Читать интересную книгу Везунчик - Виктор Бычков

– Мир дому сему, – приветствует в пустоту. Тяжелый спертый воздух глушит голос, и он повисает где-то у порога, не долетев до кровати, что приткнулась в углу избушки сразу за печкой.

– Кого нечистая принесла? – послышался дребезжащий старушечий голосок. – Ты, кума, что ли?

– Нет, бабушка, это я, – незнакомец рад, что хоть кто-то откликнулся на приветствие. Он уже сбросил с головы капюшон, и с интересом рассматривает убогое жилище.

– Кто ты? Уж больно голос незнаком, – из-под тряпья, что на кровати, показалась голова, замотанная в какое-то подобие платка. Наконец, старушка села, свесив ноги в коротких обрезанных валенках. – Кто ты, мил человек, я тебя не знаю? Но все равно, проходи, садись к столу.

Только теперь незнакомец заметил низенький столик, что жалко приткнулся к стенке между двух окошек. Рядом с ним стояла такая же небольшая скамейка. Голый пол и иконка в углу дополняли нищенское убранство этого жилья.

Путник скинул с себя дождевик, нашарил рукой на дверном косяке гвоздь, повесил на него одежду, прошел к столу, сел, и только после этого ответил хозяйке.

– Человек я, бабуля, человек, – пригладил ладонью волосы, и улыбнулся старушке. – Ты меня не бойся, я не страшный.

– И-и-и, милок, мне ли кого бояться? – пошаркала валенками по полу, подошла к гостю, наклонилась, чтобы лучше рассмотреть. – Всю жизнь по соседству с мертвяками, чего бояться? Да и пожила я уже, дай Бог всякому. Чтой-то не припомню я тебя, нет, не припомню. Чей ты будешь?

– Ты одна живешь в этих хоромах? – не стал открываться сразу мужчина. – Или еще кто с тобой здесь живет?

– Почему одна? Нет, не одна. Нас много. Почитай, полгорода уже со мной по соседству пристроилось.

– Я не об этом, бабушка. Квартирантом меня возьмешь? – не то спросил, ни то приказал хозяйке.

– Как же я тебя пущу, коль ты все загадками говоришь? – бабушка подошла к печке, загремела заслонкой. – Чай там теплый должен быть. Сейчас достану.

Незнакомец уже привык к полумраку, что царил в доме. Он отодвинул женщину в сторону, сам достал из печки небольшой закопченный чугунок, закрытый сковородкой, выставил его на стол.

Старушка протянула руку к полочке с посудой, что висела прямо над столом, достала две металлические кружки, протерла их для порядка фартуком, зачем-то дунула туда, аккуратно поставила на стол.

– Наливай сам. У меня руки уже не держат, – пододвинула гостю кружки, сама села на скамейку, с интересом уставилась на незнакомца. – Извини, к чаю ни чего нет. Пей вприглядку. И я глотну. Пускай хоть кишки согреются. На смородишных листьях, – добавила чуть погодя.

Гость взял свою котомку, поставил себе на колени, неспешно развязал, и достал оттуда хорошую домашнюю булку ржаного хлеба, желтый кусок сахара с детский кулачок, завернутый в пергамент шматок сала. При виде такого богатства хозяйка забегала, засуетилась, подала мужчине тарелку, нож.

– На тарелочку, на тарелочку положи, чтоб крошечки не рассыпались, – заискивающе предлагала свои услуги. – На квартирку, говоришь, мил человек? Так я не против. Раз тебе мои хоромы глянулись, то я согласна, видит Бог – согласна! Если ты, спаситель, не брезгуешь, то живи, живи.

– Как тебя зовут, бабушка? – обратился гость к хозяйке, пододвигая к ней кусок сахара. – А то так и будем в молчанку играть?

– Что ты, что ты, касатик! – всплеснула старушка руками то ли от щедрого подарка, то ли от избытка чувств. – Какая тайна может быть? Нарекли меня родители Матреной, Матреной Ильиничной, голубь мой, вот как. А по мужу, царствие ему небесное, Мальцева, Мальцева, касатик, я. Только все местные кличут меня бабой Мотей, – прихлебывая чай, поведала хозяйка. – И ты так зови, я привыкшая. Ох, давненько не сластила себя, ох, давненько! – смаковала сахар во рту бабушка. – Спасибо тебе, мил человек, порадовал старуху! А за плату не волнуйся, соколик. Не дашь помереть с голода и холода, и на том спасибо! – оставшийся сахар бабушка завернула в чистую тряпицу, и положила за божницу.

День подходил к концу, морось сменилась мелкими иголками инея, стало подмораживать. За столом наступила тишина, умиротворение после приема пищи. Сумерки заполнили собой всю избушку, только над столом у окна еще можно было различать лица людей.

– Ну, а тебя-то как кличут-величают, мил человек? – хозяйке не терпелось узнать про постояльца как можно больше, чтобы завтра с товарками обсудить такое важное событие. – Откуда ты, что привело к нам на нашу Богом забытую улицу, спаситель? Ты уж не обессудь, но времена нынче сам знаешь, какие.

Гость не спешил рассказывать о себе, все тянул, оттягивал эту минуту, чем еще больше заинтриговал хозяйку. От любопытства та уже не находила себе места.

– Зовут меня Егор, бабушка, Е-гор, – наконец, раздельно повторил гость, и сам прислушивался к своему имени, определял, как оно звучит, привыкал к нему. – Егор Кондратьевич Булыгин, запомнила, баба Мотя? Егор Кондратьевич Бу-лы-гин, – повторил по слогам фамилию. – Родом из соседнего района. Ушел сюда к вам, что бы переждать лихую гадину: уж больно лютуют у нас и немцы и партизаны. Не заметишь, как или те, или другие прихлопнут под шумок, вот так-то, бабуся, – закончил постоялец. – А у вас, в городе, вроде поспокойней, потише. Жить-то хочется!

– Вот и ладно, Егорушка, вот и хорошо! – баба Мотя принялась убирать со стола, стала сетовать на то, что нет керосина в лампу, и коптилка-жировик уже не горит.

– Вон на стене, вишь, лампа который год висит, а все без толку. Керосина-то нет, и не знаю, где достать можно. Соседи как-то на базаре добывают, а мне стыдно просить, – поведала хозяйка. – Так что ты извини, пока в темноте будем. И коптилку заправить нечем. Так и живу. Может, теперь легче станет? – с надеждой смотрела на своего квартиранта, скорбно поджав губы.

– А дрова твои где, хозяюшка? – Егор встал из-за стола, чтобы сходить во двор за дровами. – В доме-то не жарко.

– А нету дров, милок. Кто бы мне их заготовил?

– Как же ты зиму зимовать собралась, баба Мотя? – удивленно воскликнул Булыгин. – Еще день, два и все – зима-матушка, а ты без дров?

– А как Бог даст, милок, так и буду. Вот схожу завтра на кладбище, хвороста насобираю, да и протоплю печку. Я по утрам топлю.

– Так дело не пойдет, – Егор решительно направился к двери.

– Стой, касатик, стой, Егорушка, не ходи, – остановила его хозяйка.

– Темно, не ровен час, убьют. Комендантское время уже пошло. Терпи до утра. Патруль немецкий стреляет почем зря.

– Вот это да! А как же спать?

– Потерпим, мил человек. Чай, не на голой земле, а крыша над головой есть, – рассудила баба Мотя. – Да, пока не забыла. Ты завтра с утречка беги в управу, отметься обязательно, соколик. Время сам знаешь, какое. Так будет спокойней и тебе и мне. Да не забудь, стань на биржу. Это откуда на работы отправлять будут. Тебе отметки в бумагах сделают, и тогда ходи, не боись до комендантского часа. Вот такие у нас в городе порядки. Сам знаешь, с волками жить…

Бабушка определила спать Егору на печи.

– Знаю, что мне теплее там, только лазить слишком тяжело, Егорушка, – оправдывалась она перед постояльцем. – А ты молодой, сиганешь на печь и не заметишь, как ночь скоротал. А у меня косточки болят, и ноют они уже и от кровати с пружиной и матрацем.

Она с любопытством рассматривает своего гостя, и находит, что он красив. Выше среднего роста, широкий в плечах, с немножко прищуренными голубыми глазами под чистым лбом, прямым носом, овальным лицом с ямочкой на бороде располагал к себе своим добродушным видом.

Впервые за последний месяц Булыгин уснул крепким здоровым сном. Только под утро вдруг приснилось, что его трехмесячный сынишка Кирюша вдруг пошел, стал ходить своими маленькими ножками. Вот чудо! Вроде как Егор рад этому, смотрит на сына с умилением, тянет к нему руки, мол, иди ко мне, сынок! А тот отвернулся от отца, и побежал за Феклой, мамой своей. Догнал, ухватил за подол, и они уходят куда-то. Потом вдруг появилась какая-то река между ними: вода черная, волны не большие, но частые, пенные. И она все ширится, ширится, бурлит, отделяет Егора от семьи; он стоит на этом берегу, кричит, кричит, зовет своих. Хочет, чтобы они хоть оглянулись, и с ужасом понимает, что голоса-то нет! И так ему стало плохо во сне, так плохо, как ни когда еще не было.

– Фу-у, и померещится же такое, – мужчина свесил ноги с печи, тер спросонья глаза. – С чего бы это?

– Приснилось плохое, Егорушка? – участливо спросила баба Мотя.

– А ты посмотри в окошко, и скажи про себя: «Куда ночь, туда и сон», и спи дальше. Вот и вся недолга.

– Река какая-то, мутная, страшная, – поделился своим сном с хозяйкой. Но о сыне говорить не стал, промолчал.

– И все-то? А ты не плыл в ней, не тонул?

– Нет, на берегу стоял, смотрел на нее.

– Ни чего страшного, соколик, – старушка на секунду задумалась. – Видно, тяжкая у тебя жизнь-то, Егорушка, мучают тебя думы нерадостные, темные. Но ты не горюй – все обойдется, наладится, – успокоила она квартиранта. – Ты только себя побереги.