Читать интересную книгу Те, кто выжил - Андрей Круз

— Папа жив. Он уже в Европе и едет к нам.

Сын как-то замер, потом совершенно неожиданно подбежал к ней и обнял так крепко, что дыхание перехватило. А затем она почувствовала, что он плачет. В первый раз за долгое-долгое время.

19 июня, вторник, день. Мюйден, окрестности Амстердама

С самого утра я съездил на могилы Дрики и Сэма, попрощаться. Слез с мотоцикла, застрелив двух блуждающих поблизости зомби, и просто постоял рядом с могилами. В последний раз я их навещаю. Скорее всего, никогда уже не доберусь до этих мест, так что больше так не постою, склонив голову. Все. Достал из подсумка два маленьких стаканчика, прихваченных с лодки, поставил в изголовьях. Налил в каждый водки, накрыл ломтем серого хлеба. Черным бы надо, да нет здесь черного. Постоял молча, а потом пошел в машину, чувствуя, что теперь расстался с ними навсегда. И от этого стало больно и плохо.

В таком настроении и вернулся в Мюйден. Делать в этот день больше ничего не хотелось, какая-то апатия тяжко навалилась, подмяла. Хотелось где-то сидеть, никуда не торопясь, смотреть в окно и пить пиво. По пути встретил Вима, который легко согласился присоединиться ко мне: похоже, что делать ему было особо нечего — он как раз с наряда сменился, выходной был.

В надежде пообщаться с Корне-«радистом» предложил идти в бар на набережной: все равно дело к обеду, а он этим не манкирует. Вим не возражал, и вскоре мы сидели в еще почти пустом заведении, устроившись у окна, молча пили пиво и разглядывали лодки на воде. Словно бы выходной ощущался — суеты на улице было почему-то меньше, чем в любой другой будний день. Было ясно, тепло, по воде метались солнечные зайчики, перескакивая по мелкой ряби, дома, выстроившиеся вдоль набережных, отражались в воде. На торчащей из воды низкой деревянной свае сидела, сложив крылья, жирная серая утка. Мелодично пробили полдень куранты на старом здании ратуши. На противоположной стороне канала работал цветочный рынок, и покупателей хватало.

— Надо купить луковиц тюльпанов, побольше, — сказал я, глядя на торговую суету. — Жена любит цветы, так что найдем, как посадить. И куда.

— У меня жена тоже любила, — как-то странно сказал Вим. — Мы жили во Влаардингене, это возле Роттердама.

— Что с ними? — спросил я, успев подумать, что лучше было не спрашивать, потому что уже знал ответ, но все же спросил.

— Они в первый день погибли, — как-то сухо и внешне спокойно сказал Вим. — Еще даже сама Катастрофа не началась по-настоящему. Очаг заражения был где-то у соседей. Кто-то из них укусил жену, она вернулась домой и заперлась с детьми. Собиралась идти к врачу, мы даже поговорили по телефону. Тогда еще никто ничего не знал. Я теперь поэтому не люблю выходных: мне некуда податься и нечего делать.

Я не спрашивал, что было дальше, а он и не продолжал, просто пил пиво и смотрел в окно. Наступила неловкая тишина. Я вообще не знаю, о чем принято говорить в подобных случаях.

— Твои ведь целы? — спросил он.

— Должны быть целы, — кивнул я. — Я успел их предупредить, что дело плохо, и они заперлись в доме.

— А сейчас?

— Не знаю. Знаешь Корне, который «радист»?

— Конечно, — кивнул он. — Он что-то выяснил?

— Похоже на то: сегодня должна быть ясность.

— Ты поэтому сюда и шел?

— Точно, — подтвердил я.

Ушел он не потому что дела, он бы раньше о них сказал, а потому что не хотел встречаться с Корне — очень для него тема нашего разговора мучительна. Поэтому он просто пожал мне руку и пошел куда-то по набережной, пока не скрылся за углом. Я проводил его взглядом, а затем, обернувшись к женщине за баром, попросил еще кружку пива.

Корне появился без предупреждения и даже раньше, чем обычно. С красными глазами, явно не спавший, он подсел к нам за столик и, перехватив мой взгляд, сказал:

— На кролика похож? — И, усмехнувшись, пояснил: — Не спал сегодня, много позывных собрал.

— В смысле? — не понял я.

— Составляю карту существующих человеческих анклавов. Каждый такой позывной — почти наверняка анклав. Связываюсь, выясняю численность населения, координаты — и на карту. Ночью помех меньше, а людей в эфире больше. Думаю, что пригодится, я это на добровольных началах делаю.

— Понятно, — хмыкнул я. — А по моим делам что?

— А по твоим делам, похоже, все хорошо, — с довольным видом вытащил он свой блокнот. — Сеанс связи у тебя на завтра, на одиннадцать утра. Телефона не обещаю, но в телеграфном режиме пообщаешься. Можешь меня поцеловать.

Я чуть пивом не поперхнулся, затем сказал осторожно:

— Боюсь, не поймут.

— Фигня, поймут, — отмахнулся он. — Весь город знает, что я гей и что мой партнер пытался меня съесть, после чего мы вынуждены были расстаться навсегда, так что решат, что я всего лишь обрел новое счастье.

— Я лучше доплачу, — сказал я. — Экстра, так сказать. А целоваться не будем, а то получится, что мы всех обманываем. Они за тебя порадуются, а все не так радужно.

С этими словами мой взгляд перескочил на плетеный браслет радужной расцветки, намотанный на тощее запястье Корне.

— Много теряешь, — захохотал он. — Ну ладно, купи мне тогда пива. Платить за работу будешь после сеанса связи.

20 июня, среда, утро. Мюйден, окрестности Амстердама

Вчера я на радостях здорово напился. Начал с Вимом, потом выпил с Корне, потом пошел гулять по барам, опять встретил Вима, еще выпил с ним, а когда он пошел домой спать, то заглянул в «Де Лопер», где завис до часу ночи, зацепившись языками с компанией из нескольких мужчин и женщин, пьяной в дым. Хорошо, что вышел с лодки пешком, а то на велосипеде обратно и не доехал бы: или башку свернул бы, или с набережной в воду плюхнулся.

Храпел, похоже, на весь город, потому что кот свалил из каюты в рубку, хотя обычно предпочитал спать рядом. В общем, «забег в ширину» прошел в лучших традициях: давно я так не выступал.

Несмотря на это, сегодня вскочил ни свет ни заря, хотя по-хорошему похмелье надо было бы переспать. Не переспал — оно приняло меня в свои объятия со всем пылом. И во рту было гадко, и голова трещала, и сушняк крутил. Пришлось размешать в стакане с водой пару таблеток болеутоляющего и залпом выпить, чтобы хотя бы чуть-чуть в норму прийти. Потом подумал, подумал, плюнул на все да и открыл бутылку пива — тоже медицина, так сказать. Выбрался с ней на палубу, уселся.

Город еще спал, словно было воскресенье. По набережной неторопливо проехал патрульный «Г-ваген», несколько раз проскакивали развозные фургончики — да и все. Отдыхают все сегодня, что ли? А вчера, такое впечатление, весь город лежа ходил, пьяных было — не счесть. Моя первая догадка о том, что люди здесь сдерживаемый стресс заливают, было правильным, похоже. Хотя, с другой стороны, что еще остается? Интересно, как у нас на родине с этим делом?

От воды тянуло свежестью, пахло морем. Нет, хорошо все же у моря жить. Всегда мечтал, и никогда не получалось. Чтобы так: вышел из дому, прошел пять минут — и вот оно, гуляй, любуйся. Откуда такая страсть? Вроде ведь совершенно сухопутный человек, а на тебе.

Пиво ли подействовало, таблетки ли, что более вероятно, — не знаю, но головная боль начала отпускать. Поплелся на камбуз, приготовил себе яичницу с беконом — яйца и этот самый бекон купил уже здесь, все из новых припасов. Катастрофа катастрофой, а фермы свои голландцы сохранили, вот и жратва нормальная имеется. Не, не пропадут, работящие, такие нигде не пропадают.

На запах жарящегося бекона проснулся Тигр, потянулся вперед-назад, зевнул совершенно невозможным образом, затем спрыгнул со стола, подошел.

— И тебе завтрак, без вопросов, — сказал я, приседая у его миски.

Затем я просто искал себе занятия, постоянно поглядывая на часы. К Корне отправился за полчаса до назначенного времени, хотя идти было примерно три минуты. Жил он, как и я, на лодке, точнее, на большой барже, переоборудованной в отличный плавучий дом. Он на нем сюда и приплыл из Амстердама, когда все началось. Тоже ведь удобно, а? Отвязался от берега — и все, со всем своим имуществом спасся. Правда, там у него какая-то непонятка с любовником вышла, того все же куснули где-то, насколько я понял. Хрен их, педиков, разберет, что они когда в виду имеют.

Баржу заметил сразу — по неслабого размера антенне, больше похожей на мачту. Действительно здоровая баржа, метров так двадцать, и шириной не меньше четырех, жилье на зависть в такой можно оборудовать.

Все же жаль, что до Москвы каналами не проплывешь, — вот бы благодать была на таком плавучем доме отправиться… Мечты, опять мечты бесплодные, сколько можно об одном и том же?

Корне сидел на палубе в шезлонге, наслаждаясь летним солнцем, и курил косячок, судя по плывущему мне навстречу запаху жженой веревки. Увидев меня, он помахал рукой, приглашая подняться на борт. Когда я прошел по пружинящим под ногами сходням, он поднялся из кресла, протянул руку и сказал: