Она поцеловала его грудь в тех местах, где были капли воды. Потом отступила и начала расстегивать пуговицы пеньюара. Полы распахнулись, обнажив ее тело от шеи до живота.
Хоксуэлл не пошевелился, и она поняла: он ждет, что она сама разденется до конца. Она спустила пеньюар с плеч и позволила ему упасть к ногам.
Он провел пальцами по ожерелью. Потом по коже под ним.
— Ты хотел, чтобы я разделась сама.
— Да. Но не снимай жемчуг.
— Ты скажешь, что ты еще хочешь, или я должна сама догадаться?
— Если я тебе скажу, ты можешь почувствовать себя обязанной.
— Я ничего никогда не делаю по обязанности. Это не в моем характере.
Он улыбнулся, соглашаясь, при этом его пальцы двигались все ниже и ниже.
— В таком случае я расскажу тебе и покажу, а ты можешь выбирать, что тебе нравится. А я со своей стороны позабочусь о том, чтобы тебе понравилось все.
От этих слов ее просьба, с которой она хотела к нему обратиться, как-то поблекла и стала неважной. Ее голова уже была занята исключительно ожиданием наслаждения и тем, как он смотрит на ее тело и это ожерелье и как восхитительны его прикосновения.
Некоторым вещам ее уже не надо было учить. По крайней мере тому, что надо делать вначале. Приблизившись к нему и положив руки ему на грудь, она начала целовать ее, а потом шею и, наконец, губы.
Он обхватил ее ладонями за ягодицы и притянул к себе так крепко, что ее груди оказались прижатыми к его груди, а его твердая плоть уперлась ей в живот. Словно обезумев, он начал осыпать горячими, требовательными поцелуями ее всю, ни на секунду не отпуская от себя. Горячая плоть все больше упиралась в нее, и она пришла в такое же неистовое возбуждение, как он.
Верити не помнила, как ей удалось расстегнуть на нем брюки и спустить их вниз. За ними последовало нижнее белье. Опустившись на колени, она помогла ему полностью освободиться от одежды.
— Ты выглядишь так восхитительно в этом ожерелье. И, по-моему, ты готова.
Она с трудом выпрямилась.
— Да, готова. Но я хочу попробовать что-то другое. Может быть, это?
Она обхватила ладонями его плоть и почувствовала, как он напрягся. Она обвела большим пальцем конец плоти, а потом начала ласкать ее по всей длине. В ответ на это он стал тереть ее соски, и делал это до тех пор, пока у нее не появилось ощущение, будто он, на самом деле, добрался до чувствительной плоти у нее между ног.
— Что ты хочешь? — спросил он.
— Хочу поскорее почувствовать тебя внутри себя.
Ей все труднее было не только стоять, но говорить и даже дышать.
— Я имел в виду твою просьбу.
Она, должно быть, многому научилась, мелькнуло у нее в голове, раз он так быстро сдался.
— Я ждала, что мне понадобятся еще какие-то уловки, — призналась она. Лучше бы она так и сделала, независимо от того, что он сейчас спросит.
Он внимательно на нее посмотрел.
— Я многого хочу от тебя, но не хочу, чтобы ты во всем со мной соглашалась. Что бы ты ни попросила, ты это получишь. Нет необходимости стремиться доставлять мне удовольствие только потому, что я этого хочу.
— Ты даже не знаешь, о чем я хочу тебя просить.
Он кивнул. Она обняла его и поцеловала.
— Мне необычайно повезло, что мне достался муж, который готов согласиться со мной во всем, если ему доставить удовольствие.
В ответ на это она получила жаркий поцелуй и объятие такой силы, что чуть не задохнулась.
— Прикоснись ко мне опять, — пробормотал он ей на ухо.
Она с готовностью выполнила его просьбу.
— Это все, о чем ты хотел меня попросить?
— Нет, не все.
— Что же?
— Твой рот, если захочешь.
Смысла в этой просьбе как бы не было, но она поняла.
— Звучит как-то постыдно.
— Некоторые считают именно так. Ты шокирована. — Он поцеловал ее. — Забудь. Давай ляжем в постель.
Он поднял ее на руки, отнес в свою комнату и положил на кровать. Она ждала, пока он прикрутит лампу, обдумывая его просьбу.
— Может… — начала она.
— Может?
— Леди делают такое?
Он лег рядом.
— Думаю, что не все. Некоторые.
— Те, что участвуют в оргиях?
— Не только. Забудь об этом. Мне следовало подождать лет пять, прежде чем вообще это предлагать.
— Через пять лет такое предложение, возможно, показалось бы мне забавным. По-моему, оно относится к разряду тех, о которых говорят «куй железо, пока горячо».
— Именно так я и подумал, но…
— Меня не только удивила странность этого предложения. Я колеблюсь, потому что… — Она бросила взгляд на предмет их дискуссии. — Мне кажется, что твое предложение имело бы смысл и было бы менее странным, если бы я знала, что он приятный на вкус.
Он прикрыл глаза рукой и рассмеялся.
— Ничем не могу тебе помочь. Я не знаю.
— А у тебя есть какое-нибудь вино?
Он взглянул на нее с удивлением.
— Есть портвейн.
— Мне нравится портвейн.
Он тут же вскочил и вернулся с бокалом и графином с вином. Она отпила глоток и указала ему на постель. Он снова лег.
Она пролила несколько капель вина на его грудь и пах, а потом постаралась как следует облить нужную ей часть тела. Немного вина при этом пролилось на простыни.
— О Боже. Драммонду это не понравится.
— К черту Драммонда.
Он хотел ее схватить, но она оттолкнула его руки.
— Не двигайся. Я не хочу испачкаться в этом портвейне, да и жемчуг может пострадать. Лежи тихо и надейся, что я все сделаю правильно, прежде чем струшу.
Он заложил руки за голову.
— Что бы ты ни сделала, я переживу.
Однако он храбрец, подумала Верити. Она встала на четвереньки и, опустив голову, стала слизывать вино с его груди. Кажется, ему понравилось. Ее язык спускался все ниже и достиг низа живота. Когда она добралась до торчащей плоти, лизать ее показалось ей обычным делом. Ее язык порхал, а Хоксуэлл пришел в состояние полной эйфории.
Он обречен.
Эта мысль пришла в голову Хоксуэллу, когда он — в блаженно-расслабленном состоянии — держал Верити в своих объятиях.
Обречен. Сейчас ему это было все равно. Но даже после самых страстных ласк он не мог не думать о том, что ему необходимо знать правду.
Его немного утешало то, что он никоим образом не заставлял Верити экспериментировать. Он пообещал выполнить любую ее просьбу перед тем, как она дала свое согласие.
Но это могло быть… все, что угодно.
Хуже того. Он был совершенно уверен, что она почувствовала свою силу и знает теперь, как получить все, что захочет. Снова и снова, и так до конца своих дней.
Он не мог отделаться от ощущения, будто только что уступил в борьбе, которую он, сам не понимая почему, вел.