Читать интересную книгу Очередь - Ольга Грушина

— По всей видимости, — ровно сказал отец, — ночью продавали билеты вовсе не на концерт Селинского. А на «Елочки». Говорят, им то ли киоск сожгли, то ли что… А концерт Селинского вообще отменили. Не будет никаких билетов. Смотри, даже вывеску сняли.

И правда, вывески «КОНЦЕРТНЫЕ БИЛЕТЫ», которую вот уже столько месяцев опаляло солнце и омывали дожди, над киоском больше не было. К окошку прилепили новое объявление. Перед ним топталась угрюмая, безмолвная толпа. Александр подошел ближе. «КОНЦЕРТ ОТМЕНЯЕТСЯ», — было написано жирными печатными буквами. — «ЗАКРЫТО НА ПРИЕМКУ ТОВАРА. ОТКРОЕМСЯ В ПОНЕДЕЛЬНИК».

Поразительно, какими сильными были в этот миг его чувства — чувства бессловесные, весомые, несуетные, от которых ему делалось тяжело, даже больно, но в то же время росло ощущение невероятной полноты, словно впервые за всю его жизнь у него внутри поселилось что-то настоящее — уж не душа ли? — и при этом как мало значил теперь этот билет, который, как оказалось, не был нужен никому из дорогих ему людей. Вместе со всеми Александр изучал бумажку на задраенном окне.

На исходе утра морозец сделался хрустким; острые льдинки облаков взрезали бледное небо, оставляя белые прорехи в синеве, но машущие ветви голых деревьев тут же разметали небо дочиста. Анна позвала мать за покупками; Сергей и Александр вместе отправились домой. Они шли не торопясь, окольным путем, бесцельно бродя по соседним улицам, а потом остановились в парке, чтобы откопать из-под сугроба знакомую скамью, на которой заледенели вырезанные надписи («Гляди-ка, — указал Сергей, — твоему тезке делать нечего, кроме как скамейки портить»), и на ней же и посидели до окоченения пальцев и задубения щек.

Безлюдный парк хранил повисшее в воздухе ледяное дыхание недавних прохожих, хранил также и зыбкое скольжение своих призрачных обывателей: старик в сверкающих на солнце очках кормил голубей; миловидная женщина, хотя и немолодая, вся в слезах, стягивала порванные чулки; музыкант с безгласной тубой слушал симфонию, звучавшую у него в голове; парнишка, лежа на жухлой траве, смотрел в небо и видел там корабли и караваны, скользящие по голубой тверди… Поначалу Сергей и Александр молчали, но мало-помалу разговорились — казалось бы, о пустяках, об отвлеченных материях: Александр объяснял, что любит зиму, потому что зимой не приходится различать цвета. Однако вскоре они перешли на другое; говорили намеками, вскользь, не задавая вопросов, будто заранее условились, что у них еще будет время, достаточно времени, чтобы все обсудить не спеша, и что сейчас требовалось только одно: молча признать, простить, понять несколько обстоятельств — как то, например, что Александр даже не стал подавать документы в университет, или что один из двух людей, причастных к его судьбе, прошлой ночью умер, а второй тяжело ранен и вряд ли выживет; и что отца с матерью уже несколько месяцев назад уволили с работы… и что каждый из них был не до конца честен в том, что касалось билета.

И во время этого разговора Сергей, согласно кивая и дыша на пальцы, думал, что они подошли к концу этого странного, затяжного года без, казалось бы, видимых итогов, а если таковые и были, то сплошь потери, материальные и не только — деньги, работа, друзья, несостоявшиеся романы, навсегда упущенные возможности, — но вопреки всему он чувствовал, что мир его сделался неизмеримо больше, и сам он тоже как-то вырос, будто в течение этого года надежд, ожиданий и безделья он, сам того не замечая, пересек некую невидимую черту и распался на части, а потом воссоединился заново, но что-то в нем изменилось, то ли потому, что порядок составных частей стал немного иным, то ли сочетаться они стали по-иному — свободно, оставляя зазоры для воздуха, света, музыки или, возможно, для чего-то совершенно другого, чему он пока не нашел названия, но что вдыхало в него жизнь.

Когда спустя час-другой они вошли в квартиру, женщины были уже дома. В кухне их встретил дым и звон посуды; в тепле их замерзшие щеки вспыхнули.

— По какому поводу суета? — спросил Сергей.

— Мама вспомнила старинные рецепты. — Анна сновала от плиты к столу. — Хочется их опробовать.

— Жаль, каштанов у нас нет, — мечтательно добавила ее мать.

— Каштанов, бабушка?

— Это длинная история, мой милый. Если захочешь, расскажу тебе перед сном.

На кухонном столе стояли кастрюли и сковородки, банка с мукой и пакет сушеных фруктов незнакомого вида, и еще что-то, завернутое в фольгу, и пара подсвечников, которых Сергей раньше не видел; и глядя на все эти хлопоты, он почувствовал странное, сладковатое, щекочущее пощипывание в носу, возле самого нёба.

— Когда я был маленьким, — произнес он, — на святках мама развешивала по дому такие нарядные стеклянные шары. Как сейчас помню, красного цвета и синего. В них отражалось пламя свечей.

— Что ж, может, и у нас такие будут, — сказала Анна. — А теперь марш все из кухни, мне нужно место. Ой, Сережа, будь другом, принеси радио.

Оставшись одна, она с долгую минуту стояла неподвижно и вдыхала восхитительный аромат корицы, который ей что-то напоминал, вот только что?.. Еще через мгновение в памяти ее всплыло катание с горы на санках — быстрее, еще быстрее, снег, посверкивающий в воздухе кристалликами чистого света, удивительное ощущение свободы, от которого разлетались косички и взмывало в груди, холодный, свежий запах ветра и радости. Диктор уверенно сообщил городу время: четырнадцать часов; заиграла музыка. Мгновенно опомнившись — уже третий час, а у меня конь не валялся, — Анна запорхала по кухне, перемешивая, растирая, просеивая, а музыка все журчала, тихая и легкая, словно ручей, и понемногу Анна начала вслушиваться и даже между делом подпевать.

2

Он прибыл в город лучшим поездом, в купе первого класса. Ему нравился продуманный комфорт железнодорожных путешествий: компактный блеск утопленных пепельниц, ровные ряды ламп на потолке, мягкие шторки на окнах, спасающие от света и шума, чтобы можно было вздремнуть среди унылых восточных равнин с горбами сереющих деревень и зловещими лесами, а проснуться у далекого горизонта, усыпанного романтическими замками на тающих в дымке голубых холмах, и вверить себя заботам импозантных проводников, одетых в отутюженную униформу с золотыми пуговицами, и таких же носильщиков багажа, которые в ритуальном танце проводят до автомобильной стоянки, где водители лимузинов будут соперничать за право доставить тебя в отель — все эти нехитрые уловки цивилизации устраивали его в полной мере, как хорошо скроенный смокинг; довольно сложно было обходиться без них во время годичного пребывания в этой варварской, хотя и весьма любопытной стране.

Жена, должно быть, уже поджидала в их излюбленном люксе. Они договорились провести праздничные дни в том самом городе, где не так давно пролетел их медовый месяц. Город встретил его изморосью. Из окна лимузина он разглядывал элегантно оформленные витрины, которые выплескивали на мокрые тротуары россыпь дрожащих пятен света, красных и золотых; за стеклом еще поблескивало убранство только что отшумевшего Рождества: симметрично размещенные пирамидки, розочки, гирлянды из позолоченных еловых шишек, сверкающие лаком зверюшки, розовые ангелочки, щедро посыпанные сахарно-белыми кристаллами.

Эти банальные символы счастливого детства навевали на него скуку.

Встрепенулся он только при виде ювелирного магазина, что-то вспомнил и попросил водителя сделать небольшую остановку. Подойдя к прилавку, он достал из внутреннего кармана простой спичечный коробок с красной этикеткой, который решил сохранить на память об увлекательной экскурсии по тайному чреву другого города, любезно организованной местным чиновником, ответственным за подбор музыкантов для посольских приемов. Внутренне посмеявшись над ювелиром, надменно приподнявшим брови при виде спичечного коробка, он выдвинул донце.

На лице ювелира появилось совсем другое выражение, а брови вернулись на место.

— О, — выдохнул он, — великолепно, великолепно! Ошибки быть не может, но на всякий случай позвольте мне все же проверить… Да-да, вижу клеймо мастера, взгляните на эту филигранную деталь — в нашем городе никто, кроме него, не мог…

— Значит, они изготовлены здесь? — Он был удивлен и немного обескуражен. — Меня заверили, что это восточная работа.

— Ах нет, мсье, они сделаны здесь, в этом нет сомнения. Если хотите, можете туда наведаться, это недалеко. Конечно, мастера уже двадцать лет нет в живых — утрачено целое поколение секретов и приемов, это огромная потеря! Теперь дело продолжает его сын.

— Благодарю, — ответил он, задвигая коробок.

Он назвал водителю следующий адрес. Второй магазин оказался классом выше первого. Учтивый продавец попросил его минуту подождать и исчез в пышных бархатных недрах служебных помещений, чтобы через минуту появиться с почтенным хозяином. Тот позволил себе несколько сдержанно-восторженных ремарок.