Как бы там ни было, все это уже не имело решающего значения. Время моего визита на Мегапею подошло к концу.
Я поднял «Модель-Т» в небеса и разгонялся, пока время и пространство прекратились для моего собственного времени и пространства. Я продолжал путь.
Заморозив анестезией, я рассек средний палец левой руки, подсадил в него лазерный кристалл и несколько пьезоэлектрических контуров, закрыл разрез и четыре часа держал палец в заживляющем аппарате. Шрама не осталось. Будет больновато, и придется пожертвовать клочком кожи, но теперь, если я только вытяну этот палец, сожму остальные и поверну ладонью кверху, луч из кристалла пробьет двухфутовую гранитную плиту. В легкий рюкзак я уложил концентраты, медикаменты, корни глиттена. Компас и карты мне не понадобятся, но вот несколько огневых булавок, полотно тонкой пленки, фонарик и какие-нибудь инфраочки вполне могли пригодиться. Я отложил все, что показалось мне подходящим, включая мои планы.
Я решил не опускаться на «Модели-Т», а выйти на орбиту и совершить посадку на неметаллическом дрифтере. На поверхности Иллирии, как я решил, мне понадобится провести неделю. «Модель-Т» получит инструкции по истечении этого срока опуститься к поверхности, найти самый мощный узел-энерговвод и зависнуть над ним. И затем возвращаться в это место ежедневно.
Я спал, ел, ждал и ненавидел.
Потом в один прекрасный день послышался гул, перешедший в вой, звезды вдруг посыпались огненным дождем и неподвижно застыли. Одна, яркая, повисла впереди.
Я установил точное положение Иллирии и двинулся к точке встречи. Два дня — или две жизни — спустя, я уже рассматривал ее: опаловая планета со сверкающими морями, множеством заливов, островов, фиордов, с буйной растительностью на трех тропических континентах, с прохладными лесами и многочисленными озерами на четырех континентах в умеренной зоне. Без особо высоких гор, но с большим количеством холмов, с девятью небольшими пустынями, разнообразия, одна извилистая река длиной в половину Миссисипи, система океанических течений, которой я действительно гордился, и пятисотмильный скальный мост между континентами, который я возвел лишь потому, что геологи их ненавидят в той же степени, в какой антропологи обожают. Я наблюдал, как формируется штормовой фронт в зоне экватора, как он движется на север, рассеивая свой влажный груз над океаном. Одна за одной, по мере моего приближения к планете, ее частично затмили луны — Флопсус, Мопсус и Каттонталус.
Я вывел «Модель-Т» на длиннющую эллиптическую орбиту, за пределами самой дальней из лун и, как я надеялся, за пределами действия всех обнаруживающих устройств. Потом я занялся делом — подготовкой спуска, как моего, первого, так и последующих спусков уже самого корабля.
Наконец, я выверил настоящее положение «Модели-Т», включил таймер и немного соснул.
Проснувшись, я сходил в латрину, проверил дрифтер и весь свой багаж. Приняв ультразвуковой душ, я оделся в черную рубашку и черные брюки из водоотталкивающей противонасекомной синтетики, название которой я никак не мог запомнить, хотя компания по ее производству принадлежала мне. Затем я застегнул ремешок мягкого кожаного пояса. Две его пряжки могли в случае необходимости превратиться в ручки проволоки удавки, спрятанной в центральном шве ремня. Потом я обулся в тяжелые армейские ботинки, которые в эти дни носят название туристических, и заправил в них низ штанин. Справа на бедро я подвесил ремешок с ручным лазером, а по поясу за спиной прикрепил гирлянду маленьких гранат. На шее у меня покачивался медальон с бомбой внутри, а на правое запястье прицепил хронометр, имевший способность извергать парагаз, если потянуть за соответствующий штырек. В карманы были уложены носовой платок, расческа и остатки тысячелетней давности кроличьей лапки. Я был готов.
Но мне нужно было обождать. Я хотел совершить спуск ночью, черной пушинкой опуститься на континент Великолепия, в точке, удаленной не более трехсот и не менее ста миль от цели моего назначения. Я влез в лямки моего рюкзака, закурил и направился к отсеку дрифтера. Загерметизировав его изнутри, я занял место на борту аппарата. Надвинув полусферу, я закрепил соединения, чувствуя, как легкий ветерок шевелит волосы и под ногами прокатывается приятная волна тепла. Потом нажал кнопку, поднимавшую створку люка. Открылся выход, и я увидел под собой полумесяц планеты. «Модель-Т» должна была запустить дрифтер в соответствующий момент. В мою задачу входило управление скольжением дрифтера, как только он войдет в атмосферу. Сама машина вместе со мной будет весить всего несколько фунтов — благодаря антигравам, встроенным в корпус. У дрифтера имелись рули высоты, элероны, стабилизаторы, а также паруса и парашюты. Но он меньше похож на лайнер, чем можно подумать, услышав его описание. Скорее, это парусник для плавания в трехмерном воздушном океане. Я ждал, сидя внутри него, и смотрел вниз, где волна ночи смывала день с лица Иллирии. В поле зрения показался Мопсус, а Каттонталус, наоборот, исчез. У меня зачесалась правая лодыжка. Пока я ее чесал, над головой загорелся голубой сигнал. Едва я застегнул ремни, как этот сигнал сменился красным. Я расслабился, послышался звонок, красный цвет погас, и в спину меня лягнул мул, а вокруг уже были звезды, передо мной темнела Иллирия, и не было уже рамки из краев люка. Потом был дрейф — не вниз, а вперед. Не падение, а скольжение, и настолько незаметное, что я закрыл глаза. Планета стала входом в темную шахту, черным отверстием, которое медленно увеличивалось в размерах. Капсулу наполнило тепло, и я слышал лишь собственное дыхание, биение сердца и шуршание струи воздуха над головой.
Когда я обернулся, то уже не увидел «Модели-Т». Хорошо.
Я очень давно не пользовался дрифтером, кроме как для развлечения. И всякий раз, как и сейчас, в памяти моей возникало серое предрассветное небо, волны, запах пота и соли, и горький привкус драмамина в горле, и первые «Угх» артиллерийского огня, и наша десантная баржа, приближавшаяся к берегу. И как сейчас, я вытер тогда ладони о колени и потрогал старую кроличью лапку в левом боковом кармане. Смешно. У брата тоже была такая же лапка. Ему наверняка понравились бы дрифтеры. Он любил самолеты, планеры, парусники. Он любил кататься на водных лыжах и нырять с аквалангом, и еще любил акробатику и аэробатику — поэтому, видимо, и пошел в авиацию. Поэтому, видимо, и повстречался со старухой. Много ли можно ожидать от одной-единственной паршивой лапки!
Звезды сияли как слава Божия, холодные и далекие, потому что я надвинул на купол фильтр и отгородился от солнечного света. Мопсус же продолжал отражать лучи и отбрасывать их вниз, в яму. Эта луна была средней. Флопсус располагался на более низкой орбите, но сейчас находился по другую сторону планеты. Благодаря тройке лун на Иллирии моря были относительно безмятежными, и лишь раз в несколько лет они сообща поднимали впечатляющую приливную волну. Отхлынувшие воды явят вдруг острова кораллов посреди неожиданно возникших оранжевых и пурпурных пустынь. Воды, взгорбленные в зеленую гору, прокатятся вокруг планеты, и камни, кости, рыбы и всякое плавучее дерево будут лежать на дне, подобно следам ноги Протея. За водами последуют ветры и колебания температуры, инверсия, скопления туч, вздыбление облаков. В небе соберутся облачные соборы, и придут дожди, и водяные горы разобьются о берега, рухнут сказочные города и волшебные острова вернутся на морское дно, и Протей, спрятавшись бог знает где, станет смеяться, как гром при виде добела раскаленного трезубца Нептуна, что станет вонзаться в волны, а они будут отвечать шипением. Удар — шипение, удар — шипение. Потом вам придется тереть глаза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});