— Все, мы дома.
— Дома? — вопросительно повторил он, направляясь к калитке. — Дома?
— Да, это мой домик, — кивнула Лиза-дубль. — Я его купила три года назад. Мне нравится здесь отдыхать. Леса вокруг — изумительные, грибов завались… я люблю грибы собирать. Мы еще успеем до темноты в овраг за родниковой водой сходить. Вообще-то у меня свой колодец, но родниковая вкуснее. Ты не против?
— Нет, я не против… — пробормотал он, возвращаясь к машине и забирая свою сумку. Почему-то ему показалось важным и необходимым иметь ее при себе… ведь в ней снова лежал подарок фантастической Лизы — граненый шар…
Мадам Софья Львовна уже ускакала куда-то, обстановка явно была хорошо ей знакома. Они вошли в маленький передний дворик, чрезвычайно опрятный, засеянный какой-то низкорослой травкой. Выложенная сланцевой плиткой дорожка вела от калитки вглубь территории. Справа стоял дом, слева — длинный сарай. Чуть дальше над двором нависала низкая крыша, чтобы в любую непогодь из дома в хозяйственные постройки можно было пройти без опаски. Максим с интересом рассматривал устройство нерусского жилья. Дом не имел парадной двери, вход в него, похоже, был только один — вот этот самый, под крышей внутреннего двора. А перед входом — большая площадка, выложенная такой же плиткой, как и дорожка. Длинный сарай естественным образом втекал в более обширные строения — похоже, когда-то они предназначались для разных животных… да, наверняка там жили коровы, лошади, куры… а теперь все пустовало.
— Успеешь насмотреться, — донесся до него голос Елизаветы Второй. — Сначала надо ночлег организовать. Воды принести, печку растопить…
Он вошел в дверь, оставшуюся распахнутой настежь, — Лиза-дубль уже скрылась в доме, — и очутился в просторных светлых сенях с окошком, выходящим в маленький передний дворик. На этом окне ставен почему-то не было. Из сеней другая дверь вела в кухню — тоже светлую и совсем не тесную. В центре ее стояла огромная печь, и черный провал, в котором затаилась плита с четырьмя конфорками, уставился на Максима, подмигнув свисающим над плитой блестящим валдайским колокольчиком. Колокольчик-то тут при чем, подумал он, останавливаясь у порога.
— Сумку туда отнеси, — Лиза-дубль, критическим взглядом изучавшая четыре эмалированные ведра, стоявшие перед печью, кивнула на ведущую в комнаты невысокую двустворчатую дверь, разрисованную стилизованными подсолнухами.
Он открыл тихо скрипнувшую створку — в комнате было почти темно из-за закрытых ставен… впрочем, и время уже близилось к вечеру… и вздрогнул, заметив встречное движение в полутьме. Но это оказалось всего лишь зеркало в резной овальной раме, прилепившееся к стене возле закрытого окна, над небольшим столом. Слева он рассмотрел еще одну дверь — до странности узкую; видимо, она вела во вторую комнату, ведь с улицы он видел два окна, а в этой комнатушке окошко было всего одно. Он огляделся, не зная, куда положить сумку, и рассмотрел рядом с дверью неширокую тахту, а в другом углу — два кресла, накрытые серым полотном. В конце концов он поставил сумку на пол под окном, достал граненый шар и лежавшую сверху легкую парусиновую куртку (вечером наверняка будет нежарко, и если они с Лизой-дубль собираются идти куда-то далеко за водой, куртка пригодится) и спрятал граненый шар во внутренний нагрудный карман, тщательно застегнув его на пуговку.
Он вышел на свет, в кухню. Елизавета Вторая уже успела сбегать к машине и притащить кое-что из груза. На широком кухонном столе громоздились банки с растворимым кофе, пакеты с сахаром, макаронами, рисом и гречкой, какие-то яркие баночки и коробочки…
— Эй, ты что, решила тут на все лето остаться? — удивленно спросил он.
— Нет, конечно, — весело откликнулась Елизавета Вторая. — Что нам не пригодится — соседке отдам. Она за моим садом-огородом присматривает.
— А…
Это, по крайней мере, было понятно. Значит, основная часть груза, заполнившего «рейнджровер», предназначалась просто-напросто для деревенских гурманов.
— Так ты собираешься все это раздать местным?
— Только если попросят.
— Не понял… — Он действительно не понял. На фига было грузить машину под потолок, а вдруг никому и в голову не придет что-то спросить у приехавшей отдохнуть горожанки? — Почему — только если попросят?
— А ты сам подумай, — предложила Лиза-дубль, как будто затевая игру в логические загадки.
Он прислонился плечом к печке, засунул большие пальцы рук за пояс джинсов — и принялся думать. Думать он стал о том, как в детстве (где оно проходило — пока что было неясно, однако Елизавета Вторая уверенно сказала, что он родом из этого города…) он, вообще-то ребенок домашний, недолгое время ходил в детский сад — ради адаптации к коллективу, как было ему сказано (видимо, родителями, которых он пока что не сумел вспомнить)… и как он, научившись однажды делать бумажные кораблики, пришел в восторг от своего нового умения и начал строить бесконечное количество этих кораблей и одаривать ими всех и каждого. Детям вовсе не были нужны его кривые и неуклюжие кораблики, тем более, что и воды никакой поблизости не было, чтобы бросить туда бумажное суденышко… кто-то отказывался от его дара, кто-то брал кораблик и тут же выбрасывал его… а он страдал от горькой обиды, потому что никто не понял его благого порыва, никто не оценил широты его души…
— Да, — сказал он. — Ты права. Навязывать благодеяние — глупее ничего быть не может. Ну что, идем к роднику?
— Ага, — кивнула Лиза-дубль. — Тебе два ведра, и мне два.
— Далеко идти? — спросил он, ожидая от Елизаветы Второй неопределенно-таинственного ответа, но девушка сказала просто:
— Полтора километра.
Они взяли ведра и вышли со двора. Повернув налево, Лиза-дубль повела Максима между плетнями, по бугристой мягкой тропинке, по обе стороны которой высились заросли зверобоя и иван-чая, да кое-где, во влажных низинках, пышно цвела таволга, заполняя пространство нежным хмельным ароматом. То есть Максим в состоянии был узнать эти травы среди множества других. Впрочем, он опознал еще и клевер, ромашку… а остальные, хоть и были знакомы ему на вид, свои имена от него скрывали. Но его это не слишком заботило. Имя — всего лишь звук… не все ли равно, как называется вот эта малиновая звездочка? Или вон тот золотистый колосок? Все распадется, превратится в энергию, которая иссякнет, растает в пустоте…
— Опять тебя заносит, — негромко сказала Елизавета Вторая. — В этих местах с мыслями нужно быть поосторожнее.
— Почему? — спросил он.
— Потому что здесь все зеркально. Твои мысли отражаются в том, что тебя окружает… и не очутиться бы тебе в пустоте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});