— Иноземцы хоть живы? — усмехнулся Шешковский; игривое настроение Серова передалось и главе Тайной канцелярии.
— Скорее, да, чем нет, — продолжал лицедействовать Серов.
— Василий Михайлович, ваша работа закончилась, входите уже в обычное состояние, — Шешковский пытался одернуть своего подчиненного, но улыбка все равно не покидала его лица.
— Ваше Высокопревосходительство! Там… это, — замялся Серов.
— Так, господин Серов, найдите в своем настроении что-то среднее, чтобы иметь возможность четко докладывать, при этом не смешить.
— Прошу простить меня, но есть основания считать, что мастер, который усыпляет людей, это наш подопечный Антуан, — сказал Серов, чем ввел в замешательство Шешковского.
Степан Иванович призадумался, и его веселость моментально улетучилась. Получалось, что некий господин, который умеет вводить людей в непонятное состояние, внушать нужное только ему, мастеру, находился рядом с императором. Что, если Антуан смог внушить императору такое, что приведет Россию к краху? Прав был государь, когда заподозрил в сплошь правильном с виду человеке угрозу. Ох, и получит Степан Иванович на орехи! И вот работает же не покладая рук и результат есть, но столько промахов относительно первой персоны, что и заподозрить его можно в чем неладном.
— Где он? — прорычал Шешковский.
— Так, первостатейно его повязали! — чуть горделиво ответил Серов.
Шешковский удовлетворенно посмотрел на своего подчиненного, прекрасно поняв, что значит «первостатейно». Значит, «мастер» связан по рукам и ногам, раздет до пояса, с кляпом во рту, чтобы избежать любых ядов или проглатывания языка. Хотя в последний способ самоубийства Шешковский не верил, но некогда император указывал на такую возможность.
— Веди к нему! — приказал Шешковский.
Через минуту Степан Иванович уже рассматривал лежащего на полу связанного Антуана.
— Останься сам и позови двух людей! Если начнет происходить что-то странное, тот, кто не поддастся колдовству, может, не стесняясь, окропить свой сапог кровью разбойника, — приказал Шешковский, стараясь не показывать вида, что боится поддаться гипнозу мастера.
— Будет исполнено, Ваше Высокопревосходительство! — сказал Серов и позвал двух оперативников.
— Итак, кто Вы такой, Антуан? — задал вопрос Шешковский, силясь не смотреть в глаза поверженного «колдуна».
Серов выдернул кляп изо рта масона, чтобы тот смог разговаривать.
— Антон Лобазов, урожденный Антуан Ловазье, — сухо произнес слуга императора, с сегодняшнего дня с приставкой «бывший».
— Как давно Вы занимаетесь колдовством? — спросил Шешковсвкий
— Позвольте с Вами не согласиться, Ваше Высокопревосходительство, но я не колдун. То, что получается внушать людям, — это наука, пока еще недоступная человечеству. Но, чтоб Вы понимали, мною двигали любовь к России и желание светлого будущего для моего Отечества, — предельно спокойным тоном, как будто Антуан не связанный, а стоит перед равным себе, говорил Лобазов.
— Под «отечеством» Вы понимаете Российскую империю? — уточнил Шешковский.
— Безусловно, — ответил Антуан.
Шешковский посмотрел на Серова, принял решение и стал отдавать приказы.
— Перед господами подданными Его императорского величества извинитесь и отпустите по домам, не забыв при этом узнать имя каждого, кто присутствовал на сим сборище. Лобазова, как и господ иноземцев, поместить в разные камеры Петропавловской крепости. Учинять допрос станет господин Грановский, — приказал Шешковский и чуть тише добавил, скорее, для себя самого. — Придется отъезд господина Бирона в Курляндию немного задержать, мне нужен тут Грановский.
После, когда Шешковский читал материалы дела, после каждого предложения он крестился, так и не поверив в то, что Лобазов может быть не колдуном. Первоначально Антуан Ловазье не выделялся из когорты посвященных масонов, при том, что его отец состоял в масонской ложе еще при Петре Великом. Некий дар или проклятие, Антуан обнаружил в себе еще в юности, и его отец, каким-то пока непонятным способом, помогал развить в сыне способность убеждения любого собеседника в своей правоте. После Антуан нередко прибегал к мистике своего проклятия и продвигался по карьерной лестнице медленно, но уверенно, стараясь оставаться в тени, чаще на вторых ролях.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Особенно заинтересовался глава Тайной канцелярии отдельным допросным листом, который шел с пометкой «секретно». Там Лобазов утверждал, что император не тот, за кого себя выдает, российский самодержец обладал некой силой, которая не позволяла Лобазову воздействовать не только на Петра Федоровича, но и на людей, которые близко общались с императором. Тут же шла оговорка, что иногда, но с подобным Антуан встречался. И, по его мнению, сильные личности могли не поддаваться гипнозу. У Шешковского отлегло, так как он искренне считал государя именно что сильной личностью.
— Наговор! — прорычал Шешковский, отказываясь верить в то, что император каким-либо образом причастен к мистификации.
Вместе с тем, Шешковский решил, что до приезда императора не станет предпринимать резких решений в отношении судьбы Лобазова. Скорее всего, Петр Федорович пожелает встретиться с бывшим своим слугой. Однако, Степан Иванович посчитал нужным дать задание аналитической группе, чтобы она проработала вопрос, а не изменилось ли поведение императора с момента его общения с Антуаном. Поездка Петра Федоровича в Константинополь, а после в Кенигсберг выглядела странной, хотя мало выбивалась из эксцентричной черты характера правителя.
* * *
Кенигсберг
15 июля 1752 года
Битва под Кенигсбергом началась символично 15-го июля. Именно в этот день в 1410 году, не так, чтобы далеко от «города королей», под Грюнвальдом, объединенное польско-литовское войско, в составе которого были и русские полки, разбили воинства Тевтонского ордена.
Ровно в 6 утра тишина окрестностей Кенигсберга была нарушена грохотом пушечных выстрелов и разрывов. Артиллеристы с обеих сторон стали первыми и, возможно, главными участниками грандиозного действия, которое, вероятно, войдет в историю.
Фридрих Прусский подошел к Кенигсбергу день назад и сразу же развернул столь бурную деятельность, что генерал-аншеф Румянцев думал, что прусской армии потребуется, как минимум, еще один день для отдыха, чтобы восстановить силы перед боем после изнуряющих работ по благоустройству позиций. Но прусский король посчитал важным быстрее начать сражение, так как приходили сведения, что к русским движется подкрепление, по слухам, ведомое самим выскочкой русским императором.
Фридрих был почти уверен, что Карл Петер не рискнет лично вступать в сражение и что он уже где-нибудь бежит в направлении своей столицы, оставив конные полки. Сколько именно идет подкрепления, Фридрих не знал. Небольшой заслон в менее тысячу прусских солдат на границе между Речью Посполитой и Восточной Пруссией был смятен русскими конными полками сходу. Единственное, что удалось, так это отправить вести в ставку короля. Вестовой был столь мало информативен, что терялся в цифрах от пяти тысяч до пятнадцати конных русских.
— Ваше Величество, — к Фридриху обратился его флигель-адъютант граф Шверин. — На правом фланге русские применили оружие, которое описывали спасшиеся офицеры генерал-фельдмаршала Левальда.
— Ракеты? — спросил Фридрих. — Трусливое оружие и малоэффективное! Но, Вы правы, пора управлять боем!
Фридрих вышел из своего шатра, с помощью ступенек влез на коня и направился на невысокий холм, с которого было удобно наблюдать за ходом разворачивающейся грандиозной битвы.
Прусскому королю удалось собрать пятьдесят пять тысяч пехоты и кавалерии и невообразимое количество пушек, более трехсот пятидесяти орудий. Часть артиллерии была английской, и Фридрих беззастенчиво ограбил своих союзников. Имей возможность французы собрать маломальскую армию и под Ганновером они бы не испытали артиллерийского огня от англичан.