября 1854 г.{874}, когда союзные главнокомандующие потребовали помощи флота против береговых батарей крепости, предполагая этим отвлечь внимание русских от сухопутной линии в момент «…предпринятая решительных действий».{875}

Разумеется, готовя бомбардировку, французы вновь ожидали от английских союзников какого-либо неприятного сюрприза. Уже никто не сомневался, что, как и при Альме, под Севастополем британцы опоздают снова: «…Медлительные и неподготовленные англичане как бы предполагали, что все должно делаться само собой, и у них, особенно в начале войны, отсутствовала какая-либо система. Работу английского генерального штаба можно прямо назвать жалкой, настолько у них ничего не было предусмотрено».{876}

Хотя англичан это, кажется, совсем не волновало. Для них важнее было «сохранить лицо» перед Англией, тем более, что предстояло сражаться в одном строю с непримиримыми противниками на морях — французами.

Но политика политикой, а штурмовать предстояло не заштатный береговой город, будущую столицу очередной колонии, а одну из сильнейших военно-морских крепостей мира. После Крымской войны Бургойн, тот самый, кто вынудил своими планами союзников воздержаться от атаки Севастополя с севера, попытался сформулировать сильные и слабые стороны береговых батарей и флота в их противостоянии. Уж очень не хотелось ему пожизненно пребывать в роли ответственного за все, вскоре случившееся. По его мнению, в пользу батарей было обращено следующее:{877}

- возможность береговой артиллерии использовать различные типы снарядов, наиболее разрушительные при воздействии на конструкцию кораблей и их команды (каленые ядра и проч.). В тоже время корабли ограничены в выборе типа снарядов, так как огонь на разрушение батарей и выведение из строя орудий часто был мало эффективен против личного состава.

- снаряды береговых батарей имеют возможность поражать корабли не только при прямых попаданиях, но и на рикошетах от водной поверхности. Рикошеты от стен фортификационных сооружений вряд ли будут иметь повторное действие.

- батареи, как правило, имеют небольшой уровень возвышения над поверхностью, а если и возвышаются, то орудия и прислуга укрыты за толстой каменной кладкой. Корабли же, наоборот, иногда даже значительно возвышаются над уровнем поверхности моря, а личный состав укрыт лишь деревянными бортами.

- батареи имеют заранее просчитанные сектора огня, огонь в которые ведет расчетное число орудий. У корабля гораздо меньше возможностей маневрировать огнем своей артиллерии во время сражения.

Французский линейный корабль «Наполеон». 1852 г. 

В свою очередь флот имел свои преимущества:

- возможность сосредоточения огня значительного числа орудий на одной цели. В этом случае максимальная эффективность достигалась на дистанциях не более 500-600 м. На такой дистанции линейный корабль одним бортовым залпом при точном прицеле мог сокрушить береговую батарею.

- корабли, особенно паровые, имели возможность постоянного маневра, и изменения направления огня.

Дальше генерал наплел кучу глупостей про негуманность обстрелов городов, убийств мирного населения.{878} Но после Одессы в это верить что-то расхотелось.

Бургойн не был первооткрывателем. И англичане, и французы имели в активе несколько случаев успешных действий своих флотов в аналогичных или похожих ситуациях. Но дело в том, что, признавая действительно удачные примеры операций флота против береговых батарей, не будем забывать, что все это были действия против «третьестепенных государств, или государств, не обладающих военной опытностью».{879}