в меня, представляешь? – толкнул он Янку со связанными за спиной руками к губернатору. – Вроде ехали, всё нормально. Остановились поссать. А она волыну выхватила и давай шмалять. Пришлось связать.
– Стареешь, – усмехнулся губернатор. Он сорвал скотч у Янки с лица и так восторженно-плотоядно глянул, что я дёрнулся со всей силы. Безрезультатно. Столб стоял как влитой. Только балкончик, что он поддерживал, заскрипел над головой.
А этот лживый пёс Валентиныч сам отдал холую губернатора своё оружие в кобуре и второй пистолет, наверное, мой. И когда холуй на всякий случай всё же стал обхлопывать его, мой злой Зверёк развернулась и плюнула «безопаснику» в лицо.
– Ах ты дрянь! – он замахнулся, но не попал. Стал утираться. – Вот что с этой сучки взять? – выругался он.
А она увидела меня, вырвалась и побежала.
– Арман! – Прижалась, ткнулась в грудь. – Арман, – выдохнула так горячо, так искренне, что я ей сейчас всё на свете простил.
Ну не прижалась бы она ко мне так, если бы изменила. Не кинулась бы. Не умела она врать. Но кому-то очень хотелось, чтобы я поверил в её предательство. Чтобы я страдал. Прочувствовал каково это, когда тебя предали все. И я делал вид, что эту наживку по самые гланды заглотил.
«Бандитка моя!» – нестерпимо хотелось прижаться щекой к её волосам, и прошептать хоть что-нибудь ободряющее, дать понять, что каждой клеточкой души люблю её. Но я стоял и себя накручивал. Может она с Бломбергом не спала, но она его нарисовала. И я должен быть сердит, зол, суров, и крайне, возмутительно несправедлив. Так надо. Иначе она разревётся. А она должна быть злой и сильной. Хрен знает, как оно пойдёт.
– Он хотел убить Карину, – подняла она лицо. Любящее, расстроенное лицо. Как же я соскучился! Как же давно я её не видел. Но я глянул на неё ледяным равнодушным взглядом. И она осеклась, отступила, не понимая, что происходит, но не прекратила говорить. – Она в тяжёлом состоянии, а водитель, что её сбил – скрылся.
– Убить за что? – удивился я.
– Она тебе фотографию привезла, где отец, я маленькая и губернатор, – шептала она сначала скороговоркой, но теперь всё медленнее, глядя на меня растерянно, – и она… приехала про стоянку… предупредить.
Так вот в чём дело! А я то думал Валерик намеренно перенёс встречу, чтобы меня сбить с толку сбить. А это Каринка в планы губернатора вмешалась. То-то он дёргается, психует, дерзит. Тоже всё идёт не по плану?
«Эх, Валера, зря я о тебе так хорошо думал: плохо ты трахаешь своих баб. Раз бегут они от тебя. Потому и на малолеток тянет. Поди и без таблеток уже не стоит», – усмехнулся я, но ещё рано обнадёживаться, и надеяться, что у меня есть шанс уйти отсюда живым.
– А этот, – зло глянула Янка на Валентиныча, которого привязали к дальнему от меня столбу. Предателей все опасаются. И здесь его тоже встретили не с распростёртыми объятиями. Использовали и всё. Янка всё ещё говорила, хотя я молчал. – Он сказал, что его внучка у них. Что, если я с ним не поеду, её убьют, а сам… – она замолчала, а потом нахмурилась. – Арман, что происходит?
– Ты мне скажи, – качнул я головой. А про себя подумал: внучка, значит? Старый хрыч! Но додумать остальное не успел – губернатор шёл к нам.
– Намиловались? – гаденько улыбнулся он. – Ничего не скажешь, хорошую жену ты себе нашёл. Сколько вы там женаты? Месяц? Меньше? А она уже трахается с кем попало. А каких надёжных людей себе подобрал! – откровенно глумился он. – Люди они не собаки, им кто больше платит – тот и хозяин. А если можно с двух рук получать, так даже лучше, – гоготнул он, вытянув шею как гусь в брачный период. Ну как есть, сраный селезень, красуется, шипит, крыльями машет. – В этот раз ты проиграл, приятель. Один в поле не воин. И ты – никто. И всё, что было твоё – станет моё. И денежки, и галерейки твои, и жена.
– Не рановато ты начал победно крякать? Может, герой-победитель, хотя бы девушку развяжешь? Всё же будущая жена как никак, если я правильно понял. Или её ты тоже боишься? – усмехнулся я ему в лицо, а потом повернулся к Янке и всё тем же ледяным тоном назвал её словом, что она ненавидела: – Милая, не обижай дядю Валеру. Он, видишь, какой герой… с дырой.
Она обожгла меня гневным взглядом. И протянула ему связанные руки.
Дядя Валера помедлил, но, глянув на меня с опаской, кивнул своему холую.
– Эй, парень! – окликнул я, когда тот попытался её обыскать. – У тебя есть лишние руки? А то эти я выдеру с корнями, если ты притронешься к моей жене, – сделал я упор на «моей».
Холуй покосился на заржавшего губернатора и, когда тот перестал истерически ржать и снова кивнул, развязал только верёвку.
– Вот ты жжёшь, Арман, – только что не вытирал Валерик слёзы, когда я без сил опустился на пол. – Его жена. Руки выдеру. А сам на ногах не стоит. И мне тоже выдерешь? – попытался он облапать Янку, но та увернулась. И попятившись от него, села возле меня. – Ну ладно, дядя добрый. Попрощайтесь тут, недолго вам осталось, – и улыбку с его лица как рукой сняло. Он кивнул своему холую, чтобы тот присматривал. Зло глянул на меня, и снова пошёл к дверям. Видимо, приехали очередные «гости».
«Зыркает он, падла, – проводил я его глазами. – Я может сам и сдохну, но на Янку ты губу зря раскатал».
Да, Валентиныч типа сука, как и сказала Воскресенская. Но Янка тебе не по зубам. И она злая, а это главное. А ещё она свободна и у неё под балахоном кофты на животе ствол. Я почувствовал его, когда она прижалась.
Губернатор и второй холуй ушли к дверям. Валентиныч на меня и глаз не поднимал, смотрел в сторону. Янка молчала. А я мучительно соображал.
Значит, эта жадная скотина хочет всё. Всё или ничего. Ему уже нечего терять. На нём же печати негде ставить. Он заврался, загнил, зажрался. Совсем потерял берега. И до чёртиков боится неминуемой расплаты. Но знает, что однажды она придёт. В моём лице или нет, возмездие его