Читать интересную книгу 12 Жизнеописаний - Вазари Джорджо

ЖИЗНЬ ДЖОВАНАНТОНИО, ПО ПРОЗВАНИЮ СОДОМА, ИЗ ВЕРЧЕЛЛИ, ЖИВОПИСЦА

Перевод и примечания А. Дживелегова

Если бы люди знали свои данные, когда фортуна предоставляет им возможность разбогатеть, благоприятствуя им у власть имущих, и если бы в молодые годы они старались сочетать счастье с мастерством, их деятельность дала бы результаты поразительные. В действительности же мы часто видим обратное. Ибо поистине тот, кто целиком доверяется одному счастью, не раз бывает обманут. А с другой стороны, совершенно ясно (и свидетелем тому каждодневный опыт), что и талант один не приносит больших плодов, если ему не сопутствует счастье.

Если бы у Джованантонио из Верчелли1 вместе со счастьем было бы такое же мастерство (а это могло бы быть, если бы он работал и учился), то к концу жизни, полной увлечений и животных страстей, он не делал бы глупостей в старости и не был бы доведен до жестокой нужды. Его привезли в Сиену купцы, агенты Спаннокки2. На его счастье, а может быть, и на несчастье у него не оказалось в этом городе никаких соперников, и работал он один. Если это и принесло ему кое в чем пользу, то под конец обратилось во вред. Ибо, как бы усыпленный успехом, он совсем не совершенствовался и писал большинство своих вещей, как ремесленник. А в той мере, в какой он учился, это сводилось только к срисовыванию произведений Якопо делла Фонте3, которые пользовались славою, да немногого другого. Вначале он писал с натуры много портретов, особенностью которых был горячий колорит, вывезенный им из Ломбардии4, и завязал в Сиене много дружеских связей не столько потому, что он был хорошим художником, сколько потому, что в сиенской крови пылает любовь к чужестранцам. Помимо всего, он был человек веселый, распущенный и его малодостойная жизнь доставляла другим удовольствие и развлечение. Вследствие такой жизни, а равно из-за того, что около него всегда были мальчики и безбородые юноши, он заслужил прозвище Содома5. Это прозвище не причиняло ему ни неудовольствия, ни обиды; наоборот, он похвалялся им, складывал по его поводу разные куплеты и песенки и распевал их под аккомпанемент лютни без всякого стеснения. Развлекался он также тем, что держал дома всяких диковинных животных: барсуков, белок, обезьян, мартышек, крошечных осликов, лошадей, в том числе скаковых, и маленьких лошадок с острова Эльба, скворцов, карликовых кур, индийских голубей и других в этом роде, сколько мог добыть. Кроме того, был у него еще ворон, которого он так хорошо научил разговаривать и который во многих случаях так подражал голосу своего хозяина, особенно отвечая на стук в двери, что казалось, будто это сам Джованантонио; это прекрасно знают все сиенцы. Остальные животные тоже были столь искусно приручены, что в доме они всегда были около него, играли с ним и выделывали самые сумасшедшие штуки, так что дом его имел вид настоящего Ноева ковчега. Этот образ жизни, с одной стороны – чудачества, с другой – работы и картины, в числе которых было кое-что хорошее, создали ему такое имя в Сиене, главным образом среди народа и низших слоев (нобили знали его гораздо лучше)6, что многие считали его великим человеком.

Когда генералом монахов Монте Оливетто сделался фра Доменико да Леччо из Ломбардии, Содома отправился навестить его в Монте Оливетто ди Кьюзури, центральной обители этого ордена, в пятнадцати милях от Сиены, и так заговорил его, что убедил дать ему закончить фрески, изображающие житие святого Бенедикта, часть которых на одной из стен уже была исполнена Лукою Синьорелли из Кортоны7. Эту работу он окончил за очень небольшую плату и за возмещение издержек ему, нескольким его помощникам и перетирателям красок8. Невозможно рассказать о проделках, которые терпели от него монахи, пока он там работал, и о сумасбродствах, которые он вытворял, за что братия прозвала его Маттаччо, то есть бешеным. Однако, возвращаясь к его работам, скажем, что когда он написал несколько сюжетов ремесленным образом безо всякого старания и когда генерал стал ему выговаривать за это, Маттаччо сказал, что он работает с причудами, что его кисть пляшет в зависимости от того, как звенят деньги, и что если дадут ему больше, то он сумеет сделать гораздо лучше. Когда же генерал обещал заплатить ему более щедро, то последние три сюжета, которые ему оставалось сделать в углах, Джованантонио написал гораздо более старательно и с лучшей подготовкой, чем остальные, так что они удались ему значительно больше. Один из этих сюжетов изображает святого Бенедикта в тот момент, когда он отправляется из Норчии в Рим для учения и расстается с отцом и матерью; другой – передачу детей св. Мавра и св. Плацидия их отцами для служения Богу, третий – сожжение готами Монтекассино.

В последней, чтобы сделать неприятность генералу и братии, он изобразил, как священник Фьоренцо, враг св. Бенедикта, стремясь ввести в соблазн достойных отцов, заставляет множество куртизанок танцевать и петь вокруг монастыря этого святого человека. В этой картине Содома, который был столь же бесстыдным в живописи, как и во всем остальном, изобразил танцующих женщин обнаженными, что было совершенно непристойно и безобразно. И так как это ему не позволили бы, то пока он работал над этой картиной, он не пускал никого из монахов взглянуть на нее. Зато, когда фреска была открыта, генерал потребовал, чтобы она была сбита со стены и уничтожена во что бы то ни стало.

Но Маттаччо сначала долго балагурил, а потом, видя, что этот отец гневается, одел всех голых женщин на картине, которая принадлежит к числу лучших произведений, находящихся в монастыре. Под каждой картиной он написал по два тондо и в каждом тондо монаха, чтобы вышло по числу генералов, которых имела эта конгрегация. И так как у него не было подлинных портретов, то Маттаччо написал большинство голов, как взбрело на ум, а некоторым придал черты старых монахов, которые в это время находились в монастыре, вплоть до портрета названного фра Доменико да Леччо, который был тогда генералом и пригласил его для этой работы. Однако так как у некоторых голов были выколоты впоследствии глаза, а другие изуродованы, то фра Антонио Бентивольи, болонец, приказал их все уничтожить – и с полным основанием.

В то время как Маттаччо работал в Монте Оливетто, туда прибыл для пострижения один миланский дворянин, у которого был желтый плащ с черной отделкой, как носили в то время. Когда дворянин был пострижен, генерал подарил этот плащ Маттаччо, и он при помощи зеркала изобразил себя в этом плаще на одной из картин, где св. Бенедикт, еще почти ребенком, чудесным образом восстанавливает в целости блюдо своей няни, разбитое ею. А у своих ног изобразил ворона, мартышку9 и других своих животных. Окончив эту работу, он написал в трапезной монастыря Сант'Анна, принадлежащего этому же ордену и находящегося от Монте Оливетто в пяти милях, историю пяти хлебов и двух рыб, а равно и другие картины10. Сдав заказ, он вернулся в Сиену, где расписал фреской фасад дома мессера Агостино деи Барди, сиенца. В этой росписи было кое-что достойное похвалы. Но она в большей своей части сильно пострадала от погоды и от времени.

В эту пору приехал в Сиену очень богатый и славный коммерсант Агостино Киджи, сиенец родом11. Джованантонио стал ему известен как из-за своих сумасбродств, так и потому, что имел репутацию хорошего живописца. Киджи увез его с собою в Рим, где папа Юлий II налаживал роспись папских покоев в Ватикане, построенных когда-то папой Николаем V, причем Киджи добился того, что и Джованантонио также была дана работа. А так как Пьетро Перуджино, который расписывал свод одной из комнат рядом с "башней Борджиа», работал вследствие своей старости медленно и не мог, как было уговорено раньше, приняться за что-нибудь другое, то Джованантонио была поручена роспись другой комнаты, рядом с той, где работал Перуджино12. Приступив к делу, он закончил орнаментную разделку свода и украшение его листьями и другими арабесками и потом написал в нескользких больших кругах фреской различные сюжеты довольно удовлетворительно. Но так как этот скот, занятый своими зверями и другими глупостями, не двигал работу вперед, то и вышло, что когда архитектор Браманте привез в Рим Рафаэля из Урбино и когда папа Юлий увидел, насколько он превосходит других, – его святейшество повелел, чтобы в этих комнатах не работали больше, ни Перуджино, ни Джованантонио и чтобы даже было сбито все, что они успели сделать. Однако Рафаэль, который был олицетворением доброты и скромности, оставил неприкосновенным все, что написал Перуджино, бывший когда-то его учителем, а из написанного Маттаччо удалил только сюжетное содержание и фигуры в кругах и в обрамлениях, оста вив арабески и остальные орнаменты. Они и сейчас окружают картины, написанные там Рафаэлем: Справедливость, Познание вещей, Поэзию и Теологию13.